Чопорность и приверженность к этикету Мэри Флеминг не могли устоять перед этими пылкими излияниями. Она, в свою очередь, с нежностью поцеловала Кэтрин Ситон и в ответ на ее последние слова лишь заметила:
— Пресвятая дева не допустит, милая Кэтрин, чтобы вы утратили хоть крупицу своей живой резвости и беззаботности, которые так вам к лицу. Постарайся удерживать свой острый язычок в границах разумного, и нам всем от этого будет только лучше. Но пусти меня, сумасшедшая девчонка, я слышу свисток ее величества. — И, вырвавшись из объятий Кэтрин, она бросилась к дверям опочивальни королевы Марии, откуда доносился звук серебряного свистка, который ныне употребляют лишь боцманы на кораблях, но в те давние времена, когда еще не вошли в моду колокольчики, такой свисток являлся обычным средством, каким пользовались дамы, в том числе и дамы высшего света, для вызова слуг. Мэри Флеминг уже сделала несколько шагов к двери, но затем вернулась и, приблизившись к молодой паре, которую она оставила ненадолго наедине, сказала тихо, но очень серьезно:
— Я считаю немыслимым, чтобы кто-либо из нас при каких-либо обстоятельствах забыл, что мы составляем свиту шотландской королевы; а в ее тяжелом положении всякое мальчишество, всякие ребяческие вольности могут лишь порадовать ее врагов, которые и без того не раз ставили ей в вину легкомыслие всевозможных праздных развлечений, которым при ее дворе предавались молодые веселые люди. — С этими словами она удалилась.
На Кэтрин Ситон это предупреждение произвело, по-видимому, сильное впечатление. Она вновь опустилась в то кресло, с которого встала, бросившись обнимать Мэри Флеминг, и несколько минут сидела неподвижно, подперши голову рукой. Роланд Грейм не спускал с нее глаз: его обуревали различные чувства, которых он, пожалуй, и сам не мог бы ни выразить, ни объяснить. Когда она медленно подняла голову, изменив свою покаянную позу, ее глаза встретились с глазами Роланда, и постепенно в них снова появилось обычное выражение веселого лукавства, что, естественно, вызвало такое же выражение у столь же непосредственного в своих настроениях пажа. С минуту они сидели с весьма серьезным видом, глядя друг на друга, между тем как глаза их искрились весельем, пока наконец Кэтрин первая не нарушила молчание.
— Не объясните ли вы мне, любезный сэр, — начала она с примерной скромностью, — какие открытия в моем лице вызывают те проникновенные и многозначительные взгляды, которыми удостаивает меня ваша милость? Если судить по вашему в высшей степени лукавому виду, добрейший сэр, между нами существуют какие-то таинственные связи и секреты, а между тем даже пресвятая дева могла бы подтвердить, что до сегодняшнего дня я видела вас всего лишь два раза в жизни.
— И где же, да позволено мне будет спросить, состоялись эти счастливые встречи? — спросил Роланд, Первая — в монастыре святой Екатерины, — ответила девушка, — а вторая, длившаяся не более пяти минут, — во время небезызвестного налета или набега, который вам угодно было произвести на Дом моего отца, лорда Ситона, откуда, к моему, да, пожалуй, и вашему удивлению, вы вернулись с залогом дружбы и расположения, вместо того чтобы валяться где-нибудь с переломанными костями, что было бы куда более вероятной наградой за ваше вторжение, если вспомнить о вспыльчивости семейства Ситонов. Я очень огорчена, — добавила она насмешливо, — тем, что ваша память изменяет вам, когда речь идет о столь важных событиях, и для меня просто унизительно, что моя память в этом случае оказалась крепче вашей.
— Ваша память не так уж точна, любезная сударыня, — ответил паж, — если вы забыли о нашей третьей встрече, в подворье святого Михаила, когда вам угодно было оставить след хлыста на лице моего спутника, без сомнения для того, чтобы показать, что в роду Ситонов ни вспыльчивость его членов, ни ношение камзола и штанов не подчиняется салическому закону и не является исключительной привилегией мужчин.
— Любезный сэр, — ответила Кэтрин, глядя на него в упор и с некоторым удивлением, — если только вас не покинул разум, я, право, не знаю, о чем вы говорите.
— Честное слово, любезная леди, — ответил Роланд, — если бы даже я был столь же мудр, как колдун Майкл Скотт, я и тогда вряд ли разгадал бы загадку, которую вы мне предложили. Разве я не видел вас вчера вечером в подворье святого Михаила? Разве не вы вручили мне эту шпагу с условием, что я обнажу ее только по приказу моей прирожденной и законной повелительницы? И разве я нарушил это условие? Или эта шпага — просто кусок дерева, мои слова — шелест камыша, моя память — сон, а мои глаза ничего не видят и годны лишь на пищу воронам, которые выклюют их из моих глазниц?
— Ну, раз ваши глаза и в других случаях служат вам так же, как во время вашего видения в подворье святого Михаила, — сказала Кэтрин, — го, если не говорить о боли, я не думаю, чтобы вороны причинили вам большой ущерб, выклевав их. Но тсс, я слышу звон колокола. Ради бога, тише; нашу беседу придется прервать.
Девушка была права. Ибо как только глухой звон замкового колокола раздался в сводчатых покоях, дверь передней отворилась, и мрачного вида дворецкий с золотой цепью и белым жезлом вошел в гостиную в сопровождении тех же слуг, которые раньше накрывали на стол, а теперь с такими же церемониями стали готовиться вынести его. Дворецкий оставался неподвижным, как старинное изваяние, пока слуги делали свое дело; а когда оно было выполнено, со стола все убрано и столешница снята с подставки и приставлена к стене, он громогласно заявил, словно глашатай, читающий торжественное обращение:
— Моя благородная госпожа, леди Маргарет Эрскин, в замужестве Дуглас, доводит до сведения леди Марии Шотландской и ее приближенных, что служитель истинного евангелия, его преподобие капеллан, сегодня вечером, как обычно, будет излагать, толковать и пояснять священное писание в согласии с учением евангелической конгрегации.
— Послушайте-ка, друг мой, мистер Драйфсдейл, — сказала Кэтрин. — Насколько я понимаю, это объявление является обычной вечерней церемонией. Так вот, прошу вас запомнить, что леди Флеминг и я, — ибо я полагаю, что ваше дерзкое приглашение обращено только к нам, — решили идти к небесам дорогою святого Петра. Поэтому я не вижу, кому бы здесь могло принести пользу ваше изложение, толкование и пояснение святого писания, если не считать разве этого бедняги пажа, который, находясь, подобно вам, в когтях у сатаны, сделает, пожалуй, лучше, если отправится молиться с вами и не станет стеснять нас в наших подлинно христианских молитвах.
Паж собрался уже начисто отвергнуть все то, что ему приписывалось в этой речи, но вдруг вспомнил то, что произошло между ним и регентом, и, заметив предостерегающе поднятый палец Кэтрин, понял, что здесь ему придется снова притворяться так же, как в замке Эвенелов, и последовал за Драйфсдейлом вниз, в часовню, где принял участие в вечерней молитве.
Капеллана звали Элиас Хейдерсон. Это был человек в расцвете сил, обладавший незаурядными способностями, которые он старательно развивал, получив прекрасное по тем временам образование. К этому следует добавить, что он умел сжато и вы разительно излагать свои мысли, а иногда поднимался до подлинного красноречия, поясняя свои идеи убедительными примерами.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149