Неожиданно прямо перед ними, когда они пересекали Сену, забрезжила таинственная и мрачная красота собора Нотр-Дам.
— Еще со средних веков, — сказал Пьер, — поэты живут среди студентов на Левом берегу. Но так уж случилось: после того как барон Хауссманн прокатился по бульвару Святого Михаила через центр квартала, многие живописные старые улицы и дома были снесены.
— Но это же вандализм! — протестующе вскрикнула Вада.
— Мы тоже так считаем, — согласился Пьер. — Но ему не удалось уничтожить дух Латинского квартала. Он остался прежним — свободным, бунтарским, товарищеским и — вы скоро сами убедитесь — живым и веселым.
Дома тут были старые, улицы узкие.
Они подъехали к небольшому, ничем не примечательному ресторанчику, который, казалось, почти задавлен со всех сторон высокими соседними зданиями.
Внутри он выглядел совсем не так, как ожидала Вада.
На полу были рассыпаны опилки; столики стояли в небольших нишах, разделенных деревянными перегородками, — почти как стойла в конюшне.
Полногрудая женщина, видимо, жена хозяина, хлопотала у небольшого бара в конце зала.
За ней через приоткрытую дверь открывался угол кухни, где хозяин, красуясь в белом высоком поварском колпаке, хлопотал над огромной, как потом оказалось, говяжьей тушей.
Пьер Вальмон помахал рукой хозяйке и, пропустив перед собой Ваду, последовал за ней к столику в углу.
На чистой, в красную клеточку, скатерти, стиранной, очевидно, сотню раз, лежало меню, написанное корявым почерком, который Вада едва могла разобрать.
— Пожалуйста, закажите что-нибудь для меня, — попросила она Пьера.
— Хотите попробовать что-нибудь из здешних фирменных блюд?
— С удовольствием, — согласилась девушка. Пьер сделал заказ немолодому официанту, обсудив с ним предварительно каждое блюдо, как будто то, что они собирались есть, имело какое-то значение.
Наконец, после нескончаемых, как показалось Ваде, переговоров, Пьер заказал бутылку вина и, присев на скамью, посмотрел на девушку.
— Конечно, это далеко не «Гран-Вефур» или «Лаперуз», но кормят здесь отлично. Господин Луи большой мастер своего дела.
Вада оглядела ресторанчик: голые стены, примитивная мебель и многочисленные бутылки, расставленные за стойкой бара.
Пьер наблюдал за ней.
— Ну как?
— Просто восхитительно!
— Я ожидал, что вы именно так и скажете. Хозяева встают каждое утро в пять часов утра и отправляются на рынок, чтобы выбрать самые лучшие продукты для своих творений. Их посетители — люди небогатые, но все, кто сюда приходят, умеют по достоинству оценить их искусство и здешние блюда.
Он обратил внимание Вады на кладовую с огромным кубом золотистого сливочного масла, недавно привезенного с молочной фермы, и прекрасными, выдержанными сырами.
Пьер показал ей карту предлагаемых в ресторанчике вин, их перечень хоть и был недлинным, зато включал превосходные сорта.
— Я думала, что все в этом районе очень бедны, — заметила Вада. — Как же они могут себе это позволить?
— Дело в том, что для французов кухня — одно из важнейших искусств бытия. Француз пойдет хоть на край света в поисках вкусной еды. Гурманы со всего Парижа приезжают в Латинский квартал, чтобы отведать блюда, приготовленные господином Луи.
Через несколько минут сам господин Луи вышел в зал.
Пьер Вальмон пожал ему руку и представил Ваде.
Зная, что так принято, Вада тоже пожала ему руку.
— Мадемуазель американка, — объяснил Пьер, — это ее первый визит во французский ресторан.
— Тогда это для меня большая честь! — ответил господин Луи. — Надеюсь, мадемуазель, вы не разочаруетесь.
— Надеюсь, что нет, — ответила Вада. Хозяин направился в кухню. Пьер поставил локти на стол и положил на руки подбородок.
— А сейчас я жду благодарности за обед, — сказал он, — не сомневаюсь, что он вам понравится.
— В чем она должна заключаться?
— Ну, положим, вы мне расскажете немного о себе. Я очень любопытный.
— По-моему, это несправедливо, — возразила Вада. — Вы же прекрасно знаете, что я не хочу рассказывать ни о себе, ни о мисс Хольц. Мне трудно отказывать вам, потому что я ваша гостья.
Она ненадолго умолкла, затем оживленно продолжила:
— Не сочтите, что это бестактно с моей стороны, но вы в самом деле можете позволить себе пригласить меня сюда пообедать?
— А если я отвечу, что не в состоянии? — спросил Пьер. — Как вы тогда поступите?
— Я предложу вам самой за себя заплатить. Пьер засмеялся:
— Услышать такое от француженки было бы оскорблением, но от самостоятельной американки, думаю, в порядке вещей.
— Вы позволите мне это сделать?
— Я не только рассержусь на ваше предложение, но сразу, как только закончим обедать, отвезу вас домой.
— Это самая страшная угроза из всех, которые я могу от вас услышать, — сказала Вада. — Вы же знаете, с каким нетерпением я ждала этот вечер.
— Сегодня днем вы спросили меня, пишу ли я стихи? Сейчас я хочу задать вам тот же вопрос. Вада опустила глаза.
— Я пыталась, — произнесла она, — но делала это тайком.
— Почему тайком?
— Потому что моя мать и те, кто меня учил, не поняли бы.
— А кто вас учил? Вы посещали школу?
— Нет, конечно.
— Ну, тогда у вас была гувернантка — увядшая старая дева, которая не имела ни малейшего представления о жизни за стенами классной комнаты, и занятия с ней превращались в невыносимую скуку.
Вада рассмеялась:
— Нет! Все было не так уж плохо. Но вы говорите так, будто вас самого учили гувернеры.
— Я знаком с их братией, — признался Пьер. — Они одинаковы во всем мире — в Париже, Англии, Германии и, думаю, в Америке тоже.
Вада молчала, и он продолжил:
— Поэтому я удивлен, что вы так свободно говорите по-французски и так глубоко мыслите. Большинство девушек вашего возраста обходятся обычными стереотипами и как будто вылиты по одному шаблону.
Замявшись, Пьер сказал:
— Возможно, из-за того, что вам самой приходится зарабатывать на жизнь, вы совсем другая, хотя я надеюсь, что работа, которую вы сейчас выполняете, вам нравится.
— Да, мисс Хольц моя подруга, — быстро проговорила Вада.
Девушка сознавала, что обманывает Пьера, притворяясь бедной и потому вынужденной работать.
— Все равно, вы же подчиненная, — заключил он. — Ваша госпожа хоть добра к вам?
— Конечно, да.
— Тем не менее она ваша госпожа и отдает вам распоряжения — сделать то, сделать это. Но, конечно, готова за все платить.
— Неужели деньги так важны? — спросила Вада.
— Безусловно, — в том случае, если вы мисс Хольц, — ответил Пьер Вальмон. — Попробуйте только себе представить, каково это — сознавать, что за миллион американских долларов вы можете себе позволить купить любого человека, который вам понравится, и сделать его своим мужем. Французского маркиза, немецкого принца, английского герцога, наконец!
Вада играла вилкой, лежавшей на столе.
— Вы думаете, что в ее положении… у мисс Хольц или любой другой женщины есть большой выбор? — спросила она, запинаясь.
— Вы имеете в виду, что такие браки обычно устраивают родители? — уточнил Пьер. — Послушайте, что ожидает в этом случае бедняжек-француженок. Будущий муж пересчитает каждое су приданого, чтобы убедиться, стоит ли отдавать свой августейший титул какой-нибудь едва оперившейся птичке, только что выпорхнувшей из классной комнаты. Одновременно он должен быть полностью уверен, что его прелестная, но дорогая любовница сделает его предметом зависти окружающих.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45