Госпожа Илл . Не в одних деньгах счастье.
Второй газетчик . Не в одних деньгах счастье.
Первый газетчик . Эту истину нам, людям современным, следовало бы зарубить себе на носу.
Слева появляется сын. Он в замшевой куртке.
Госпожа Илл . Это наш сын, Карл.
Первый газетчик . Прекрасный молодой человек.
Второй газетчик . Известно ли ему об отношениях…
Госпожа Илл . У нас в семье нет тайн. Мы с мужем всегда повторяем: то, что известно Богу, должны знать и наши дети.
Второй газетчик . Дети все знают.
В лавку входит дочь, она в спортивном костюме, в руке теннисная ракетка.
Госпожа Илл . А вот и наша дочь Оттилия.
Второй газетчик . Прелестная девушка.
Учитель . (вдруг вскакивает) . Сограждане! Я ваш старый учитель, я тихо пил и молча слушал. Но теперь я хочу произнести речь и рассказать о возвращении нашей Клерхен в Гюллен. (Взбирается на бочку, ту самую, что стояла в Петеровом сарае) .
Первый . Вы что, спятили?
Второй . Молчать!
Учитель . Сограждане! Я хочу сказать правду, даже если из-за этого мы навсегда останемся нищими.
Госпожа Илл . Вы пьяны, господин учитель, как вам не стыдно?
Учитель . Мне стыдно? Это тебе должно быть стыдно, подлая баба, это ты собираешься предать мужа!
Сын . Заткнись!
Первый . Убирайся!
Второй . Вон!
Учитель . Дело зашло слишком далеко!
Дочь (умоляюще) . Господин учитель!
Учитель . Ты меня огорчаешь, детка. Ведь все это ты должна была сама сказать, а приходится кричать мне, старому учителю.
Художник насаживает ему портрет Илла на голову.
Художник . Вот тебе! Видно, хочешь опять лишить меня заказов.
Учитель . Протестую! Протестую перед лицом мировой общественности. В Гюллене готовится злодейство!
Горожане бросаются на учителя, но в эту минуту справа, в старом потрепанном костюме выходит Илл.
Илл . Что творится у меня в доме?
Гюлленцы оставляют учителя и в страхе смотрят на Илла. Гробовая тишина.
Зачем вы влезли на бочку, учитель?
Учитель сияет. Он радостно смотрит на Илла.
Учитель . Чтобы сказать правду, Илл. Я хочу рассказать представителям прессы правду. И слова мои, как трубный глас, разнесутся по всей земле. (Покачнувшись.) Ибо я — гуманист, друг древних эллинов, поклонник Платона.
Илл . Замолчите.
Учитель . Как?
Илл . Слезайте.
Учитель . А как же с человечеством?
Илл . Да сядьте вы!
Молчание.
Учитель . (протрезвев) . Сесть! Человечество должно сесть… Пожалуйста… раз уж вы сами пошли против правды. (Слезает с бочки и садится. Картина все еще у него на голове.)
Илл . Извините. Он пьян.
Второй газетчик . Вы — господин Илл?
Илл . Что вам от меня надо?
Первый газетчик . Какое счастье, что нам все же удалось с вами встретиться. Нам необходимо сделать несколько снимков. Вы нам не откажете? (Оглядывается по сторонам.) Бакалея, посуда, скобяные товары… Придумал! Мы снимем, как вы продаете топор.
Илл (помедлив) . Топор?
Первый газетчик . Мяснику. Чем естественней, тем лучше. Дайте-ка сюда это орудие убийства. Покупатель берет топор в руки, взвешивает его, раздумывает, а вы в это время перегибаетесь через прилавок и уговариваете покупателя. Прошу вас. (Ставит его в соответствующую позу.) Более естественно, господа, более непринужденно.
Газетчики щелкают фотоаппаратами.
Первый газетчик . Хорошо, очень хорошо.
Второй газетчик . Не будете ли вы так любезны положить руку на плечо вашей супруги? Сын пусть станет слева, дочь — справа. А теперь, прошу вас, сияйте от счастья, сияйте, сияйте, радостно, изнутри, от всей души, сияйте.
Первый газетчик . Вы превосходно сияли.
Несколько фотокорреспондентов пробегают вдоль левой кулисы. Один из них кричит, заглянув в лавку.
Фотокорреспондент . У старухи Цаханассьян новый жених! Они гуляют в Конрадовом лесу.
Второй газетчик . Опять новый?
Первый газетчик . Пошли. Готовая обложка для «Лайфа»!
Оба газетчика стремглав выбегают из лавки. Молчание. Первый еще держит в руках топор.
Первый (с облегчением) . Пронесло!
Художник . Извини нас, учитель. Но если мы хотим уладить это дело, пресса ничего не должна знать. Понятно? (Выходит из лавки.)
Второй следует за художником. Но потом останавливается перед Иллом.
Второй . Мудро, в высшей степени мудро: главное, не болтать глупостей. Впрочем, такому негодяю, как ты, все равно никто не поверит. (Уходит) .
Первый . Нас еще пропечатают в журнале, Илл.
Илл . Наверняка.
Первый . Мы еще прославимся.
Илл . Если это можно назвать славой.
Первый . Дай мне сигару.
Илл . Пожалуйста.
Первый . Запиши за мной.
Илл . Само собой.
Первый . Честно говоря, ты поступил с Клерхен как последний подлец. (Собирается уходить.)
Илл . Положи топор, Хофбауэр.
Первый колеблется, потом отдает топор. Все в лавке молчат. Учитель по-прежнему сидит на бочке.
Учитель . Вы меня простите. Я выпил несколько рюмок, не то две, не то три…
Илл . Есть о чем говорить…
Семья Илла выходит из лавки направо.
Учитель . Я хотел вам помочь. Но на меня все навалились, да вы и сами не захотели этого… (Снимает с головы картину.) Ах, Илл, разве мы люди? Этот гнусный миллиард сидит у нас в душе как заноза. Мужайтесь, боритесь за свою жизнь, надо связаться с газетами, вам теперь нельзя терять ни минуты.
Илл . Я больше не буду бороться.
Учитель (удивленно) . Скажите, вы что, совсем потеряли голову от страха?
Илл . Нет, но я понял, что не имею права.
Учитель . Не имеете права? Бороться с проклятой старой шлюхой, которая на глазах у всех меняет мужей как перчатки и скупает наши души?
Илл . В конце концов виноват я.
Учитель . Виноваты?
Илл . Я сделал Клару такой, какая она есть, и себя таким, каким стал: паршивым бакалейщиком. Так что же мне теперь делать, учитель из Гюллена? Изображать невиновного? Все это дело моих рук — и кастраты, и дворецкий, и гроб, и этот миллиард. Я не могу ничем помочь ни себе, ни вам. (Берет разорванную картину и разглядывает ее.) Мой портрет.
Учитель . Ваша жена хотела повесить его в спальне над кроватью.
Илл . Кюн нарисует новый. (Кладет портрет на прилавок.)
Учитель . (с трудом встает, покачиваясь) . Отрезвел. В один миг отрезвел. (Подходит, пошатываясь, к Иллу.) Вы правы. Абсолютно во всем виноваты вы. А теперь, Альфред Илл, я хочу вам сказать нечто принципиальное. (Стоит совершенно прямо перед Иллом, слегка покачиваясь.) Вас убьют. Я это знаю с первого дня, и вы это знаете уже давно, хотя никто в Гюллене не смеет сказать это вслух. Искушение слишком велико, а наша бедность слишком горька. Но я скажу вам больше того. Я сам стану соучастником убийства. Я чувствую, как постепенно превращаюсь в убийцу. Вера в гуманность мне не поможет. Вот почему я стал пьяницей. Мне страшно, Илл, также, как и вам было страшно. Сегодня я еще понимаю, что когда-нибудь, в один прекрасный день, и по нашу душу явится старая дама, и тогда с нами произойдет то же, что сейчас с вами; но скоро, быть может, через несколько часов я перестану это понимать. (Молчание.) Дайте еще бутылку водки.
Илл ставит на прилавок бутылку. Учитель, поколебавшись, берет ее.
Запишите за мной. (Медленно уходит.)
Семья Илла снова появляется в лавке.
Илл (как сквозь сон, оглядывается по сторонам) . Все новенькое, все по последней моде. Чисто, приятно. Я всегда мечтал иметь такую лавку. (Берет у дочери ракетку.) Ты играешь в теннис?
Дочь . Несколько раз ходила на уроки.
Илл . По утрам, правда? Вместо того чтобы бежать на биржу труда?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19