Спеша подымались, плыли навстречу, перемещались лица на соседнем эскалаторе, веяло струей подземной прохлады навстречу Сергею. «Им по восемнадцати. А мне уже двадцать пять…»
— Простите, молодой человек! Вы что, не спешите?
Тугая сетка, набитая консервными банками, жестко нажала в бок, прошуршала, задев его, соломенная шляпа, и Сергей посторонился, навалясь на поручни. И в ту же секунду что-то знакомое, светлое мелькнуло среди лиц на соседнем эскалаторе — он не ясно увидел, а почувствовал это знакомое, мелькнувшее там, — обернулся. Но тут ступеньки эскалатора ушли из-под ног, кончились, и силой движения вниз его толкнуло на каменный пол.
Вырвавшись, он протиснулся сквозь хаос бегущих от перрона к соседнему эскалатору толп. Еще не совсем веря, скользя глазами по быстро подымающемуся потоку людей на ступенях, увидел удаляющийся вверх белый плащик, повернутое в профиль загорелое лицо, рванулся к перилам.
— Нина!..
«Она вернулась?!»
Он крикнул, но она не услышала его — эскалатор заглушил голос, — она только сняла серенький берет, тряхнула головой — волосы рассыпались по плечам. И что-то сказала, улыбаясь, стоявшему рядом человеку в кожаной куртке — была видна спина его, прямая шея. Он склонился к ней, и Сергей успел заметить незнакомое, дочерна выдубленное солнцем большое лицо, крупный и твердый подбородок… И Нина, и лицо это поплыли вверх, смешались в сплошном черно-белом потоке.
Сергей, с двух сторон стиснутый текущими к эскалатору людьми, уже чувствовал, что не мог обмануться, хотя увидел их так коротко, нереально, как будто их и не было.
— Гражданин, не мешайте!
— Вы тут… заснули? Растопырился!
Его толкали к эскалатору, его повлекло, как в водовороте. Он плечами попытался высвободиться из этой потянувшей его вперед тесноты, сделал несколько шагов вперед, и тугой людской поток понес его за собой на ползущие вверх ступени, и он стал подыматься, соображая: «Кто это, ее муж? Это он? Она вернулась с ним?..»
В вестибюле он сбежал с эскалатора, вглядываясь в толпу, в движущиеся лица, но здесь не было их. Он вышел из метро, торопливо достал сигареты, оглядываясь, сдерживая сбившееся дыхание. Площадь кипела легковыми машинами, переполненными троллейбусами, чернеющими около остановок пешеходами, неоновый свет лился на асфальт на головы людей.
И он увидел их. Они стояли на переходе через площадь, пропуская вереницу машин, — Нина без берета, в коротком плащике, широкоплечий, даже грузный, человек в куртке, держа чемодан, уверенно просунув руку под ее локоть, что-то говорил ей, и она чуть-чуть кивала ему.
«Значит, она вернулась с ним? Но она дала телеграмму: „Выезжаю днями“… Почему она дала неточную телеграмму? Значит, он вернулся?..»
Он уже твердо знал, что этот человек с дочерна загорелым лицом — ее муж, что она вернулась из экспедиции не одна. Он теперь увидел его и против желания чувствовал, что грубовато-резкая внешность этого незнакомого человека не вызывала в нем неприязни, и первое его неосознанное решение — подойти к Нине — мгновенно показалось ему сейчас непростительным мальчишеством, каким-то глупым шагом.
Вереница машин пронеслась, и он видел, как они перешли площадь, как человек в куртке поддерживал Нину под руку, как в такт походке волновался ее плащик, потерялся в сумраке вечера на той стороне площади.
Только тогда он двинулся по улице, и словно бы из пелены доходили до слуха гудки автомобилей, шум троллейбуса, кипение вечернего города, и возникала мысль, что вот здесь все кончилось, будто долго подымался по лестнице, счастливо торопился, затем с размаху открыл последнюю дверь, а за ней — провал, мертвенная пустота внизу…
«Нет! Не может быть! Не может быть!..»
7
— Я, ей-богу, умею держать утюг в руках, я не такой уж негодный парень, Асенька. И не пижон, поверьте. Наглаживал себе брюки с юных лет, научился этому мастерству в совершенстве.
— Ну что вы врете, Костя! — сказала Ася строго. — Ясно по вашим брюкам: вы их на ночь кладете под матрас. Не пускайте пыль в глаза. Вот пепельница. Можете сидеть, и курить, и наблюдать молча. Вы поняли?
Было десять часов вечера.
В комнате тихо, по-домашнему пахло снежной свежестью выглаженного белья, белейшей стопкой сложенного на краю стола. Ася в ситцевом сарафанчике, в тапочках на босу ногу — смуглые плечи обнажены — послюнила палец, осторожно потрогала зашипевший в ее руках утюг; помотала пальцами, стала гладить, от старательности высунув кончик языка; лицо озабоченно, капельки пота выступили над верхней губой.
— Ах, Ася, как вы жестоки ко мне! Ни в чем не доверяете. Вы смотрите на меня как на не приспособленного ни к чему балбеса. Прошу вас, не надо.
Константин ходил вокруг стола, смешливо косил брови, говорил жалобно, полусерьезно, однако не пытаясь, как обычно, вызвать у нее улыбку, смотрел на ее движения утюгом, на разгоряченное лицо, видел дрожащие росинки пота на верхней губе, втайне наслаждаясь и нежностью к этим чистым капелькам, и легкостью ее движений, — она не прогоняла его, как прежде, а снисходительно разрешала быть здесь, и он был рад этому.
— Ася, ей-богу, очень жарко сегодня, и еще ваш утюг… Дайте же мне. Я помогу. Я умру от безделья.
— Да, давайте говорить о погоде. Какой душный вечер! — смеясь, сказала Ася и сдунула волосы со щеки. — Действительно: просто какая-то Сахара! Я, например, чувствую себя бедуинкой.
Она постриглась недавно, и как-то незнакомо, без кос, обнажилась ее шея, от этого Ася будто стала выше ростом, и было что-то новое, взрослое в ее плечах, спине, голых руках, даже в интонации голоса.
Ася вопросительно посмотрела на Константина, опять сдунула волосы со щеки — видимо, не привыкла к новой прическе, короткие волосы мешали ей, — потом спросила с легкой насмешкой:
— Лучше скажите, как вы там сдали свои горные машины? Всякие свои штреки, копры? Наверно, было бормотание, а не ответ?
— Крупно плавал, но потом прибило к берегу. Сдал. Не будем касаться грустных воспоминаний.
— Теперь, конечно, на практику?
— Ох, придется, Ася.
— А я так похудела за экзамены, даже тапочки сваливаются. Чертовски трудный был первый курс. В медицинском вообще трудно учиться. Впрочем, это не жалобы, а факт. Я довольна.
И Ася набрала в рот воды из стакана, надув щеки, брызнула на белье, спросила, словно вспомнив сейчас:
— Вы, кажется, хотели удирать из института?
— Была чудовищная попытка, Ася.
— «Попытка»! Вы просто патологический тип, — сказала Ася с осуждением и блеснула на Константина глазами. — Сами не знаете, чего хотите! Ну чего вы хотите вообще?
— Ася, есть вещи, которые долго объяснять. Просто у меня сохранились животные признаки. Иногда сам себя не понимаю. Потом — я ведь чуточку старше вас.
— Не козыряйте старостью. Как можно не понимать себя? Просто не Костя, а Гамлет, принц датский!
— Ася!
— Тише, не кричите, как в гараже, папа спит! Будете кричать тут, я вас прогоню немедленно.
Он увидел на спинке стула пижаму Николая Григорьевича и понял — его нет дома, она обманывала.
— Ася, я шепотом…
— Ну?
— Ася…
— Я знаю, что я Ася. Уже девятнадцать лет знаю. Ну что вы, честное слово! — Она настороженно посмотрела на него.
— Ася… Я… буду брызгать вам… водой. Клянусь, сумею, вы будете довольны. Вот через неделю уеду на практику, и такого усердного дурака не найдете, который будет вам брызгать водой.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104
— Простите, молодой человек! Вы что, не спешите?
Тугая сетка, набитая консервными банками, жестко нажала в бок, прошуршала, задев его, соломенная шляпа, и Сергей посторонился, навалясь на поручни. И в ту же секунду что-то знакомое, светлое мелькнуло среди лиц на соседнем эскалаторе — он не ясно увидел, а почувствовал это знакомое, мелькнувшее там, — обернулся. Но тут ступеньки эскалатора ушли из-под ног, кончились, и силой движения вниз его толкнуло на каменный пол.
Вырвавшись, он протиснулся сквозь хаос бегущих от перрона к соседнему эскалатору толп. Еще не совсем веря, скользя глазами по быстро подымающемуся потоку людей на ступенях, увидел удаляющийся вверх белый плащик, повернутое в профиль загорелое лицо, рванулся к перилам.
— Нина!..
«Она вернулась?!»
Он крикнул, но она не услышала его — эскалатор заглушил голос, — она только сняла серенький берет, тряхнула головой — волосы рассыпались по плечам. И что-то сказала, улыбаясь, стоявшему рядом человеку в кожаной куртке — была видна спина его, прямая шея. Он склонился к ней, и Сергей успел заметить незнакомое, дочерна выдубленное солнцем большое лицо, крупный и твердый подбородок… И Нина, и лицо это поплыли вверх, смешались в сплошном черно-белом потоке.
Сергей, с двух сторон стиснутый текущими к эскалатору людьми, уже чувствовал, что не мог обмануться, хотя увидел их так коротко, нереально, как будто их и не было.
— Гражданин, не мешайте!
— Вы тут… заснули? Растопырился!
Его толкали к эскалатору, его повлекло, как в водовороте. Он плечами попытался высвободиться из этой потянувшей его вперед тесноты, сделал несколько шагов вперед, и тугой людской поток понес его за собой на ползущие вверх ступени, и он стал подыматься, соображая: «Кто это, ее муж? Это он? Она вернулась с ним?..»
В вестибюле он сбежал с эскалатора, вглядываясь в толпу, в движущиеся лица, но здесь не было их. Он вышел из метро, торопливо достал сигареты, оглядываясь, сдерживая сбившееся дыхание. Площадь кипела легковыми машинами, переполненными троллейбусами, чернеющими около остановок пешеходами, неоновый свет лился на асфальт на головы людей.
И он увидел их. Они стояли на переходе через площадь, пропуская вереницу машин, — Нина без берета, в коротком плащике, широкоплечий, даже грузный, человек в куртке, держа чемодан, уверенно просунув руку под ее локоть, что-то говорил ей, и она чуть-чуть кивала ему.
«Значит, она вернулась с ним? Но она дала телеграмму: „Выезжаю днями“… Почему она дала неточную телеграмму? Значит, он вернулся?..»
Он уже твердо знал, что этот человек с дочерна загорелым лицом — ее муж, что она вернулась из экспедиции не одна. Он теперь увидел его и против желания чувствовал, что грубовато-резкая внешность этого незнакомого человека не вызывала в нем неприязни, и первое его неосознанное решение — подойти к Нине — мгновенно показалось ему сейчас непростительным мальчишеством, каким-то глупым шагом.
Вереница машин пронеслась, и он видел, как они перешли площадь, как человек в куртке поддерживал Нину под руку, как в такт походке волновался ее плащик, потерялся в сумраке вечера на той стороне площади.
Только тогда он двинулся по улице, и словно бы из пелены доходили до слуха гудки автомобилей, шум троллейбуса, кипение вечернего города, и возникала мысль, что вот здесь все кончилось, будто долго подымался по лестнице, счастливо торопился, затем с размаху открыл последнюю дверь, а за ней — провал, мертвенная пустота внизу…
«Нет! Не может быть! Не может быть!..»
7
— Я, ей-богу, умею держать утюг в руках, я не такой уж негодный парень, Асенька. И не пижон, поверьте. Наглаживал себе брюки с юных лет, научился этому мастерству в совершенстве.
— Ну что вы врете, Костя! — сказала Ася строго. — Ясно по вашим брюкам: вы их на ночь кладете под матрас. Не пускайте пыль в глаза. Вот пепельница. Можете сидеть, и курить, и наблюдать молча. Вы поняли?
Было десять часов вечера.
В комнате тихо, по-домашнему пахло снежной свежестью выглаженного белья, белейшей стопкой сложенного на краю стола. Ася в ситцевом сарафанчике, в тапочках на босу ногу — смуглые плечи обнажены — послюнила палец, осторожно потрогала зашипевший в ее руках утюг; помотала пальцами, стала гладить, от старательности высунув кончик языка; лицо озабоченно, капельки пота выступили над верхней губой.
— Ах, Ася, как вы жестоки ко мне! Ни в чем не доверяете. Вы смотрите на меня как на не приспособленного ни к чему балбеса. Прошу вас, не надо.
Константин ходил вокруг стола, смешливо косил брови, говорил жалобно, полусерьезно, однако не пытаясь, как обычно, вызвать у нее улыбку, смотрел на ее движения утюгом, на разгоряченное лицо, видел дрожащие росинки пота на верхней губе, втайне наслаждаясь и нежностью к этим чистым капелькам, и легкостью ее движений, — она не прогоняла его, как прежде, а снисходительно разрешала быть здесь, и он был рад этому.
— Ася, ей-богу, очень жарко сегодня, и еще ваш утюг… Дайте же мне. Я помогу. Я умру от безделья.
— Да, давайте говорить о погоде. Какой душный вечер! — смеясь, сказала Ася и сдунула волосы со щеки. — Действительно: просто какая-то Сахара! Я, например, чувствую себя бедуинкой.
Она постриглась недавно, и как-то незнакомо, без кос, обнажилась ее шея, от этого Ася будто стала выше ростом, и было что-то новое, взрослое в ее плечах, спине, голых руках, даже в интонации голоса.
Ася вопросительно посмотрела на Константина, опять сдунула волосы со щеки — видимо, не привыкла к новой прическе, короткие волосы мешали ей, — потом спросила с легкой насмешкой:
— Лучше скажите, как вы там сдали свои горные машины? Всякие свои штреки, копры? Наверно, было бормотание, а не ответ?
— Крупно плавал, но потом прибило к берегу. Сдал. Не будем касаться грустных воспоминаний.
— Теперь, конечно, на практику?
— Ох, придется, Ася.
— А я так похудела за экзамены, даже тапочки сваливаются. Чертовски трудный был первый курс. В медицинском вообще трудно учиться. Впрочем, это не жалобы, а факт. Я довольна.
И Ася набрала в рот воды из стакана, надув щеки, брызнула на белье, спросила, словно вспомнив сейчас:
— Вы, кажется, хотели удирать из института?
— Была чудовищная попытка, Ася.
— «Попытка»! Вы просто патологический тип, — сказала Ася с осуждением и блеснула на Константина глазами. — Сами не знаете, чего хотите! Ну чего вы хотите вообще?
— Ася, есть вещи, которые долго объяснять. Просто у меня сохранились животные признаки. Иногда сам себя не понимаю. Потом — я ведь чуточку старше вас.
— Не козыряйте старостью. Как можно не понимать себя? Просто не Костя, а Гамлет, принц датский!
— Ася!
— Тише, не кричите, как в гараже, папа спит! Будете кричать тут, я вас прогоню немедленно.
Он увидел на спинке стула пижаму Николая Григорьевича и понял — его нет дома, она обманывала.
— Ася, я шепотом…
— Ну?
— Ася…
— Я знаю, что я Ася. Уже девятнадцать лет знаю. Ну что вы, честное слово! — Она настороженно посмотрела на него.
— Ася… Я… буду брызгать вам… водой. Клянусь, сумею, вы будете довольны. Вот через неделю уеду на практику, и такого усердного дурака не найдете, который будет вам брызгать водой.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104