Каторжники, словно от ударов хлыста, вскакивали с нар и спешили одеться. Им надо было успеть вымыться и занять очередь в столовую, так как запоздавшие оставались голодными до вечера.
После завтрака, состоявшего из тапиоковой похлебки, с плодами пандануса и черного кофе с маисовой лепешкой, обитатели лагеря выстраивались на поверку. Белые – европейцы и креолы – стояли в одной шеренге, метисы с мулатами – в другой, самбос – в третьей.
В полосатых рядах виднелось множество людей в рваной одежде. Это были новички. Они не получали казенной униформы, пока не снашивали свою собственную одежду.
Окруженный автоматчиками, слегка прихрамывая, появился начальник лагеря – майор Чинч. За ним следовал черноусый капитан Томазо. Если майор всем своим видом – нависшими на глаза бровями, порыжевшими бакенбардами и широким носом – напоминал старого потрепанного льва, то «африканский капитан», так прозвали на острове Томазо, походил на злобную пантеру, готовую кинуться в любую минуту на кого угодно. Никто не видал его без хлыста, сплетенного из буйволовой кожи. Бил он им так, что шрамы оставались на всю жизнь.
Варош гаркнул команду; люди замерли в строю.
Из рапорта выяснилось, что за истекшие сутки ничего особенного не произошло. Четверо заключенных скончались от пеллагры, двое – от лихорадки и один повесился.
Томазо зычным голосом объявил:
– Начальник лагеря, наш добрейший майор Чинч, разрешает вам раз в месяц обращаться к нему с просьбами. Обращайтесь!
Осунувшийся человек, преждевременно превратившийся в изможденного старика, выступил из строя и невнятно прошамкал:
– Шеньор майор, я ошталшя беш шубов…
Томазо щелкнул хлыстом и заметил:
– Наши деликатесы и без зубов слопаешь. Подумаешь, жених нашелся!
– Относительно зубов – это к врачу. Да и зачем они вам? – поинтересовался Чинч, нахмурив свои брови-щетки.
– Шеньор врач выбил их ручкой от хлышта, – необдуманно сообщил старик.
– Не выбил, а удалил! На то он и врач, чтобы знать, какие зубы у тебя лишние. Жалобщик! Всыпать ему десяток палок и добавить столько же за неуважение к науке. Ну, кто там еще?
Новых просителей не отыскалось. Старший надзиратель, по кличке «Тумбейрос», так называли прежде португальских работорговцев, почтительно поклонился и сказал:
– Сеньор майор, каторжник тысяча шестьсот третий просит вашей милости… Оборвался совершенно. Послушен, дисциплинирован. Поощрили бы, для примера остальным. Эй, итальянец!
Исхудалый высокий человек выступил из рядов. Из лохмотьев у него просвечивало голое тело. Стражник почти уперся в его тощий живот автоматом. Лишь так дозволялось приблизиться к начальству.
– Покорился? – спросил Чинч.
– Так точно!
– На колени, проси, как положено, – приказал Томазо. – Повторяй за мной: «Я, каторжник тысяча шестьсот три, униженно прошу дать мне униформу, которую я заслужил беспрекословным послушанием».
Заключенный медленно опустился на колени и чуть слышно повторил слова «просьбы». Майор довольно почесал бакенбарды, видя полное унижение заключенного.
– Карамба! Почему я так великодушен сегодня? – пробормотал он. – Дать этому червю новую «полосатку»! Ну, кланяйся, паршивый макаронщик!
Тумбейрос отвел итальянца в сторону, для отправки на склад после развода.
Чинч важно откашлялся и приступил к главной цели своего появления на утреннем построении. Вытащив список, он грозно произнес в наступившем молчании:
– Каторжник пятьсот тридцать восьмой!
Из шеренги вышел истощенный старик.
– Почему ленишься, медленно работаешь?
– Я стар и слаб, господин начальник.
– Стар – подыхать надобно! Дать ему десять палок и столько же добавить за возражение!
– Но ведь, я ничего обидного не сказал! – взмолился заключенный.
– Добавить еще пять за болтовню!
Не обращая больше внимания на старика, Чинч отрывисто приказал:
– Каторжник тысяча четыреста сорок третий, выйти из рядов. Наручники!
Стражник ловко защелкнул на запястья побледневшего человека наручники. Майор торжествующе подошел к нему и ударил по лицу.
– Взять на Бородавку! Ну, Гарсиа Пинес, нам известна твоя настоящая фамилия и принадлежность к компартии. Долго ты маскировался, но теперь не уйдешь от кары, приговор будет приведен в исполнение.
Пинес, уже цепко схваченный стражниками, успел лишь выкрикнуть:
– Компанейрос, меня выдал…
Один из стражников ударил его кулаком в переносицу. Пинес захлебнулся кровью. Разбивая, стражники оттащили несчастного в сторону. Все молчали в напряженной тишине.
– Развести на работы! – приказал Чинч.
Начался развод групп. Томазо, щелкая хлыстом, подгонял людей в полосатых одеждах.
– Шевелись, мертвецы, быстро!
Один из стражников заметил своему приятелю: «Африканский капитан» пребывает в превосходном настроении!»
– А как же! Стакан рому да бутылка вермута с утра… и ни в одном глазу. Он у нас весельчак!
Старший надзиратель, отправив отряды каторжников на работы в мастерские, на плантации, на рытье туннеля шахты, стал собирать группу для «промывки воды» – так назывались бессмысленные работы, которые давались политическим заключенным.
– Барак номер один! Нале-во… шагом марш! – скомандовал он.
Почти в конце длинной вереницы шел Хосе Реаль, успевший за недельное пребывание привыкнуть к режиму морской каторги. За ним шагали Мануэль и Жан. Поравнявшись с обитателями соседнего барака, ожидавшими отправки на работы, Мануэль шепнул:
– Видишь на левом фланге горбоносого парня? Мне только что сообщили наши… это он выдал Гарсиа Пинеса!
Хосе увидел кривоногого португальца, стоявшего в конце шеренги. Португалец был бледен. Вороватым взглядом он провожал стражников, уводивших человека, для которого сегодня последний раз светило солнце.
– Запомним! – произнес Хосе. – И отомстим за тебя, Пинес, – поклялся он.
* * *
День был жарким. Чинч грузно уселся на плоский камень под зеленую сень широкой листвы. В ожидании медика он закурил сигарету с золотым ободком.
Когда-то Чинч был обыкновенным армейским кадровиком, не имевшим надежд на продвижение в Южной республике. Если бы его не послали в начале 1941 года в Испанию для приемки закупленных пушек и он не попал бы на попойку фалангистов в Малаге и не познакомился там с полковником Луисом и майором Эстеваном Инфантес, формировавшим «Голубую дивизию», то судьба бы его не изменилась. Они быстро тогда поладили. Чинч получил отпуск «по семейным обстоятельствам», причем с неожиданным повышением оклада. Он принял командование одной из рот «Голубой дивизии», состоявшей из мадридских хулиганов, барселонских карманников, алжирских пропойц и прочего отребья, выпущенного из тюрем.
В окопах под Старой Руссой, после морозных вьюг и артиллерийских обстрелов, многие из фалангистов стали думать только о том, как бы скорее унести ноги с заснеженных равнин.
Во время панического бегства, начавшегося после знакомства с русской «катюшей», Чинч пострадал: крупным осколком перебило берцовые кости. «Надо же назвать женским именем такое дьявольское изобретение!» – возмущался он не раз.
Больше двух лет майор скитался по госпиталям и вернулся на родину инвалидом. Чинч уже не рассчитывал получить прибыльную должность, и вдруг встретил полковника Луиса. Немец узнал его и предложил место начальника секретного концлагеря, строящегося на Панданго.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41
После завтрака, состоявшего из тапиоковой похлебки, с плодами пандануса и черного кофе с маисовой лепешкой, обитатели лагеря выстраивались на поверку. Белые – европейцы и креолы – стояли в одной шеренге, метисы с мулатами – в другой, самбос – в третьей.
В полосатых рядах виднелось множество людей в рваной одежде. Это были новички. Они не получали казенной униформы, пока не снашивали свою собственную одежду.
Окруженный автоматчиками, слегка прихрамывая, появился начальник лагеря – майор Чинч. За ним следовал черноусый капитан Томазо. Если майор всем своим видом – нависшими на глаза бровями, порыжевшими бакенбардами и широким носом – напоминал старого потрепанного льва, то «африканский капитан», так прозвали на острове Томазо, походил на злобную пантеру, готовую кинуться в любую минуту на кого угодно. Никто не видал его без хлыста, сплетенного из буйволовой кожи. Бил он им так, что шрамы оставались на всю жизнь.
Варош гаркнул команду; люди замерли в строю.
Из рапорта выяснилось, что за истекшие сутки ничего особенного не произошло. Четверо заключенных скончались от пеллагры, двое – от лихорадки и один повесился.
Томазо зычным голосом объявил:
– Начальник лагеря, наш добрейший майор Чинч, разрешает вам раз в месяц обращаться к нему с просьбами. Обращайтесь!
Осунувшийся человек, преждевременно превратившийся в изможденного старика, выступил из строя и невнятно прошамкал:
– Шеньор майор, я ошталшя беш шубов…
Томазо щелкнул хлыстом и заметил:
– Наши деликатесы и без зубов слопаешь. Подумаешь, жених нашелся!
– Относительно зубов – это к врачу. Да и зачем они вам? – поинтересовался Чинч, нахмурив свои брови-щетки.
– Шеньор врач выбил их ручкой от хлышта, – необдуманно сообщил старик.
– Не выбил, а удалил! На то он и врач, чтобы знать, какие зубы у тебя лишние. Жалобщик! Всыпать ему десяток палок и добавить столько же за неуважение к науке. Ну, кто там еще?
Новых просителей не отыскалось. Старший надзиратель, по кличке «Тумбейрос», так называли прежде португальских работорговцев, почтительно поклонился и сказал:
– Сеньор майор, каторжник тысяча шестьсот третий просит вашей милости… Оборвался совершенно. Послушен, дисциплинирован. Поощрили бы, для примера остальным. Эй, итальянец!
Исхудалый высокий человек выступил из рядов. Из лохмотьев у него просвечивало голое тело. Стражник почти уперся в его тощий живот автоматом. Лишь так дозволялось приблизиться к начальству.
– Покорился? – спросил Чинч.
– Так точно!
– На колени, проси, как положено, – приказал Томазо. – Повторяй за мной: «Я, каторжник тысяча шестьсот три, униженно прошу дать мне униформу, которую я заслужил беспрекословным послушанием».
Заключенный медленно опустился на колени и чуть слышно повторил слова «просьбы». Майор довольно почесал бакенбарды, видя полное унижение заключенного.
– Карамба! Почему я так великодушен сегодня? – пробормотал он. – Дать этому червю новую «полосатку»! Ну, кланяйся, паршивый макаронщик!
Тумбейрос отвел итальянца в сторону, для отправки на склад после развода.
Чинч важно откашлялся и приступил к главной цели своего появления на утреннем построении. Вытащив список, он грозно произнес в наступившем молчании:
– Каторжник пятьсот тридцать восьмой!
Из шеренги вышел истощенный старик.
– Почему ленишься, медленно работаешь?
– Я стар и слаб, господин начальник.
– Стар – подыхать надобно! Дать ему десять палок и столько же добавить за возражение!
– Но ведь, я ничего обидного не сказал! – взмолился заключенный.
– Добавить еще пять за болтовню!
Не обращая больше внимания на старика, Чинч отрывисто приказал:
– Каторжник тысяча четыреста сорок третий, выйти из рядов. Наручники!
Стражник ловко защелкнул на запястья побледневшего человека наручники. Майор торжествующе подошел к нему и ударил по лицу.
– Взять на Бородавку! Ну, Гарсиа Пинес, нам известна твоя настоящая фамилия и принадлежность к компартии. Долго ты маскировался, но теперь не уйдешь от кары, приговор будет приведен в исполнение.
Пинес, уже цепко схваченный стражниками, успел лишь выкрикнуть:
– Компанейрос, меня выдал…
Один из стражников ударил его кулаком в переносицу. Пинес захлебнулся кровью. Разбивая, стражники оттащили несчастного в сторону. Все молчали в напряженной тишине.
– Развести на работы! – приказал Чинч.
Начался развод групп. Томазо, щелкая хлыстом, подгонял людей в полосатых одеждах.
– Шевелись, мертвецы, быстро!
Один из стражников заметил своему приятелю: «Африканский капитан» пребывает в превосходном настроении!»
– А как же! Стакан рому да бутылка вермута с утра… и ни в одном глазу. Он у нас весельчак!
Старший надзиратель, отправив отряды каторжников на работы в мастерские, на плантации, на рытье туннеля шахты, стал собирать группу для «промывки воды» – так назывались бессмысленные работы, которые давались политическим заключенным.
– Барак номер один! Нале-во… шагом марш! – скомандовал он.
Почти в конце длинной вереницы шел Хосе Реаль, успевший за недельное пребывание привыкнуть к режиму морской каторги. За ним шагали Мануэль и Жан. Поравнявшись с обитателями соседнего барака, ожидавшими отправки на работы, Мануэль шепнул:
– Видишь на левом фланге горбоносого парня? Мне только что сообщили наши… это он выдал Гарсиа Пинеса!
Хосе увидел кривоногого португальца, стоявшего в конце шеренги. Португалец был бледен. Вороватым взглядом он провожал стражников, уводивших человека, для которого сегодня последний раз светило солнце.
– Запомним! – произнес Хосе. – И отомстим за тебя, Пинес, – поклялся он.
* * *
День был жарким. Чинч грузно уселся на плоский камень под зеленую сень широкой листвы. В ожидании медика он закурил сигарету с золотым ободком.
Когда-то Чинч был обыкновенным армейским кадровиком, не имевшим надежд на продвижение в Южной республике. Если бы его не послали в начале 1941 года в Испанию для приемки закупленных пушек и он не попал бы на попойку фалангистов в Малаге и не познакомился там с полковником Луисом и майором Эстеваном Инфантес, формировавшим «Голубую дивизию», то судьба бы его не изменилась. Они быстро тогда поладили. Чинч получил отпуск «по семейным обстоятельствам», причем с неожиданным повышением оклада. Он принял командование одной из рот «Голубой дивизии», состоявшей из мадридских хулиганов, барселонских карманников, алжирских пропойц и прочего отребья, выпущенного из тюрем.
В окопах под Старой Руссой, после морозных вьюг и артиллерийских обстрелов, многие из фалангистов стали думать только о том, как бы скорее унести ноги с заснеженных равнин.
Во время панического бегства, начавшегося после знакомства с русской «катюшей», Чинч пострадал: крупным осколком перебило берцовые кости. «Надо же назвать женским именем такое дьявольское изобретение!» – возмущался он не раз.
Больше двух лет майор скитался по госпиталям и вернулся на родину инвалидом. Чинч уже не рассчитывал получить прибыльную должность, и вдруг встретил полковника Луиса. Немец узнал его и предложил место начальника секретного концлагеря, строящегося на Панданго.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41