День первый
Мы удалялись от дома со скоростью семисот километров в сутки. «Визе» шёл красиво. В глазах ветеранов, которые привыкли путешествовать к другой земной макушке на старенькой «Оби», он даже не шёл, а стремительно нёсся: «0бь» выжимает из себя от силы 12 узлов, а «Визе» — все 18. Балтика была спокойна, мы раскланивались со встречными судами и миля за милей приближались к датским проливам. Их ожидали с особым нетерпением: чьё сердце не дрогнет при мысли о том, что ты собственными глазами увидишь замок Гамлета, легендарный Элсинор?
Превосходное судно! В первый же день я облазил его снизу доверху и могу сообщить некоторые подробности, знание которых пригодится тем, кто уже решил для себя отправиться в Антарктиду. Длина — 124 метра, ширина — 17,5 метра, водоизмещение — 7 тысяч тонн, экипаж — 86 человек. Судно до отказа начинено всевозможными лабораториями, где проводятся метеорологические, физические, химические, биологические и прочие научные исследования, что делает «Визе» уникальнейшим полярным кораблём и предметом особой гордости Ленинградского арктического и антарктического института. У «Визе», кстати, есть близнец — «Профессор Зубов»; насколько мне известно, только советские полярники могут похвастаться такими плавучими научно-исследовательскими институтами.
На верхней палубе — шлюпки, разнообразное научное оборудование, глубоководные лебёдки, установки для запуска метеорологических ракет и стол для пинг-понга. Научные и прочие совещания проводятся в конференцзале, приём пищи (боже, какой оборот!) в столовой команды и в кают-компании. Повсюду в изобилии душевые кабины — купайся вдоволь, на судне действует установка по опреснению морской воды.
В каютах живут по два-три человека, воздух чистый — вентиляторы и «кондишен», столь нежно любимый моряками в тропиках.
Ничего не скажешь — условия для жизни и работы отличные.
Да, к сведению тех, кто содрогается от ужасных рассказов о морской болезни: на «Визе» имеются «успокоители» — крылья или как их там назвать, которые при волнении моря выползают из корпуса и гасят бортовую качку.
После такого вступления читатель может вообразить, что раз судно научно-исследовательское, то оно отдано во власть вдумчивых бородатых учёных, которые рассеянно бродят по палубам, курят и время от времени вскрикивают: «Эврика, черт меня возьми!» Ничего подобного! То есть вдумчивые бородатые люди действительно бродят и вскрикивают, но верховной властью обладает, конечно, старпом (не говоря, разумеется, о капитане, который, как и положено богу, сидит на Олимпе и спускает вниз указания).
Старпом — это прежде всего порядок и дисциплина. А порядок — это в значительной мере швабра, с помощью которой в каютах и коридорах поддерживается больничная чистота. Переборки между каютами, мебель, двери — все в пластике, полы сверкают — смотрись как в зеркало, окурок бросить некуда. Несколько раз в день старпом проходит по всему судну в сопровождении боцмана — священное шествие, приводящее в трепет потенциальных нарушителей. В первый же день я оказался свидетелем драматичнейшей сцены: у двери кают-компании старпом обнаружил — ни за что не поверите! — обгоревшую спичку. Где ты, Шекспир, столь мастерски воссоздавший гнев короля Лира? Только твой гений мог бы найти изобразительные средства, чтобы описать гнев старпома, надолго пригвоздившего к позорному столбу виновников столь чудовищного проступка.
К вечеру старпом Селезнев собрал участников экспедиции в столовой команды. Он предстал перед нами в оранжевом спасательном жилете и прочитал лекцию, предмет которой вызвал повышенный интерес слушателей, — речь шла о нашем возможном кораблекрушении. Началась лекция следующими жизнеутверждающими словами:
— Когда вы будете тонуть…
Подождав, пока слушатели не израсходовали свой запас несколько нервного смеха, старпом с присущим ему хладнокровием повторил вышеприведённую чеканную фразу и принялся объяснять устройство пробкового жилета, или пояса, как его иногда именуют. Посыпались вопросы:
— А как действует порошок против акул?
У всех вытянулись шеи.
— Превосходно, — последовал ответ. — Правда, ещё не до конца выяснено, отпугивает он акул или, наоборот, привлекает.
— А зачем в этом кармашке свисток?
— Как зачем? Когда вы будете тонуть (мёртвое молчание аудитории лишь оттенили несколько предельно жалких смешков), чем вы станете подавать сигнал проходящему кораблю?.. Если, конечно, таковой окажется на месте происшествия… Свистеть при помощи пальцев, как вы это делаете на стадионе, сил не будет, вот свисток и пригодится.
— А зачем застёгивать на шее жёсткий воротник? Чтобы не простудиться?
— Вопрос поставлен безграмотно. Допустим, вы устали шлёпать по воде онемевшими руками и начинаете терять сознание. В эти трудные минуты вся надежда на воротник — благодаря ему голова будет лежать на поверхности, и вы получите отличный шанс ещё немного продержаться.
— Значит, в таком жилете можно запросто качаться на волнах и читать газету?
— Совершенно верно. Читайте на здоровье… если выкроите свободное время.
В заключение старпом напомнил, что все мы, участники экспедиции, — пассажиры. Поэтому в случае кораблекрушения мы не должны выскакивать в одних кальсонах из кают, нарушая общественное спокойствие, а, наоборот, должны тихо сидеть на своих местах, играть в шахматы и ждать команду «Оставить судно!» Вот тогдато мы обязаны, даже если партия недоиграна, спокойно выйти из кают, подняться на шлюпочную палубу и, галантно уступая друг другу очередь, занять положенные места в шлюпках.
Планы вверх ногами
И всё-таки в первые дни моё настроение блуждало где-то возле нулевой отметки. Утомлённые трудными сборами и насыщенными проводами, участники экспедиции отсыпались и почти не выходили из кают. Было одиноко и немного тоскливо — состояние, хорошо знакомое непрофессиональным бродягам, надолго покидающим родной дом. Угнетало и сознание того, что рядом с тобой — близок локоть, да не укусишь! — храпит в каютах живой «материал», которому нет до тебя никакого дела.
Я бесцельно бродил по верхней палубе, вновь переживая сцену прощания и втихомолку поругивая себя за безудержный оптимизм, который погнал меня на край света, — настроение, совершенно никудышное для начала дальнего путешествия.
И в этот момент я увидел Василия Сидорова. Он стоял у фальшборта, курил и с некоторой скукой смотрел на однообразную водную гладь. Внешность его не назовёшь незаурядной: человек лет сорока, среднего роста, яркий свитер обтягивает широкую грудь, на лице приметнее всего светлые глаза с часто меняющимся выражением: то мягкие, чуть ли не добрые, и вдруг — холодноватые и колкие. Бьюсь об заклад, что девяносто девять из ста физиономистов не определили бы, что перед ними — один из самых бывалых советских полярников среднего поколения.
Пожалуй, не было на борту человека, с которым я так страстно желал бы поговорить. Василий Сидоров — это имя не только воскрешало мои воспоминания о дрейфующих станциях, оно ассоциировалось и с легендарным, заветным, необыкновенно ароматным для литератора словом «Восток» — именно так называется расположенная в недоступнейшем уголке Антарктиды станция, начальником которой шёл смотревший на указанную водную гладь человек.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101