Недавно я сделала небольшой переносной домик для наседки с цыплятами и, посадив туда курицу, поместила сооружение на сухом месте, потому что в это время года трава очень мокрая. Еще две наседки вывели цыплят, и Пауль вызвался сделать для них такие же домики. Окончив работу, он принес мне показать. Курятники вышли отличные — точные копии моего. Я выразила одобрение и сказала:
— Теперь несите их вместе с курами наружу, только смотрите, чтобы домики стояли на сухом месте.
Очень скоро я убедилась, что обе курицы и цыплята бегают в сырой траве. Я позвала Пауля.
— Конечно, мадам, — подтвердил он, — это те самые куры. Я вынес их наружу, как вы сказали.
— Но почему они не в домиках? — спросила я.
— Вы велели мне вынести кур с цыплятами наружу, но вы не говорили, чтобы я посадил их в домики, — отвечал этот несносный человек.
И в самом деле, оба куриных домика были заботливо помещены на сухие участки, внутри приготовлены корм и вода, точь-в-точь как я устроила в своем, птица же, ради которой были все эти старания, бегала вокруг, готовая подцепить дифтерию, типун, зевоту и все прочие хвори, какие бывают у цыплят от сырости. Прошлым вечером Пауль с большим трудом переселил кур в новый курятник, запер дверь и торжественно принес мне ключ, но он не упомянул при этом, что оставил открытыми два окна, через которые все птицы улизнули с первыми проблесками зари.
Фэнни. Январь
Вот уже примерно две недели, как Льюис для перемены климата уехал в колонии note 66. Он очень неохотно оставлял меня, беспокоясь, что я заболею в его отсутствие. И действительно, я была очень больна. На этот раз приступ длился дольше обычного. Я даже перепугалась прошлой ночью, почувствовав, что от боли у меня мутится в голове. А в доме никого не было, кроме Пауля, спавшего внизу.
Пауль и Лафаэле высадили всю рассаду какао, но, к сожалению, Пауль посадил большую часть своих кустиков на гребнях мусорных куч, которые Лафаэле никак не соберется вывезти, оставляя это до лучших времен. Кусты, посаженные правильно, имеют отличный вид.
Все фруктовые деревья растут, и кокосы поднялись прекрасно. Постройка нового дома быстро продвигается, вероятно, завтра будет закончен каркас. Паулю кто-то дал котенка-заморыша, который сейчас ползает по мне. Вчера ночью на наших котов напала собака, но старый Патч отразил атаку, как тигр: пес убрался с душераздирающим визгом. Генри, подбежавший к двери, успел увидеть, как тот удирал, а за ним по пятам галопом неслись обе кошки.
До нас дошел слух, что Бен тяжело болен. Я послала Генри проведать его и передать, чтобы он вернулся — не работать, а отдохнуть и каи-каи note 67. Впрочем, ведь он подобно Льюису ушел переменить обстановку.
Пациенты — белые, коричневые и черные — постоянно являются ко мне, видимо в полной уверенности, что я могу вылечить любую рану или болезнь. До меня вдруг донесся громкий крик, словно от сильной боли. Не успела я дойти до двери, как примчался плотник за лекарством для человека, которому только что раздавило два пальца. Я абсолютно не знала, чем тут помочь, кроме как обратиться к доктору; но, так как рана сильно кровоточила, я растворила в воде несколько кристаллов железа, и мы промыли ему руку. К моему удивлению, он сразу же перестал кричать и заявил, что боль прошла. Можно приписать это только действию его воображения; насколько мне известно, железо оказывает только кровоостанавливающее действие. Я всегда предпочитаю дать хоть что-нибудь. Пауля и плотника я вылечила от острого радикулита. Но в этом случае я основывалась на кое-каких знаниях. Сегодня ко мне пришел человек с сильным воспалением на подошве ноги. За два дня до этого он напоролся на гвоздь. Я привязала к больному месту кусок жирного бекона, это старое негритянское средство — единственное, что пришло мне в голову.
Кажется, я в свое время не написала об одном моем довольно сумасбродном поступке. Как-то я принесла из леса охапку разных папоротников с неразвернувшимися листьями. Я сварила их, как спаржу, и подала к обеду с маслом и лимонным соком. Льюис принялся было за них, но остановился и спросил, откуда моя уверенность, что растения съедобны, а не ядовиты. Я не то слыхала, не то где-то прочла, что из них получается превосходное блюдо. Но Льюис продолжал настаивать: почем я знаю, какой сорт собирать? Я и в самом деле не знала и поэтому рвала все подряд. Льюис больше есть не стал, я же, для того чтобы выяснить, ядовитые они или нет, заставила себя съесть всю порцию. Среди ночи я проснулась с болью в желудке и вообще с таким чувством, что умираю. Сперва я подумала, что вопрос решен; вдобавок мне вспомнилось, как химик в Йере рассказывал о смерти человека от повышенной дозы экстракта спор папоротника. Мне подумалось, что в сердцевине растения, которую я ела, должна заключаться добрая доля веществ, содержащихся в любой его части. Тем не менее, прежде чем подымать на ноги весь дом, я решила попробовать, не поможет ли мне капля виски, и вскоре уснула, а на следующее утро проснулась, не ощущая никаких последствий глупого эксперимента.
Лафаэле поссорился с женой и ее родителями. Он вошел ко мне с весьма грозным видом: сразу было ясно, что с этим человеком шутки плохи. Он наново побелил себе волосы известью, надушился и натерся маслом, на шее у него была гирлянда, а за ухом торчал цветок. Встав на колени, с необычайным достоинством, он выложил все свои печали. Лафаэле — чужой на этом острове, сказал он. Еще когда он был «маленький-малый», его украл китолов и долгое время держал как раба на борту своего судна, а в конце концов, когда мальчик надоел ему, бросил его в Апии.
— Три раза, — сказал он, — Лафаэле женись самоанская девушка. Самоанская девушка — плохо.
Дважды он женился фаасамоа, причем обе жены ушли от него к другим мужьям. В этот третий и последний раз он для верности женился в консульстве «тожесамо, как белый человек».
И он объявил о своем намерении остаться жить у меня.
«Я не имей отец, — сказал он, — не имей мать, не имей брат, не имей сестра, не имей друг — никто. Жена — она не люби Лафаэле, она люби самоанский муж. Я тожесамо, как один».
Он сказал, что я ему «тожесамо, как мать». И хотя я пыталась отрицать это, отмел все возражения, заявив, что, если он мне не нравится, я могу убить его, но с этого момента должна считать его членом моей семьи.
Тут вошел Генри. Выслушав историю, он напустил на себя мудрый вид, а действовал еще мудрее. Жена Лафаэле, ее отец и мать были приглашены и дали Генри свидетельские показания. При помощи нескольких проницательных вопросов он заставил каждого из участников ссоры правдиво рассказать о своем неправильном поведении, причем, как выяснилось, Лафаэле был виноват больше других. Были принесены взаимные извинения, и, после того как юный Соломон произнес лекцию о долге мужа и жены, тестя, тещи и зятя, состоялось всеобщее примирение. Итак, я пока что не стала «тожесамо, как мать Лафаэле», но чувствую, что этот день не за горами.
Погода была исключительно хорошая, несмотря на то что стоит сезон ураганов. «Ураганное убежище» Генри превратилось в большую грязную яму и богатый рассадник москитов, так как работа не удалась и была прекращена. Когда рыли погреб под новым домом, то на глубине семи футов там все еще была хорошая жирная глина. Ананасное деревцо какого-то оригинального сорта, принесенное мистером Карразерсом, начало плодоносить.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72