Он предложил ей встретиться, хотя она была ему совершенно не нужна физически. Он самым вульгарным образом «покорял» женщин, желая избавиться от комплекса неполноценности, привитого ему изменой жены. Нет, он не установил себе цифры, количества, достигнув какового, ему следовало остановиться. Покорение женщин замещало ему все другие победы — успех, славу, деньги… Он пригласил Балерину в диско. Почему-то он решил, что пригласить ее в «Барбизон-Плазу» будет прилично. «Барбизон-Плаза» — теперь он удивляется своей глупости — была скучнейшим заведением на Шестой Авеню в районе 58-й улицы. Туда ходили танцевать секретарши и salesmen. Уже через год он повел бы ее в «Mud Club» или в другую модную дыру в downtown. Но десять лет назад он очень расстроился, что в «Барбизон-Плазу» их не пустили. Почему не пустили? Тогда он не понимал, сегодня понимает. Балерина, зная, что он — бедный, оделась специально для него в старое зеленое пальто. Он же, зная, что отец Балерины очень well-to-do торговец готовой одежды, специально для нее нарядился в никогда еще не надеванную апельсиновую дубленку-кожух, бежевые брюки и розовые туфли на каблуках. Они выглядели, как pimp и дебютировавшая лишь вчера потаскушка.
— Ты помнишь, как мы ходили в «Барбизон-Плазу»? — Он улыбнулся.
— Отлично помню. Ка тебе были розовые туфли на пластиковых платформах, какие носят в Нью-Йорке черные pimps, а на мне старое пальто старшей сестры. Ну и парочку мы составляли!
— И шел снег. Буря была над Нью-Йорком.
Ему внезапно стало стыдно, что он расчувствовался. Он уважал себя, образца 1976 года, за другие эпизоды. За то, что, сцепив зубы, он сел писать книгу. За то, что один выходил ночами на площадь к Дженерал Моторс Билдинг, напротив отеля «Плаза», и сидел, запрокинув голову — таким образом ему были видны сомкнувшиеся вокруг куска звездного неба вершины небоскребов. За то, что, глядя на них, он шептал: «Все равно я выебу вас всех! Я стану известным, самым известным писателем! Больше вашего Нормана Мейлера. I gonna fuck you all!» За то, что кричал то же самое, кричал в небо, когда бывал пьян. За то, что приходил на холодную каменную скамью у «Дженерал Моторс» несколько лет кряду и ни разу в себе не засомневался, хотя книгу его не хотели и его самого никто не хотел. В 1983-м, приехав к публикации романа в самом лучшем их издательстве, в «Рэндом Хауз», он не удержался — сходил к «Дженерал Моторс», сел на ту же скамейку, задрал голову и закричал: «Ну, что, я выебал вас! Выебал! Все считали меня мечтателем, а у меня оказался стальной хребет!» Защекотало в глазах, но только на мгновение. Через несколько минут он спокойно встал и ушел, как уходит солдат, взяв наконец трудную стратегическую высоту. Ушел к другим высотам, не оглянувшись на могилы друзей. За такие жесты он себя уважал.
Но себя, вышедшего тогда вместе с Балериной в нью-йоркский ветер, выгнанного, он не уважал. Они пошли в диско-бар, находящийся на той же Шестой Авеню. Это была его идея. Он хорошо подготовился, изучил местность. Перед свиданием с ней он проверил окрестности и изучил цены. И именно за эту трусливую подготовленность, за чрезмерную заботу о встрече с женщиной, ему вовсе не нравящейся, он себя и не уважал. Сегодня он стеснялся того типчика не из-за того, что тип имел на ногах розовые башмаки на каблуках в 13 сантиметров, но за заискивание перед каждой пиздой.
— Ты был очень mysterious тогда, Эдвард! — Обернувшись на старшего мальчишку, — тот ломал пальцы, сунув их в переплетение железных прутьев стула, на котором она сидела, — мать приказала зло: «Пойди поиграй с детьми!» В беседке скопилось уже с полдюжины детей, и они сообща наладили игры. Ребенок нехотя вынул пальцы из стула и ушел.
— Ты развратил меня! — воскликнула она внезапно. — Ты познакомил меня со злом!
Он не ожидал упрека. Искренне рассмеялся.
— Я тебя развратил? Я был русский поэт со стеклянными крыльями, в определенном смысле неиспорченный, несмотря на трех жен, юноша, приземлившийся в Новом Вавилоне. Вы, американцы, казались мне monsters разврата! С вашей сексуальной революцией, sex-shops, с порнофильмами… Я очень боялся выглядеть провинциальным, это правда, боялся оказаться смешным и old-fashioned в ваших глазах, в твоих глазах тоже…
— Я не утверждаю, что ты развратил меня осознанно. Но ты развратил меня, да, вниманием к сексу, тем, что делал любовь со мной несколько раз ежедневно…
— …Я делал это — признаюсь теперь, дело прошлое — из боязни оказаться хуже американских мужчин. Когда не знаешь стандартов, не можешь оценить себя по достоинству. Я был уверен, что ничего особенно героического мы в постели не совершаем. Не забывай, что от меня только что ушла жена, я сомневался в себе как в мужчине. Если от меня ушла женщина — значит, я плох, так примитивно мыслил я.
— Ты был formidable! — сказала она по-французски. — Ты знаешь, ты ведь мне совсем не нравился…
— Зачем же ты пришла в отель и оставила открытку. Wonderful spirit!
— О, это произошло случайно. Я была у Ванды, у Линкольн-центра, рядом. И потом, ты вел себя на моем party так иррационально, так страстно, что вызвал мое восхищение. Вот, подумала я, у русских еще есть могучие страсти. Но восхищение мое было чисто интеллектуальным. Мне и в голову не пришло, что, мол, хорошо бы выспаться с этим парнем… Но когда я, не желая того, выспалась… — Она закатила глаза, изображая, может быть, экстаз.
— Я был неудачник, а неудачники обычно прекрасные любовники… Не уверен, что я способен на такие подвиги сегодня. — Он и вправду твердо верил, что losers вкладывают в lovemaking все существо свое. Единственный способ самоутвердиться.
— Насколько я знаю, ты не женат. Живешь один?
— Один… Пытался жить с женщинами. Последняя попытка окончилась год назад, неудачей разумеется…
Она погрузила обе руки в сумочку, висевшую на ручке детской коляски и закопалась в брюхе сумочки. Извлекла… joint. Оглядевшись по сторонам, прикурила и затянулась…
— Хочешь? — протянула ему joint.
— Спасибо, но я должен еще работать сегодня. Пытался сосредоточиться целое утро, но без успеха. Вот вышел прогуляться… Made in New-York?
— Да. Очень крепкая трава. Женщина, набирающая нам журнал, имеет прекрасные связи…
— Ваш журнал?
— Я выпускаю журнал вместе с еще тремя… — она замялась, — женами. Информационный бюллетень по-английски. Нужно же чем-то заниматься в этой жизни, помимо воспитания детей…
— Да-да, — поспешно согласился он. — Нужно.
— Муж много работает, редко бывает дома. Я скучаю… Скажи мне… — она затянулась и, вытолкав дым в дождь, продолжила: — Я очень изменилась?
— Не очень, — солгал он, не задумываясь. — Разумеется, никто не молодеет, но у некоторых индивидуумов с течением времени меняется даже психологическая структура. Я встречал таких. Нет, ты не изменилась, разве что похудела или мне это кажется?
— Лето, — оправдалась она. — Стояла, как ты знаешь, страшная жара, совсем не хотелось есть…
Ему захотелось уйти. Но дождь, судя по его луже, был очень частым. Вне сомнения, уже через несколько минут пиджак и брюки превратятся в мокрые липкие тряпки. И в холодные тряпки, так как в природе было не тепло. Он вздрогнул, воображая холодную липкость на теле, и остался под навесом. Протянул руку к ее joint.
— Одну затяжку… Позволишь?
— My pleasure. Очень хорошая трава.
Он затянулся, но неглубоко. Десять лет назад в Нью-Йорке унции марихуаны хватало ему всего лишь на неделю.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38
— Ты помнишь, как мы ходили в «Барбизон-Плазу»? — Он улыбнулся.
— Отлично помню. Ка тебе были розовые туфли на пластиковых платформах, какие носят в Нью-Йорке черные pimps, а на мне старое пальто старшей сестры. Ну и парочку мы составляли!
— И шел снег. Буря была над Нью-Йорком.
Ему внезапно стало стыдно, что он расчувствовался. Он уважал себя, образца 1976 года, за другие эпизоды. За то, что, сцепив зубы, он сел писать книгу. За то, что один выходил ночами на площадь к Дженерал Моторс Билдинг, напротив отеля «Плаза», и сидел, запрокинув голову — таким образом ему были видны сомкнувшиеся вокруг куска звездного неба вершины небоскребов. За то, что, глядя на них, он шептал: «Все равно я выебу вас всех! Я стану известным, самым известным писателем! Больше вашего Нормана Мейлера. I gonna fuck you all!» За то, что кричал то же самое, кричал в небо, когда бывал пьян. За то, что приходил на холодную каменную скамью у «Дженерал Моторс» несколько лет кряду и ни разу в себе не засомневался, хотя книгу его не хотели и его самого никто не хотел. В 1983-м, приехав к публикации романа в самом лучшем их издательстве, в «Рэндом Хауз», он не удержался — сходил к «Дженерал Моторс», сел на ту же скамейку, задрал голову и закричал: «Ну, что, я выебал вас! Выебал! Все считали меня мечтателем, а у меня оказался стальной хребет!» Защекотало в глазах, но только на мгновение. Через несколько минут он спокойно встал и ушел, как уходит солдат, взяв наконец трудную стратегическую высоту. Ушел к другим высотам, не оглянувшись на могилы друзей. За такие жесты он себя уважал.
Но себя, вышедшего тогда вместе с Балериной в нью-йоркский ветер, выгнанного, он не уважал. Они пошли в диско-бар, находящийся на той же Шестой Авеню. Это была его идея. Он хорошо подготовился, изучил местность. Перед свиданием с ней он проверил окрестности и изучил цены. И именно за эту трусливую подготовленность, за чрезмерную заботу о встрече с женщиной, ему вовсе не нравящейся, он себя и не уважал. Сегодня он стеснялся того типчика не из-за того, что тип имел на ногах розовые башмаки на каблуках в 13 сантиметров, но за заискивание перед каждой пиздой.
— Ты был очень mysterious тогда, Эдвард! — Обернувшись на старшего мальчишку, — тот ломал пальцы, сунув их в переплетение железных прутьев стула, на котором она сидела, — мать приказала зло: «Пойди поиграй с детьми!» В беседке скопилось уже с полдюжины детей, и они сообща наладили игры. Ребенок нехотя вынул пальцы из стула и ушел.
— Ты развратил меня! — воскликнула она внезапно. — Ты познакомил меня со злом!
Он не ожидал упрека. Искренне рассмеялся.
— Я тебя развратил? Я был русский поэт со стеклянными крыльями, в определенном смысле неиспорченный, несмотря на трех жен, юноша, приземлившийся в Новом Вавилоне. Вы, американцы, казались мне monsters разврата! С вашей сексуальной революцией, sex-shops, с порнофильмами… Я очень боялся выглядеть провинциальным, это правда, боялся оказаться смешным и old-fashioned в ваших глазах, в твоих глазах тоже…
— Я не утверждаю, что ты развратил меня осознанно. Но ты развратил меня, да, вниманием к сексу, тем, что делал любовь со мной несколько раз ежедневно…
— …Я делал это — признаюсь теперь, дело прошлое — из боязни оказаться хуже американских мужчин. Когда не знаешь стандартов, не можешь оценить себя по достоинству. Я был уверен, что ничего особенно героического мы в постели не совершаем. Не забывай, что от меня только что ушла жена, я сомневался в себе как в мужчине. Если от меня ушла женщина — значит, я плох, так примитивно мыслил я.
— Ты был formidable! — сказала она по-французски. — Ты знаешь, ты ведь мне совсем не нравился…
— Зачем же ты пришла в отель и оставила открытку. Wonderful spirit!
— О, это произошло случайно. Я была у Ванды, у Линкольн-центра, рядом. И потом, ты вел себя на моем party так иррационально, так страстно, что вызвал мое восхищение. Вот, подумала я, у русских еще есть могучие страсти. Но восхищение мое было чисто интеллектуальным. Мне и в голову не пришло, что, мол, хорошо бы выспаться с этим парнем… Но когда я, не желая того, выспалась… — Она закатила глаза, изображая, может быть, экстаз.
— Я был неудачник, а неудачники обычно прекрасные любовники… Не уверен, что я способен на такие подвиги сегодня. — Он и вправду твердо верил, что losers вкладывают в lovemaking все существо свое. Единственный способ самоутвердиться.
— Насколько я знаю, ты не женат. Живешь один?
— Один… Пытался жить с женщинами. Последняя попытка окончилась год назад, неудачей разумеется…
Она погрузила обе руки в сумочку, висевшую на ручке детской коляски и закопалась в брюхе сумочки. Извлекла… joint. Оглядевшись по сторонам, прикурила и затянулась…
— Хочешь? — протянула ему joint.
— Спасибо, но я должен еще работать сегодня. Пытался сосредоточиться целое утро, но без успеха. Вот вышел прогуляться… Made in New-York?
— Да. Очень крепкая трава. Женщина, набирающая нам журнал, имеет прекрасные связи…
— Ваш журнал?
— Я выпускаю журнал вместе с еще тремя… — она замялась, — женами. Информационный бюллетень по-английски. Нужно же чем-то заниматься в этой жизни, помимо воспитания детей…
— Да-да, — поспешно согласился он. — Нужно.
— Муж много работает, редко бывает дома. Я скучаю… Скажи мне… — она затянулась и, вытолкав дым в дождь, продолжила: — Я очень изменилась?
— Не очень, — солгал он, не задумываясь. — Разумеется, никто не молодеет, но у некоторых индивидуумов с течением времени меняется даже психологическая структура. Я встречал таких. Нет, ты не изменилась, разве что похудела или мне это кажется?
— Лето, — оправдалась она. — Стояла, как ты знаешь, страшная жара, совсем не хотелось есть…
Ему захотелось уйти. Но дождь, судя по его луже, был очень частым. Вне сомнения, уже через несколько минут пиджак и брюки превратятся в мокрые липкие тряпки. И в холодные тряпки, так как в природе было не тепло. Он вздрогнул, воображая холодную липкость на теле, и остался под навесом. Протянул руку к ее joint.
— Одну затяжку… Позволишь?
— My pleasure. Очень хорошая трава.
Он затянулся, но неглубоко. Десять лет назад в Нью-Йорке унции марихуаны хватало ему всего лишь на неделю.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38