После ужина Андрей Андреич играл на скрипке, а Нина Ивановна
аккомпанировала на рояле. Он десять лет назад кончил в университете по
филологическому факультету, но нигде не служил, определенного дела не
имел и лишь изредка принимал участие в концертах с благотворительною
целью; и в городе называли его артистом.
Андрей Андреич играл; все слушали молча. На столе тихо кипел
самовар, и только один Саша пил чай. Потом, когда пробило двенадцать,
лопнула вдруг струна на скрипке; все засмеялись, засуетились и стали
прощаться.
Проводив жениха, Надя пошла к себе наверх, где жила с матерью
(нижний этаж занимала бабушка). Внизу, в зале, стали тушить огни, а
Саша всў еще сидел и пил чай. Пил он чай всегда подолгу, по-московски,
стаканов по семи в один раз. Наде, когда она разделась и легла в
постель, долго еще было слышно, как внизу убирала прислуга, как
сердилась бабуля. Наконец всў затихло, и только слышалось изредка, как
в своей комнате, внизу, покашливал басом Саша.
II
Когда Надя проснулась, было, должно быть, часа два, начинался
рассвет. Где-то далеко стучал сторож. Спать не хотелось, лежать было
очень мягко, неловко. Надя, как и во все прошлые майские ночи, села в
постели и стала думать. А мысли были все те же, что и в прошлую ночь,
однообразные, ненужные, неотвязчивые, мысли о том, как Андрей Андреич
стал ухаживать за ней и сделал ей предложение, как она согласилась и
потом мало-помалу оценила этого доброго, умного человека. Но почему-то
теперь, когда до свадьбы осталось не больше месяца, она стала
испытывать страх, беспокойство, как будто ожидало ее что-то
неопределенное, тяжелое.
Тик-ток, тик-ток... - лениво стучал сторож. - Тик-ток...
В большое старое окно виден сад, дальние кусты густо цветущей
сирени, сонной и вялой от холода; и туман, белый, густой, тихо
подплывает к сирени, хочет закрыть ее. На далеких деревьях кричат
сонные грачи.
- Боже мой, отчего мне так тяжело!
Быть может, то же самое испытывает перед свадьбой каждая невеста.
Кто знает! Или тут влияние Саши? Но ведь Саша уже несколько лет подряд
говорит все одно и то же, как по-писаному, и когда говорит, то кажется
наивным и странным. Но отчего же все-таки Саша не выходит из головы?
отчего?
Сторож уже давно не стучит. Под окном и в саду зашумели птицы,
туман ушел из сада, всў кругом озарилось весенним светом, точно
улыбкой. Скоро весь сад, согретый солнцем, обласканный, ожил, и капли
росы, как алмазы, засверкали на листьях; и старый, давно запущенный сад
в это утро казался таким молодым, нарядным.
Уже проснулась бабуля. Закашлял грубым басом Саша. Слышно было,
как внизу подали самовар, как двигали стульями.
Часы идут медленно. Надя давно уже встала и давно уже гуляла в
саду, а всў еще тянется утро.
Вот Нина Ивановна, заплаканная, со стаканом минеральной воды. Она
занималась спиритизмом, гомеопатией, много читала, любила поговорить о
сомнениях, которым была подвержена, и всў это, казалось Наде, заключало
в себе глубокий, таинственный смысл. Теперь Надя поцеловала мать и
пошла с ней рядом.
- О чем ты плакала, мама? - спросила она.
- Вчера на ночь стала я читать повесть, в которой описывается
один старик и его дочь. Старик служит где-то, ну, и в дочь его влюбился
начальник. Я не дочитала, но там есть такое одно место, что трудно было
удержаться от слез, - сказала Нина Ивановна и отхлебнула из стакана. -
Сегодня утром вспомнила и тоже всплакнула.
- А мне все эти дни так невесело, - сказала Надя, помолчав. -
Отчего я не сплю по ночам?
- Не знаю, милая. А когда я не сплю по ночам, то закрываю глаза
крепко-крепко, вот этак, и рисую себе Анну Каренину, как она ходит и
как говорит, или рисую что-нибудь историческое, из древнего мира...
Надя почувствовала, что мать не понимает ее и не может понять.
Почувствовала это первый раз в жизни, и ей даже страшно стало,
захотелось спрятаться; и она ушла к себе в комнату.
А в два часа сели обедать. Была среда, день постный, и потому
бабушке подали постный борщ и леща с кашей.
Чтобы подразнить бабушку, Саша ел и свой скоромный суп и постный
борщ. Он шутил все время, пока обедали, но шутки у него выходили
громоздкие, непременно с расчетом на мораль, и выходило совсем не
смешно, когда он, перед тем как сострить, поднимал вверх свои очень
длинные, исхудалые, точно мертвые, пальцы, и когда приходило на мысль,
что он очень болен и, пожалуй, недолго еще протянет на этом свете;
тогда становилось жаль его до слез.
После обеда бабушка ушла к себе в комнату отдыхать. Нина Ивановна
недолго поиграла на рояле и потом тоже ушла.
- Ах, милая Надя, - начал Саша свой обычный послеобеденный
разговор, - если бы вы послушались меня! если бы!
Она сидела глубоко в старинном кресле, закрыв глаза, а он тихо
ходил по комнате, из угла в угол.
- Если бы вы поехали учиться! - говорил он. - Только просвещенные
и святые люди интересны, только они и нужны. Ведь чем больше будет
таких людей, тем скорее настанет царствие божие на земле. От вашего
города тогда мало-помалу не останется камня на камне - всў полетит
вверх дном, всў изменится, точно по волшебству. И будут тогда здесь
громадные, великолепнейшие дома, чудесные сады, фонтаны необыкновенные,
замечательные люди... Но главное не это. Главное то, что толпы в нашем
смысле, в каком она есть теперь, этого зла тогда не будет, потому что
каждый человек будет веровать и каждый будет знать, для чего он живет,
и ни один не будет искать опоры в толпе. Милая, голубушка, поезжайте!
Покажите всем, что эта неподвижная, серая, грешная жизнь надоела вам.
Покажите это хоть себе самой!
- Нельзя, Саша. Я выхожу замуж.
- Э, полно! Кому это нужно?
Вышли в сад, прошлись немного.
- И как бы там ни было, милая моя, надо вдуматься, надо понять,
как нечиста, как безнравственна эта ваша праздная жизнь, - продолжал
Саша. - Поймите же, ведь если, например, вы, и ваша мать, и ваша
бабулька ничего не делаете, то, значит, за вас работает кто-то другой,
вы заедаете чью-то жизнь, а разве это чисто, не грязно?
Надя хотела сказать: Да, это правда; хотела сказать, что она
понимает; но слезы показались у нее на глазах, она вдруг притихла,
сжалась вся и ушла к себе.
Перед вечером приходил Андрей Андреич и, по обыкновению, долго
играл на скрипке. Вообще он был неразговорчив и любил скрипку, быть
может, потому, что во время игры можно было молчать. В одиннадцатом
часу, уходя домой, уже в пальто, он обнял Надю и стал жадно целовать ее
лицо, плечи, руки.
- Дорогая, милая моя, прекрасная!.. - бормотал он. - О, как я
счастлив! Я безумствую от восторга!
И ей казалось, что это она уже давно слышала, очень давно, или
читала где-то... в романе, в старом, оборванном, давно уже заброшенном.
В зале Саша сидел у стола и пил чай, поставив блюдечко на свои
длинные пять пальцев; бабуля раскладывала пасьянс, Нина Ивановна
читала. Трещал огонек в лампадке, и все, казалось, было тихо,
благополучно Надя простилась и пошла к себе наверх, легла и тотчас же
уснула. Но, как и в прошлую ночь, едва забрезжил свет, она уже
проснулась. Спать не хотелось, на душе было непокойно, тяжело. Она
сидела, положив голову на колени, и думала о женихе, о свадьбе...
Вспомнила она почему-то, что ее мать не любила своего покойного мужа и
теперь ничего не имела, жила в полной зависимости от своей свекрови,
бабули.
1 2 3 4 5