Любовь к жизни, любовь к Богу, любовь к себе, любовь, которая вдохновляет и оживляет все земное.
Любовь как знаменатель сущего!
Под оживленные аплодисменты поэт сел, и Вада с интересом подумала, отважится ли кто-нибудь читать вслед за ним.
Никакое сочинение не могло бы соперничать с поэмой, которая заставила сердца слушавших трепетать от удивительного, охватившего всех волнения.
Пьер встал, чтобы пойти поговорить с людьми, сидевшими за столиком в противоположном углу зала.
Через несколько минут, выслушав его, они вышли на сцену, и, когда доставали инструменты, Вада подумала, что только музыка может следовать за словами, разбередившими душу, — словами стихов Верлена.
Один из музыкантов сел к пианино, другой взял виолончель, третий — аккордеон, а четвертый, как ни странно, свирель.
Весьма необычный оркестр, но когда они начали играть, Вада поняла, почему Пьер попросил их это сделать.
Звучала музыка самого знаменитого композитора-символиста — Вагнера.
До этого Вада слышала его музыку всего два-три раза, хотя ее мать вообще не считала его произведения подходящими для молоденьких девушек.
Сейчас, с самых первых тактов, в этом накуренном помещении Ваде показалось, что она погружается в какое-то безбрежное пространство.
Постепенно, по мере того как композитор развивал тему, Вада впадала в состояние экстаза, восхищаясь ее трактовкой и одновременно испытывая божественное чувство космоса.
Выразить словами эти ощущения было почти невозможно, но все же она догадывалась, что Вагнер вытащил ее маленькую, довольно запуганную душу из укрытия и заставил признать чудо огромных, невообразимых, почти беспредельных горизонтов.
Музыка, последовавшая за стихами Верлена, всколыхнула все внутри, и, не отдавая себе отчета в том, что делает, девушка нежно завела свою руку за руку Пьера.
Девушка не сознавала, ожидала ли его рука ее руки, или она сама ее искала.
Вада только знала, что ей очень нужна чья-то поддержка, она не хотела чувствовать себя одинокой и надеялась, что Пьер испытывает то же самое в этот знаменательный момент раскрепощения личности.
Спустя некоторое время темп стал бурным, затем все кончилось, и каждый почувствовал, будто ушло что-то трепетное, живое. Вада посмотрела в глаза Пьера и, не задавая вопросов, заметила: он понял все, что с ней происходит.
Пьер поднялся с места, и Вада догадалась: он не станет ее просить остаться, чтобы не рассеялось то воодушевление и чудо, которое она только что пережила.
Пока они протискивались к выходу, Пьера приветствовали со всех сторон, к нему тянулись, чтобы пожать руку, кто-то вставал с места, стараясь похлопать его по плечу.
Ночной воздух показался свежим и благоухающим после спертого, тяжелого воздуха подвального зала.
Пьер шел молча, поддерживая Ваду под локоть; девушка тоже молчала.
«Слова здесь не нужны, — подумала Вада, — он знает, что я чувствую, а я знаю, что ощущает он».
Ее не волновало, куда он ее ведет, до тех пор, пока она не сообразила, что стоит на берегу Сены и любуется течением серебристой реки.
Напротив, вырисовываясь на фоне звездного неба, выдвигались вперед огромные темные очертания Нотр-Дам.
В мерцающей воде отражались огни; вниз по реке медленно плыла баржа, сверкая в темноте красными и зелеными огоньками.
Вада глубоко вздохнула.
— Как красиво! — это были ее первые слова после стихов, прочитанных Верленом.
— Ты тоже прекрасна, моя любимая! — проговорил Пьер.
Его слова и глубина голоса удивили Ваду.
Когда она обернулась, чтобы на него взглянуть, Пьер ее обнял и привлек к себе.
Сначала девушка не поняла его намерений.
Не успела она об этом подумать и вздохнуть, как к ее губам прильнули губы Пьера.
От неожиданности и изумления Вада не могла пошевелиться. Но когда пришла в себя и могла освободиться из его объятий, поняла, что испытывает восторг и упоение, подобные тем, что ощущала, когда слушала музыку Вагнера, — если не более сильные.
Это было чудо, трепетное волнение и экстаз, — ничего подобного Вада еще никогда в своей жизни не испытывала.
Словно вспышка молнии вдруг пронзила ее тело и лишила возможности сопротивляться; теперь Вада могла подчиняться только непередаваемым, идущим от нее токам.
Девушке казалось, что ею завладели не только губы Пьера, но и несказанная прелесть вечера.
Река, Нотр-Дам и звездное небо стали частью мира, который был внутри нее, а значит, и частью Пьера.
Все это слилось с волнующим волшебством его поцелуя и длилось, пока Вада не подумала, что никто, кроме нее, не способен так остро переживать радость и трепет подобного мгновения.
Где-то в глубине сознания, но очень смутно, она понимала, что должна сделать над собой усилие, но была не в состоянии овладеть собой. Вада Хольц перестала существовать. Ее влекло в плен тайных глубин природы. Теперь Вада знала: это и есть жизнь! В ней пробуждалась жажда жизни!
Она ощутила, как в ней поднимается и разгорается пламя, охватывая все тело, все уголки души.
Глава 5
— Моя красавица, моя малышка! — снова и снова шептал Пьер, не переставая жадно целовать Валу.
Все вокруг нее закружилось, поплыло, и она уже не в силах была о чем-то думать. Цокот лошадиных копыт по мостовой и грохот пронесшегося мимо экипажа, казалось, доносились откуда-то из другого мира.
Едва сдерживаясь, Пьер выпустил Ваду из своих объятий и произнес:
— Пойдем куда-нибудь, где потише.
Он взял ее под руку, как уже делал это прежде, и они стали удаляться от Сены по узкой извилистой улочке.
Пьер и Вада шли молча, словно окаменев. Наконец Пьер остановился, открыл входную парадную дверь и потянул девушку за собой в небольшой квадратный холл. Отсюда начиналась крутая лестница, ведущая наверх, в темноту, которую лишь слегка рассеивал свет керосиновой лампы, мерцавшей в пролете.
Они поднялись на четвертый этаж. Пьер достал из кармана ключ, открыл дверь, и Вада догадалась, что попала в его студию.
Это просторное помещение тянулось вдоль всего здания. Всю противоположную стену — от пола до потолка — занимало окно, и Вада, ни о чем не думая, подошла к нему, чтобы полюбоваться ночным Парижем, пока Пьер зажигал лампу.
Весь город, казалось, лежал внизу, когда она смотрела с высоты на серые крыши бесконечных домов. Вдали мерцали огоньки, — как звезды, упавшие с небес.
Она стояла так несколько минут, любуясь красотой ночного города, затем обернулась. Пьер уже справился с лампой, и она заливала мягким золотистым светом всю комнату.
Вада увидела мольберт, кисти, холсты, палитру и несколько бутылок, содержимое которых ей было не понятно. По стенам сплошь висели картины, одни в рамах, другие — без них, некоторые были написаны маслом, а рядом с ними — наброски углем, тут же незатейливые этюды, рисунки тушью.
Вада восхищенно смотрела вокруг.
— Именно так я и представляла себе студию художника!
— Здесь чище, чем во многих других! — откликнулся Пьер.
В углу стоял огромный широкий диван, застланный ярко-красным шелковым покрывалом, издалека оно выделялось ярким пятном. Вада посмотрела на него с изумлением.
Пьер подошел к ней ближе.
— Как-нибудь, — сказал он, — я покажу тебе картины и объясню, что они изображают. А сейчас меня интересует совсем другое.
— Что именно? — спросила девушка.
— Ты!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45