Я попытался заказать билеты. Надеюсь, путешествие не будет слишком неприятным.
Его надежды не оправдались. Как потом вспоминала Корнелия, эта поездка оказалась сродни ночному кошмару. В последнюю минуту им было отказано в отдельном купе, так как поезд был битком набит туристами, возвращавшимися в Англию.
В Булонь они прибыли глубокой ночью и были вынуждены остановиться в отеле на набережной, чтобы успеть на утренний паром. Корнелия была слишком озабочена, чтобы обращать внимание на собственные удобства, а герцог, как видно, был глух ко всему, кроме одного — непреодолимого желания без малейшего промедления оказаться дома. Но выражения лиц Вайолет и Хаттона красноречиво свидетельствовали об их мучениях.
Больше всего Корнелию беспокоило, почему отъезд был таким поспешным. Она не понимала, по каким причинам герцог изменил свои планы, и ей с большим трудом удалось удержаться от вопросов.
После бессонной ночи она была очень усталой и надеялась, что сможет отдохнуть в булонском отеле, но всю ночь напролет гудели корабли, шло оживленное движение, раздавались крики и пение людей, поэтому Корнелия в конце концов оставила все попытки заснуть, села у окна и начала вспоминать:
— Если ты когда-нибудь разлюбишь меня, я совью веревку из твоих волос и придушу тебя ею!
— А если вдруг… ты разлюбишь меня?
— Я никогда никого не буду любить, кроме тебя! Ты все, о чем я когда-то мечтал, все мои надежды и желания, воплощенные в одном человеке.
— А что, если… через какое-то время… ты разочаруешься во мне?
— В тебе? Дорогая, как плохо ты понимаешь, что я чувствую к тебе! Жизнь моя, сердце мое, это настоящая любовь!
Корнелия наблюдала за рассветом, серым и низким. Ночью начался сильный ветер, и при свете дня она увидела, что на море вспенились яростные волны, которые с брызгами накатывали на берег.
Все пассажиры рано встали и приготовились подняться на борт, но тут им было объявлено, что капитан хочет подождать, чтобы шторм немного стих. Поэтому Булонь они покинули только в полдень и после неприятного штормового плавания достигли Фолкстона, опоздав почти на два часа.
Шел проливной дождь, и Корнелия невольно пожалела герцога, ведь даже стихия, казалось, настроена против него; но к тому времени, когда они прибыли в Лондон в кромешной тьме, она уже чувствовала полное изнеможение. Самым разумным было бы ночевать в родовом особняке, несмотря на то что слуги их не ждали, но герцог обнаружил, что, хотя они и пропустили два поезда в Котильон, оставался еще один, отправлявшийся из Лондона в одиннадцать часов.
Неужели этот мрачный, забывающий о ее удобствах человек, думала Корнелия, тот самый, кто целовал ее грудь и говорил:
— Ты всего-навсего дитя, и я должен оберегать тебя! Ты только ребенок, и я должен научить тебя! Ты только маленькая девочка, хотя и пыталась заставить меня поверить, что ты женщина! Моя милая, смешная девочка, неужели ты в самом деле полагала, что меня могут обмануть красные губы и нарумяненные щеки?
— Но ты обманулся… в тот первый вечер… в «Максиме».
— Но только пока не взглянул в твои глаза и не прочитал в них искренность и невинность. Было в них еще что-то — боязнь. Ты опасалась меня, потому что я мужчина и ты не знала, как я могу с тобой обойтись! Кровь то приливала, то отливала от твоих щек! О моя глупышка, ты в самом деле полагала, что женщина, какой ты притворялась, могла бы так себя вести?
— Ты… ты смеешься надо мной!
— Это потому, что я безумно счастлив. Неужели ты не понимаешь, какой ужас я испытывал оттого, что мог потерять тебя — но теперь ты моя!
Они приехали на Паддингтонский вокзал и долго ждали поезда. Когда в конце концов Лондон остался позади, поезд тащился еле-еле, и на станцию, от которой им еще предстояло добираться до Котильона, они приехали только в час ночи. Однако благодаря телеграмме, высланной заранее, их ждала карета, а слуги в Котильоне приготовились к их прибытию.
Корнелия и думать не могла, что этот огромный замок покажется ей домом, но она так устала, что при виде знакомых очертаний испытала чувство, словно ее тут давно ждут. Даже не пожелав герцогу спокойной ночи, она позволила отвести себя в спальню и в скором времени уже крепко спала.
Она заснула глубоким сном, как после большой физической усталости, а когда проснулась, то в первый момент не поняла, где находится. Вчера она была так измотана, что даже не заметила, что ей отвели огромную парадную спальню, в которой жили все невесты из рода Роухамптонов.
Сейчас в солнечных лучах, просочившихся сбоку от штор, она имела возможность полюбоваться голубыми с серебром стенами и розовыми парчовыми портьерами, падавшими с резных карнизов, установленных еще во времена Карла П. Были там канделябры уотерфордского стекла, зеркала, обрамленные ангелочками из дрезденского фарфора, мебель из серебра и орехового дерева времен королевы Анны, и повсюду были символы любви, оставшиеся от многих поколений, знавших любовь и преданность.
Куда ни бросишь взгляд — повсюду сердца и сплетенные руки, купидоны и острые стрелы. Огромная кровать, на которой она спала, имела четыре резных посеребренных столбика с весенними цветами и крошечными птичьими гнездами, примостившимися среди веток.
Корнелия улыбнулась сонно и счастливо, потом вдруг сразу проснулась от холодного ужаса, пронзившего ее. А что, если теперь, когда они возвратились в Котильон, Дезире забыта?
Стоило ей подумать об этом огромном замке, она сразу поняла, что это идеальная обитель для герцога и всего того, что олицетворяло его высокое положение — титул, наследственное место при дворе, обязанности крупного землевладельца.
Когда-то он хотел убежать вместе с тетей Лили, это правда, теперь же от него требовалось совсем другое. Свет обрушил бы порицание на Лили, а не на герцога, потому что она была замужем, и разрыв в ее семье вызвал бы скандал. А прегрешения мужчины скорее всего простились бы, ведь он был холостяком и ничем не связан.
Но теперь он превратился в обидчика, и все пошло бы иначе. Он стал бы виновником развода, навлек бы на себя позор. Пришел бы конец всем королевским визитам в Котильон, которые вызывали столько толков, он не имел бы права входить в королевскую ложу на скачках в Аскоте, ему не позволялось бы появляться при дворе. Разводы происходят все чаще, это правда, но виновная сторона по-прежнему остается парией, сосланной за пределы приличного общества.
— У него есть так много — как он может от всего этого отказаться? — прошептала Корнелия.
Она вспомнила его портрет, висевший над камином в библиотеке в наряде, который он надевал на коронацию Эдуарда VII. Вид у него там очень заносчивый и высокомерный, с темной головой, горделиво поднятой над белым горностаевым воротником. И этим тоже ему придется пожертвовать — почетным местом, которое переходило по наследству к главе семьи с тех пор, как первый граф Вайн, предшественник герцогов Роухамптонов, был оруженосцем на коронации короля Генриха VI.
«Может, я прошу слишком многого», — вздохнула Корнелия и тут только поняла, что на окнах сдвинут коралловый шелк гардин. Оказалось, пришла Вайолет. Она взбила две подушки в изумительном кружеве и положила их под голову Корнелии, а затем принесла капот из голубого шифона, в котором можно было сидеть в кровати.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60
Его надежды не оправдались. Как потом вспоминала Корнелия, эта поездка оказалась сродни ночному кошмару. В последнюю минуту им было отказано в отдельном купе, так как поезд был битком набит туристами, возвращавшимися в Англию.
В Булонь они прибыли глубокой ночью и были вынуждены остановиться в отеле на набережной, чтобы успеть на утренний паром. Корнелия была слишком озабочена, чтобы обращать внимание на собственные удобства, а герцог, как видно, был глух ко всему, кроме одного — непреодолимого желания без малейшего промедления оказаться дома. Но выражения лиц Вайолет и Хаттона красноречиво свидетельствовали об их мучениях.
Больше всего Корнелию беспокоило, почему отъезд был таким поспешным. Она не понимала, по каким причинам герцог изменил свои планы, и ей с большим трудом удалось удержаться от вопросов.
После бессонной ночи она была очень усталой и надеялась, что сможет отдохнуть в булонском отеле, но всю ночь напролет гудели корабли, шло оживленное движение, раздавались крики и пение людей, поэтому Корнелия в конце концов оставила все попытки заснуть, села у окна и начала вспоминать:
— Если ты когда-нибудь разлюбишь меня, я совью веревку из твоих волос и придушу тебя ею!
— А если вдруг… ты разлюбишь меня?
— Я никогда никого не буду любить, кроме тебя! Ты все, о чем я когда-то мечтал, все мои надежды и желания, воплощенные в одном человеке.
— А что, если… через какое-то время… ты разочаруешься во мне?
— В тебе? Дорогая, как плохо ты понимаешь, что я чувствую к тебе! Жизнь моя, сердце мое, это настоящая любовь!
Корнелия наблюдала за рассветом, серым и низким. Ночью начался сильный ветер, и при свете дня она увидела, что на море вспенились яростные волны, которые с брызгами накатывали на берег.
Все пассажиры рано встали и приготовились подняться на борт, но тут им было объявлено, что капитан хочет подождать, чтобы шторм немного стих. Поэтому Булонь они покинули только в полдень и после неприятного штормового плавания достигли Фолкстона, опоздав почти на два часа.
Шел проливной дождь, и Корнелия невольно пожалела герцога, ведь даже стихия, казалось, настроена против него; но к тому времени, когда они прибыли в Лондон в кромешной тьме, она уже чувствовала полное изнеможение. Самым разумным было бы ночевать в родовом особняке, несмотря на то что слуги их не ждали, но герцог обнаружил, что, хотя они и пропустили два поезда в Котильон, оставался еще один, отправлявшийся из Лондона в одиннадцать часов.
Неужели этот мрачный, забывающий о ее удобствах человек, думала Корнелия, тот самый, кто целовал ее грудь и говорил:
— Ты всего-навсего дитя, и я должен оберегать тебя! Ты только ребенок, и я должен научить тебя! Ты только маленькая девочка, хотя и пыталась заставить меня поверить, что ты женщина! Моя милая, смешная девочка, неужели ты в самом деле полагала, что меня могут обмануть красные губы и нарумяненные щеки?
— Но ты обманулся… в тот первый вечер… в «Максиме».
— Но только пока не взглянул в твои глаза и не прочитал в них искренность и невинность. Было в них еще что-то — боязнь. Ты опасалась меня, потому что я мужчина и ты не знала, как я могу с тобой обойтись! Кровь то приливала, то отливала от твоих щек! О моя глупышка, ты в самом деле полагала, что женщина, какой ты притворялась, могла бы так себя вести?
— Ты… ты смеешься надо мной!
— Это потому, что я безумно счастлив. Неужели ты не понимаешь, какой ужас я испытывал оттого, что мог потерять тебя — но теперь ты моя!
Они приехали на Паддингтонский вокзал и долго ждали поезда. Когда в конце концов Лондон остался позади, поезд тащился еле-еле, и на станцию, от которой им еще предстояло добираться до Котильона, они приехали только в час ночи. Однако благодаря телеграмме, высланной заранее, их ждала карета, а слуги в Котильоне приготовились к их прибытию.
Корнелия и думать не могла, что этот огромный замок покажется ей домом, но она так устала, что при виде знакомых очертаний испытала чувство, словно ее тут давно ждут. Даже не пожелав герцогу спокойной ночи, она позволила отвести себя в спальню и в скором времени уже крепко спала.
Она заснула глубоким сном, как после большой физической усталости, а когда проснулась, то в первый момент не поняла, где находится. Вчера она была так измотана, что даже не заметила, что ей отвели огромную парадную спальню, в которой жили все невесты из рода Роухамптонов.
Сейчас в солнечных лучах, просочившихся сбоку от штор, она имела возможность полюбоваться голубыми с серебром стенами и розовыми парчовыми портьерами, падавшими с резных карнизов, установленных еще во времена Карла П. Были там канделябры уотерфордского стекла, зеркала, обрамленные ангелочками из дрезденского фарфора, мебель из серебра и орехового дерева времен королевы Анны, и повсюду были символы любви, оставшиеся от многих поколений, знавших любовь и преданность.
Куда ни бросишь взгляд — повсюду сердца и сплетенные руки, купидоны и острые стрелы. Огромная кровать, на которой она спала, имела четыре резных посеребренных столбика с весенними цветами и крошечными птичьими гнездами, примостившимися среди веток.
Корнелия улыбнулась сонно и счастливо, потом вдруг сразу проснулась от холодного ужаса, пронзившего ее. А что, если теперь, когда они возвратились в Котильон, Дезире забыта?
Стоило ей подумать об этом огромном замке, она сразу поняла, что это идеальная обитель для герцога и всего того, что олицетворяло его высокое положение — титул, наследственное место при дворе, обязанности крупного землевладельца.
Когда-то он хотел убежать вместе с тетей Лили, это правда, теперь же от него требовалось совсем другое. Свет обрушил бы порицание на Лили, а не на герцога, потому что она была замужем, и разрыв в ее семье вызвал бы скандал. А прегрешения мужчины скорее всего простились бы, ведь он был холостяком и ничем не связан.
Но теперь он превратился в обидчика, и все пошло бы иначе. Он стал бы виновником развода, навлек бы на себя позор. Пришел бы конец всем королевским визитам в Котильон, которые вызывали столько толков, он не имел бы права входить в королевскую ложу на скачках в Аскоте, ему не позволялось бы появляться при дворе. Разводы происходят все чаще, это правда, но виновная сторона по-прежнему остается парией, сосланной за пределы приличного общества.
— У него есть так много — как он может от всего этого отказаться? — прошептала Корнелия.
Она вспомнила его портрет, висевший над камином в библиотеке в наряде, который он надевал на коронацию Эдуарда VII. Вид у него там очень заносчивый и высокомерный, с темной головой, горделиво поднятой над белым горностаевым воротником. И этим тоже ему придется пожертвовать — почетным местом, которое переходило по наследству к главе семьи с тех пор, как первый граф Вайн, предшественник герцогов Роухамптонов, был оруженосцем на коронации короля Генриха VI.
«Может, я прошу слишком многого», — вздохнула Корнелия и тут только поняла, что на окнах сдвинут коралловый шелк гардин. Оказалось, пришла Вайолет. Она взбила две подушки в изумительном кружеве и положила их под голову Корнелии, а затем принесла капот из голубого шифона, в котором можно было сидеть в кровати.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60