— Да, я знаю, господин Президент. Спасибо за любезность.
Миссисипи делила Новый Орлеан на две части. Река придавала городу грубоватый шарм. Обособленность французского квартала после превращения его в остров еще усилилась, он стал напоминать почти что Венецию, если учесть, что здесь тоже плавали на гондолах.
Официальное праздничное шествие по Кэнел-стрит было хорошо организовано, но на Бурбон-стрит народ веселился вовсю, сюда стекались нарядные толпы людей, не имевших никаких других забот, кроме развлечений.
Грета отошла от зеленых облупленных ставней вглубь гостиничной комнаты.
— Как здесь хорошо! — сказала она.
Оскар радовался нарядной толпе, собравшейся на Марди-Гра. Ему было легко в той же степени, в какой трезвый человек способен чувствовать себя непринужденно среди огромной веселой толпы пьяных людей. Среди них, но никогда не вместе с ними. Так было с ним всю жизнь.
— Знаешь, я мог бы достать билеты на один из этих праздничных кораблей. Чтобы пошвырять в толпу бусы, безделушки и бесплатные программные продукты. Это было бы забавно.
— Положение обязывает, — пробормотала она.
— Это местный праздник. Очень старый, еще в середине девятнадцатого века местные раскупали заранее все места на танцы. Но мне сказали, что достать место на корабле можно.
— Может быть, в следующем году, — сказала она.
Тихий скрип донесся со стороны обшитых панелями красного дерева дверей. Служащие отеля в белых фраках с бутоньерками в петлице появились с передвижным сандаловым столиком. Устрицы, лед, шампанское. Грета ушла в спальню переодеться к ужину. Официанты безмолвно растелили скатерть, зажгли свечи в канделябрах, открыли бутылки, протерли стаканы. Оскар терпеливо ждал, когда они покинут холл. Потом потушил свет.
Грета вернулась и оценивающе рассматривала канделябры. Она была одета в темно-коричневое платье, сделанное по старинной модели — до Гражданской войны 1861 года — на лице у нее была маска из перьев. Эта маска сильно на него подействовала. Он действительно любил маски. Даже в самой гуще неуклюжего празднества она оставалась потрясающей.
— А шоколадные трюфели? — спросила она.
— Я не забыл. Позже… — Оскар поднял свой бокал с шампанским, любуясь золотыми пузырьками.
— Ты все еще не пьешь?
— Ты начинай. Я буду любоваться. В полглаза.
— Я буквально один глоточек, — сказала она, облизнув широкую верхнюю губу виднеющуюся из-под маски. — У меня проблемы с неуправляемыми импульсами…
— Чего ты тянешь. Это же Марди-Гра.
Она села за стол. Они легонько чокнулись бокалами. На столе красовались миниатюрные хрустальные блюдца с хреном.
— Я не говорила тебе, что сделала клеточную очистку?
— Ты шутишь!
— Я не хотела, ты знаешь. Но потом начались проблемы с кровяным давлением, риск удара… Так что я прочистила мозговую ткань.
— И как это? Расскажи?
— По ощущениям — ничего особенного. Очень обычно. Как будто попадаешь в двухцветный мир. Я должна буду еще раз это сделать. Я теперь не боюсь. — Она положила руки на стол. — А как у тебя? Ты умеешь останавливаться?
— Я совершенно не хочу это останавливать. Это работает на меня.
— Это плохо для тебя.
— Нет. Мне нравится раздвоенность. Это как раз та сторона нашего дара, что мне по душе. Все эти человеческие слабости вроде расовой ненависти, этнических предрассудков… Не то чтобы они полностью исчезают, понимаешь, но новые проблемы так велики, что старые просто теряют свое значение. Кроме того, я теперь могу делать две вещи одновременно. Я стал гораздо более эффективным. Я могу делать свои дела все то время, пока занимаюсь легализацией.
— Так ты опять вернулся к бизнесу?
— Да, я всегда тяготел к этому. — Оскар вздохнул. — Это очень по-американски. И это мой единственный путь к признанию. С серьезным капиталом я могу финансировать кандидатов, проводить судебные процессы, учреждать фонды. Совсем не надо волноваться насчет денег и ходить, приплясывая и добывая пенни. Когнитология скоро станет промышленной отраслью. Мощной, переворачивающей все американской индустрией. Когда-нибудь она станет самой крупной отраслью.
— Ты собираешься превратить мою науку в промышленность? Когда сейчас это считается просто незаконной деятельностью? Когда люди считают сумасшедшими всех, кто имеет к ней отношение?
— Ты не сможешь остановить меня, — сказал Оскар, понижая голос. — Никто не сможет остановить меня. Я буду двигаться медленно, очень мягко, очень спокойно, так что ты сначала даже не почувствуешь этого. Легкое дуновение. Очень нежно, очень тонко. Я возьму реальность абстрактного знания и перенесу ее в наш грязный мир, полный крови и пота. Это не будет уродливо или нелепо, но покажется красивым и Неизбежным. Люди будут желать, жаждать этого. В конце концов, они будут кричать, требуя этого. И тогда, Грета, я полностью овладею этим.
Долгая тишина. Грету, сидевшую на стуле, била крупная дрожь, маска из птичьих перьев чуть приспустилась, но она не решалась встретиться с ним глазами. Грета взяла серебряную вилку, ткнула ее в серый шарик, лежащий у нее на тарелке, и положила вилку обратно на стол.
Затем взглянула на него испытующе.
— Ты стал выглядеть старше.
— Я знаю. — Он улыбнулся. — Позволь, я надену маску.
— Но ведь это правильно, что я о тебе беспокоюсь! Разве не так?
— Все правильно… но не во время Марди-Гра. — Он рассмеялся. — Если ты хочешь беспокоиться, то беспокойся лучше о тех, кто собирается перебежать мне дорогу.
Он проглотил устрицу.
Последовало долгое молчание. Он привык к ее молчанию. Молчание Греты имело вкус и запах — он мог ощущать все оттенки ее молчания.
— По крайней мере, я теперь снова могу работать в Лабе, — пробормотала она. — Теперь мне даже не страшно, если придется заниматься административной работой. Конечно, я бы предпочла заниматься своим делом. Это единственное, о чем я сожалею. Просто хотелось бы, чтобы у меня было больше времени, и я смогла бы стать еще лучше.
— Но ты и так лучше всех.
— Я старею, я это чувствую. Неистребимая всепоглощающая страсть к знанию — этот божественный дар — он оставляет меня. Потому я лросто стремлюсь быть лучше, вот и все. Они мне говорят, что я гений, но я всегда, всегда недовольна собой. И я ничего не могу с этим поделать.
— Это, наверное, тяжело. А ты не хотела бы иметь собственную лабораторию, Грета? Это было бы менее хлопотно, ты могла бы заниматься там, чем хочешь.
— Нет, спасибо.
— Я мог бы построить для нас с тобой чудное местечко где-нибудь в Орегоне?
— Нет, спасибо, я знаю, ты мог бы построить целый институт для нас, но я не хочу сидеть у тебя в кармане.
— Ты такая гордая, — уныло сказал он. — Это все можно устроить. Я мог бы жениться на тебе.
Она покачала головой.
— Мы не женимся.
— Ты могла бы уделять мне хотя бы неделю в квартал. Это совсем немного — четыре недели в год.
— Мы не сможем с тобой заниматься друг другом целых четыре недели в году. Потому что мы бродяги по натуре. Ни ты, ни я не созданы для брака. Даже если мы поженимся, выяснится, что мы хотим чего-то другого, большего.
— Ну ладно. Это верно. Конечно, я бы хотел большего.
— Я могу тебе рассказать, как это могло бы сработать, потому что я не раз наблюдала, как это происходило у других. Ты, Оскар, превращаешься в жену научного деятеля.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135