Спустя некоторое время, когда граф ощутил всю неловкость нынешнего их положения, он осторожно разомкнул объятия и усадил девушку на диван.
Усевшись, она тихо подняла ресницы, и Грамон поспешил сказать:
— Есть ли на свете кто-нибудь более нежный, более волнующий, чем ты? Но, моя радость, нам нужно серьезно поговорить с тобой.
Но тут у наружной двери послышались шаги, она распахнулась и вошел Кендрик, что заставило графа отшатнуться от девушки.
— Прошу прощения за столь позднее возвращение, — извинился Кендрик, бросая на столик высокий цилиндр, — но мне пришлось увидеться с таким количеством приятелей Филиппа, что от приглашения на обед сегодняшним вечером избавиться не удалось.
— При… Приглашения? — каким-то чужим, непослушным голосом переспросила Тина.
Граф медленно поднялся.
— Так я понимаю, вы будете не в состоянии принять мое приглашение?
— Мои извинения, де Грамон. Может быть, мы отобедаем с вами завтра вечером, но сегодня… Сегодня мы с Тиной идем на обед к принцу Наполеону, который, как вам известно, является членом императорской фамилии, а затем мы разделим с ним и ужин, который дает Ла Пайва у себя на Елисейских полях. Словом, вы понимаете, что такой возможности мы пропустить не можем.
Граф нахмурился:
— Не думаю, что вам хорошо известны привычки и традиции принца Наполеона.
Кендрик беспечно расхохотался:
— Я встретился с ним сегодня первый раз в жизни благодаря опять же одному из приятелей Филиппа, и он столь любезно пригласил меня на обед к себе домой, будто знал целую вечность. — Кендрик улыбнулся. — Но, конечно, ему уже известно, что я прибуду не один, а с очаровательной подружкой, с которой он весьма пылко уже желает познакомиться. — Брат лукаво глянул на Тину. — Не мог же я сказать принцу, что ты предпочитаешь ему другую компанию!
— Н-нет, конечно, нет, — согласилась девушка.
— Но известна ли вам, — вмешался в разговор граф, — репутация принца по отношению к женщинам? Я не думаю, что это тот человек, с которым следовало бы знакомить Тину.
Кендрик пожал плечами.
— Я лично присмотрю за ней, — ответил он наконец и почти с неохотой, — и к тому же, приняв приглашение его высочества, теперь невозможно взять слово обратно.
Тина сидела ни жива ни мертва, опасаясь, что графа рассердят такие вольные и бездумные речи брата, но тот овладел собой и не произнес ни слова на этот счет.
Девушке даже пришлось взять инициативу в свои руки:
— Мне очень грустно, что наш сегодняшний обед с вами не состоится, но завтра… Если вы сможете перенести свое приглашение на завтра, мы будем счастливы.
— По, надеюсь, до обеда мы еще увидимся, ведь я обещал вам завтра утром показать Лувр.
Глаза Тины радостно вспыхнули.
— Конечно, конечно, а поскольку Кендрик не любит ни музеев, ни картинных галерей, мы сможем отправиться как можно раньше!
— Я заеду за вами в одиннадцать, — пообещал граф и поблагодарил девушку за счастливый день.
С этими словами он попрощался, поцеловал ей руку и вышел, а ей осталось лишь грустно улыбнуться, почувствовав в этом прощальном поцелуе всю тоску расставания и всю радость минувшего дня.
Как только граф вышел, Кендрик весело воскликнул:
— Тина! Мне так много надо рассказать тебе! Сегодняшний вечер будет для тебя несравнимо интересней, чем какой-то обед с этим Грамоном! — Он сделал паузу, но сестра промолчала, и Кендрик пустился в пространные и цветистые описания вечеров принца Наполеона, которые тот давать любил и умел. — По, к сожалению, он имеет возможность устраивать их у себя дома только тогда, когда жена его находится где-нибудь в отъезде. Тогда он приглашает к себе всех самых интересных дам Парижа.
— Дам такого рода, каких мы видели в «Кафе Англэ"? — уточнила Тина.
— Вот именно! И, несмотря на то что я считаю для тебя вредным такое времяпрепровождение, ты увидишь там самых известных куртизанок, тех, которые превратили Париж в настоящее Эльдорадо для мужчин всего мира. Правда, их матери и жены предпочитают совсем обратное название…
— И к ним, конечно, принадлежит и мама…
Кендрик воздел руки к потолку.
— Да она просто убьет меня, если узнает, куда я тебя водил! Но женщины, которых ты увидишь этой ночью, разумеется, хорошо воспитанны и умеют вести себя достойно. Только не надо забывать, что не следует ничему удивляться, и уйти домой все-таки пораньше.
А во время переодевания к званому обеду Тина вдруг с отчаянием обнаружила, что не хочет идти никуда и что всем балам и обедам мира она предпочла бы тихую беседу с графом — и что она любит его.
Это слово поначалу испугало девушку, ибо оно означало, что ни своей воли, ни своего свободного сердца у нее больше нет — и что она уже никогда не сможет принадлежать никому другому.
— Я люблю его, — шептала она и знала, что любовь ее совершенно безнадежна и в конце концов ее сердце будет разбито.
Но юность легкомысленна: Тина перестала думать о будущем и только наслаждалась воспоминаниями о его поцелуях и надеждой на завтрашнюю встречу.
Завтра и еще целых пять дней!
А потом… Что ж! Зато у нее на всю жизнь останется сладостная память о том, что они были счастливы, несмотря на пропасть, которая разделяла их. Эта пропасть была глубже и шире, чем Ла Манш, и через нее никакими силами невозможно навести мосты.
«Но, возможно, когда-нибудь, уже в Англии, несчастная и одинокая, я вдруг увижу его, — думала она. — Но не сделает ли эта встреча меня еще более несчастной?»
Но затем Тина решила, что, начиная с завтрашнего утра, она постарается проводить с графом все оставшееся у нее время и скажет Кендрику, чтобы он больше не рассчитывал на ее общество ни при каких обстоятельствах.
Одевшись в одно из тех платьев, что эрцгерцогиня заказала ей к балу в честь начала скачек. Тина накрасила губы и подчернила ресницы и, глянув в зеркало, пришла к выводу, что не будет уж очень отличаться от прочих женщин, приглашенных в дом принца Наполеона.
Ей совсем не хотелось возбуждать излишнее внимание ни принца, ни других мужчин, но и позволить кому-нибудь упрекнуть брата в дурном вкусе относительно его любовницы она тоже не могла. Девушка понимала, что сейчас, в этот самый момент, Кендрик сидит в гостиной и нервничает по поводу того, как бы она не оделась порядочной девушкой.
И действительно, первым делом, когда она вошла, брат пристально рассмотрел ее прическу.
К счастью, парикмахер прибыл, когда Тина была уже одета, и уложил ее роскошные золотые волосы смелей и оригинальней, чем обычно. Кроме того, он украсил ее замысловатую прическу тремя бриллиантовыми заколками в виде звезд, которые теперь сверкали и переливались при каждом движении девушки. На шее же у Тины сияло алмазное ожерелье, которое мать не велела ей носить до замужества, считая его слишком тяжелым и крупным для молодой девушки.
Глаза Кендрика задержались на этом украшении, и он улыбнулся:
— Если тебя спросят, откуда оно у тебя, не забудь сказать, что это мой подарок. Такой ответ несомненно повысит мой престиж, несмотря на то что, узнай об этом кто-нибудь из моих настоящих друзей, он очень удивился бы, откуда у меня такие бешеные деньги!
Тина хотела спросить, делал ли он на самом деле какие-нибудь подарки Ивонне, но затем подумала, что брат может обидеться за такое неверие в его щедрость, а дарить он этой девице, конечно, ничего не дарил, потому что и знает-то ее всего полтора дня.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33