Она поднесла руки к волосам и потом, едва встав с кушетки, на которой спала, выглянула в окно и издала восклицание, полное искреннего восторга.
Они были в Венеции! Паолина могла любоваться величественного вида дворцами по обе стороны канала, гондолами, медленно плывущими по голубой глади вод, круглым куполом церкви Санта-Мария делла Салуте. Ей хотелось смотреть на все это великолепие, не пропуская ничего.
Она наскоро поправила прическу, после чего открыла дверь каюты и окликнула сэра Харвея.
– Почему вы не сказали мне, что мы уже на месте? – спросила девушка. – Зачем вы позволили мне так долго спать?
Он протянул руку, помогая ей выбраться на узкую палубу, где стоял сам.
– Да, мы уже на месте, – сказал он. – Но мне было жаль вас будить. Вы выглядели такой уставшей прошлой ночью.
– Я с трудом могу припомнить, как мы поднялись на борт, – отозвалась Паолина. – Наверное, это вы перенесли меня.
– Да, я, – согласился сэр Харвей. – Но мне показалось, что у вас не хватит сил идти самой.
– Ах! Теперь я все вспомнила, – воскликнула Паолина. – И, если я не ошибаюсь, вы еще разговаривали о чем-то с кучером. Он тоже отправился с нами?
Сэр Харвей утвердительно кивнул.
– Он сейчас там, – ответил он, сделав жест рукой в сторону кормы, где молодой человек сидел, обхватив руками колени и озираясь вокруг себя с явным удовольствием.
– Это было очень великодушным поступком с вашей стороны, – мягко произнесла Паолина.
... Когда после отчаянной скачки, опасаясь ежеминутно преследования со стороны солдат герцога, они наконец оказались на берегу, Паолина нашла в себе силы подняться, в то время как сэр Харвей вышел из экипажа, чтобы убедиться в том, что корабль уже ожидал их.
Он отсутствовал довольно долго, и девушка сидела одна в темноте, терзаемая страхом и тревогой – как бы что-нибудь в последний момент не помешало их бегству. Но когда сэр Харвей вернулся, она могла заметить при свете фонарей, что он улыбался.
– Все готово к отплытию, – сообщил он. – Сейчас придут слуги, чтобы отнести на борт наш багаж.
Засунув руку в карман, он вынул кошелек.
– Вот тебе три кроны, – обратился он к кучеру. – Ты хорошо справился со своей задачей, и я тебе очень признателен.
Кучер – совсем молодой человек, почти юноша – взял деньги с явным нетерпением, чего и следовало ожидать.
– Благодарю вас, ваша милость, – произнес он, – но я не осмелюсь вернуться обратно к герцогу.
– Вот как?! – воскликнул сэр Харвей. – Почему же?
– Потому, ваша милость, что за мою жизнь никто не даст сейчас и ломаного гроша. Его светлость обязательно дознается, что это я помог скрыться вам вместе с вашей сестрой. И даже если я стану клясться и божиться, что вы силой связали меня и заткнули мне рот кляпом, он заявит в ответ, что, после того, как вы вернулись, я должен был отказаться везти вас или, по крайней мере, доставить вас туда, где вас могли захватить его люди.
Сэр Харвей рассмеялся.
– Не трусь, парень, – сказал он. – Может быть, все не так плохо, как ты думаешь.
– Герцог никогда не прощает тех, кто не выполняет его приказаний, – произнес молодой человек уныло. Последовала короткая пауза и затем он добавил: – Прошу вас, возьмите меня с собой, ваша милость!
Сэр Харвей выглядел изумленным.
– Но что ты умеешь делать?
– Я мог бы служить при вашей милости камердинером. Мой отец когда-то служил в одной из миланских гостиниц, и мне часто случалось выполнять его обязанности, когда я был еще подростком. Возьмите меня с собой, умоляю вас!
– Ладно, – ответил сэр Харвей. – Я уже и так изрядно досадил герцогу, так что одно лишнее дельце не в счет. Но сейчас тебе лучше позаботиться о лошадях.
– Неподалеку отсюда есть трактир, где я так или иначе должен был их оставить, – произнес юноша. – Не могли бы вы, ваша милость, немного подождать, пока я отведу их туда?
– Я даю тебе ровно двадцать минут, – ответил Харвей.
Лицо итальянца просияло, и, с жаром произнеся:
«Gracie mille», он тотчас бросился на помощь слугам, направлявшимся к ним по тропинке со стороны моря, чтобы снять сундуки с крыши экипажа.
«Это было благородным поступком», – решила про себя Паолина. Глаза ее слипались, и, как ей показалось, прошло немало времени, прежде чем ее подняли на руки и перенесли на борт корабля. Насколько могла припомнить девушка, она пробормотала в ответ нечто похожее на слова благодарности и затем, едва ее голова коснулась подушки, погрузилась в глубокий сон, который ничто не могло нарушить в течение всей ночи.
Теперь же весь мир вокруг казался слишком удивительным и прекрасным, чтобы охватить его взглядом. Готические храмы, мраморные особняки эпохи Возрождения, построенные Ломбарди, располагавшиеся по обе стороны от Большого Канала, поражали своим великолепием. Это было сродни чуду, подумала она, слушая голоса гребцов, сообщавших названия дворцов, каждый из которых принадлежал какому-нибудь богатому и влиятельному семейству.
Гондольеры, замершие в ожидании, в соломенных шляпах и красных шарфах, представляли собой столь же живописное зрелище, как и лакеи, которые стояли на ступеньках, готовые встретить гостей, прибывавших с визитом к их хозяевам. Последние были одеты в ливреи из шелка и бархата самых ярких и красочных тонов, отделанные золотыми и серебряными галунами. Их напудренные парики казались такими же белоснежными, как чулки и перчатки. Все здесь, с точки зрения Паолины, свидетельствовало о богатстве и привычке к роскоши. Каждый балкон в изобилии украшали цветы, а также гобелены и драпировки, покрытые изумительной вышивкой, перекинутые через балюстраду. Гондолы, привязанные к установленным перед каждым зданием pali, были расцвечены гербами самых знатных аристократических фамилий, а фонари, крючки-подвески были сделаны из чистого золота, иногда даже с драгоценными камнями.
Корабль медленно плыл вперед по каналу, пока не остановился перед великолепным палаццо с широкими мраморными ступенями, покрытыми до самого края воды ковром изысканной работы.
– Почему мы остановились здесь? – спросила шепотом Паолина.
– Это наш дом, – ответил сэр Харвей.
– Наш! – воскликнула она в крайнем изумлении. – Но ведь он слишком большой, слишком роскошный! Как мы можем позволить себе что-либо подобное?
Девушка говорила по-английски, однако сэр Харвей поднес палец к губам.
– Т-с-с! – предостерег он ее. – В Венеции даже стены имеют уши. Идите и осмотрите ваше новое жилище. Полагаю, оно должно прийтись вам по вкусу.
Он спустился по трапу бурчиелло и подал руку Паолине, помогая ей сойти на набережную. Она медленно последовала за ним. Лакеи в ливреях по обе стороны лестницы кланялись им, а мажордом приветствовал их у самых дверей палаццо.
– Все ваши распоряжения выполнены, ваша милость, – сказал он. – Я нанял штат слуг, достойных вашего высокого положения, и искренне надеюсь, что мои скромные усилия заслужат ваше одобрение.
Сэр Харвей взмахом руки отослал его, и они вошли в большой парадный вестибюль, откуда по широкой лестнице поднялись на верхний этаж, великолепные апартаменты которого образовывали длинную широкую анфиладу. Как догадалась Паолина, они были специально предназначены для торжественных приемов.
Убранство комнат отличалось пышностью и безупречным вкусом. Здесь были чудесные люстры из знаменитого венецианского художественного стекла с острова Мурано, украшенные серебряными подвесками, и мебель, подобно которой Паолине не приходилось видеть никогда.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64
Они были в Венеции! Паолина могла любоваться величественного вида дворцами по обе стороны канала, гондолами, медленно плывущими по голубой глади вод, круглым куполом церкви Санта-Мария делла Салуте. Ей хотелось смотреть на все это великолепие, не пропуская ничего.
Она наскоро поправила прическу, после чего открыла дверь каюты и окликнула сэра Харвея.
– Почему вы не сказали мне, что мы уже на месте? – спросила девушка. – Зачем вы позволили мне так долго спать?
Он протянул руку, помогая ей выбраться на узкую палубу, где стоял сам.
– Да, мы уже на месте, – сказал он. – Но мне было жаль вас будить. Вы выглядели такой уставшей прошлой ночью.
– Я с трудом могу припомнить, как мы поднялись на борт, – отозвалась Паолина. – Наверное, это вы перенесли меня.
– Да, я, – согласился сэр Харвей. – Но мне показалось, что у вас не хватит сил идти самой.
– Ах! Теперь я все вспомнила, – воскликнула Паолина. – И, если я не ошибаюсь, вы еще разговаривали о чем-то с кучером. Он тоже отправился с нами?
Сэр Харвей утвердительно кивнул.
– Он сейчас там, – ответил он, сделав жест рукой в сторону кормы, где молодой человек сидел, обхватив руками колени и озираясь вокруг себя с явным удовольствием.
– Это было очень великодушным поступком с вашей стороны, – мягко произнесла Паолина.
... Когда после отчаянной скачки, опасаясь ежеминутно преследования со стороны солдат герцога, они наконец оказались на берегу, Паолина нашла в себе силы подняться, в то время как сэр Харвей вышел из экипажа, чтобы убедиться в том, что корабль уже ожидал их.
Он отсутствовал довольно долго, и девушка сидела одна в темноте, терзаемая страхом и тревогой – как бы что-нибудь в последний момент не помешало их бегству. Но когда сэр Харвей вернулся, она могла заметить при свете фонарей, что он улыбался.
– Все готово к отплытию, – сообщил он. – Сейчас придут слуги, чтобы отнести на борт наш багаж.
Засунув руку в карман, он вынул кошелек.
– Вот тебе три кроны, – обратился он к кучеру. – Ты хорошо справился со своей задачей, и я тебе очень признателен.
Кучер – совсем молодой человек, почти юноша – взял деньги с явным нетерпением, чего и следовало ожидать.
– Благодарю вас, ваша милость, – произнес он, – но я не осмелюсь вернуться обратно к герцогу.
– Вот как?! – воскликнул сэр Харвей. – Почему же?
– Потому, ваша милость, что за мою жизнь никто не даст сейчас и ломаного гроша. Его светлость обязательно дознается, что это я помог скрыться вам вместе с вашей сестрой. И даже если я стану клясться и божиться, что вы силой связали меня и заткнули мне рот кляпом, он заявит в ответ, что, после того, как вы вернулись, я должен был отказаться везти вас или, по крайней мере, доставить вас туда, где вас могли захватить его люди.
Сэр Харвей рассмеялся.
– Не трусь, парень, – сказал он. – Может быть, все не так плохо, как ты думаешь.
– Герцог никогда не прощает тех, кто не выполняет его приказаний, – произнес молодой человек уныло. Последовала короткая пауза и затем он добавил: – Прошу вас, возьмите меня с собой, ваша милость!
Сэр Харвей выглядел изумленным.
– Но что ты умеешь делать?
– Я мог бы служить при вашей милости камердинером. Мой отец когда-то служил в одной из миланских гостиниц, и мне часто случалось выполнять его обязанности, когда я был еще подростком. Возьмите меня с собой, умоляю вас!
– Ладно, – ответил сэр Харвей. – Я уже и так изрядно досадил герцогу, так что одно лишнее дельце не в счет. Но сейчас тебе лучше позаботиться о лошадях.
– Неподалеку отсюда есть трактир, где я так или иначе должен был их оставить, – произнес юноша. – Не могли бы вы, ваша милость, немного подождать, пока я отведу их туда?
– Я даю тебе ровно двадцать минут, – ответил Харвей.
Лицо итальянца просияло, и, с жаром произнеся:
«Gracie mille», он тотчас бросился на помощь слугам, направлявшимся к ним по тропинке со стороны моря, чтобы снять сундуки с крыши экипажа.
«Это было благородным поступком», – решила про себя Паолина. Глаза ее слипались, и, как ей показалось, прошло немало времени, прежде чем ее подняли на руки и перенесли на борт корабля. Насколько могла припомнить девушка, она пробормотала в ответ нечто похожее на слова благодарности и затем, едва ее голова коснулась подушки, погрузилась в глубокий сон, который ничто не могло нарушить в течение всей ночи.
Теперь же весь мир вокруг казался слишком удивительным и прекрасным, чтобы охватить его взглядом. Готические храмы, мраморные особняки эпохи Возрождения, построенные Ломбарди, располагавшиеся по обе стороны от Большого Канала, поражали своим великолепием. Это было сродни чуду, подумала она, слушая голоса гребцов, сообщавших названия дворцов, каждый из которых принадлежал какому-нибудь богатому и влиятельному семейству.
Гондольеры, замершие в ожидании, в соломенных шляпах и красных шарфах, представляли собой столь же живописное зрелище, как и лакеи, которые стояли на ступеньках, готовые встретить гостей, прибывавших с визитом к их хозяевам. Последние были одеты в ливреи из шелка и бархата самых ярких и красочных тонов, отделанные золотыми и серебряными галунами. Их напудренные парики казались такими же белоснежными, как чулки и перчатки. Все здесь, с точки зрения Паолины, свидетельствовало о богатстве и привычке к роскоши. Каждый балкон в изобилии украшали цветы, а также гобелены и драпировки, покрытые изумительной вышивкой, перекинутые через балюстраду. Гондолы, привязанные к установленным перед каждым зданием pali, были расцвечены гербами самых знатных аристократических фамилий, а фонари, крючки-подвески были сделаны из чистого золота, иногда даже с драгоценными камнями.
Корабль медленно плыл вперед по каналу, пока не остановился перед великолепным палаццо с широкими мраморными ступенями, покрытыми до самого края воды ковром изысканной работы.
– Почему мы остановились здесь? – спросила шепотом Паолина.
– Это наш дом, – ответил сэр Харвей.
– Наш! – воскликнула она в крайнем изумлении. – Но ведь он слишком большой, слишком роскошный! Как мы можем позволить себе что-либо подобное?
Девушка говорила по-английски, однако сэр Харвей поднес палец к губам.
– Т-с-с! – предостерег он ее. – В Венеции даже стены имеют уши. Идите и осмотрите ваше новое жилище. Полагаю, оно должно прийтись вам по вкусу.
Он спустился по трапу бурчиелло и подал руку Паолине, помогая ей сойти на набережную. Она медленно последовала за ним. Лакеи в ливреях по обе стороны лестницы кланялись им, а мажордом приветствовал их у самых дверей палаццо.
– Все ваши распоряжения выполнены, ваша милость, – сказал он. – Я нанял штат слуг, достойных вашего высокого положения, и искренне надеюсь, что мои скромные усилия заслужат ваше одобрение.
Сэр Харвей взмахом руки отослал его, и они вошли в большой парадный вестибюль, откуда по широкой лестнице поднялись на верхний этаж, великолепные апартаменты которого образовывали длинную широкую анфиладу. Как догадалась Паолина, они были специально предназначены для торжественных приемов.
Убранство комнат отличалось пышностью и безупречным вкусом. Здесь были чудесные люстры из знаменитого венецианского художественного стекла с острова Мурано, украшенные серебряными подвесками, и мебель, подобно которой Паолине не приходилось видеть никогда.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64