Обогнув ее, я очутился в природной траншее, свободной от растительности. Пошел вдоль нее и, заметив крупные следы, наклонился, чтобы их рассмотреть. Когда я разглядывал следы, впереди послышался увесистый шлепок: «памм!» Подняв голову и фонарь, я увидел, что всю канаву закупорил зад колоссальных размеров.
Мне редко приходилось видеть что-нибудь настолько потешное, разве что заднюю половину гиппопотама, торчащую из сплошной стены озаренного луной тумана, что и пришло мне тут же на память. Стрелять в необъятные окорока из охотничьего ружья, заряженного мелкой дробью, – бессмысленно, глупо и жестоко; надо признаться, что я был озадачен и не знал, что делать. Пока я в нерешительности топтался на месте, зад закачался, подался вперед и опустился обратно с тем же глухим звуком, затем отскочил влево и его владелец с громким треском ударился в бегство сквозь заросли. Я успел увидеть его мельком; это был единственный живой тапир (Tapirus americanus), которого я видел за целый год нашего пребывания в Суринаме, хотя в этой стране они вовсе не редкость.
Было около девяти вечера – время, когда в лесу начинается ночная жизнь. Перед самым закатом и сразу после него животные во множестве меняются местами: сумеречные животные уступают место отдыха летучим мышам. После этого оживления наступает затишье (во всех джунглях, где я бывал) до девяти часов, когда из укрытий выходят настоящие ночные бродяги. Они очень активны почти до полуночи, когда большинство насекомоядных летучих мышей отправляются на ночевку – первая кормежка у них закончена. В их активности наступает заметный спад, и я думаю, что большая часть ночных животных отдыхает поблизости от мест кормежки, не возвращаясь в дневные логова. После полуночи охотиться, как правило, не имеет смысла. Часа за два до рассвета поднимается великий переполох. Ночные охотники напоследок еще закусывают и пьют воду, прежде чем разлететься по домам, насекомоядные летучие мыши вылетают всем скопом, новые ночные звери покидают укрытия впервые за ночь, а первые сумеречные и дневные животные начинают просыпаться. Суета достигает своего апофеоза к рассвету, когда все ночные животные скрываются в свои убежища, а дневные приступают к делу.
Ритм джунглей отличается большим постоянством, но иногда его изменяет определенная погода. У нас нет собственных прямых данных о том, как упомянутые выше периоды меняются, растягиваются или сокращаются в зависимости от погоды; скорее разные типы погоды просто равномерно замедляют общую активность животных. Прежде всего дождливые периоды, особенно затяжные, сильно подавляют активность млекопитающих, в первую очередь ночных. У нас есть доказательства, что некоторые животные впадают во время дождей в спячку, подобную зимней. С другой стороны, неожиданные дожди в сухой сезон приводят все живое в величайшее возбуждение, и обезьяны часто не спят ночи напролет. При нормальных условиях в любой сезон самое большое влияние на животных, судя по всему, оказывает лунный свет, а не фазы луны как таковые. Мы неделями жили на участках леса, где, казалось, нет ничего живого, даже линии ловушек оставались целыми сутками нетронутыми ночь за ночью. А когда наставала лунная ночь, нам до утра не давали спать докучливые визитеры, качающиеся деревья и хруст поедаемых плодов. Прохладный ветер или ветер в лесу, мокром от дождя, заметно подавляет всякую активность; но стоит подуть жаркому ветру, как в ловушках оказывается богатая добыча. Возможно, древесные животные тоже оживляются, но их труднее заметить среди шумящей на ветру листвы и осыпающегося лесного мусора.
Ночь, о которой я говорю, была не вполне обычная: очень теплая и тихая, хотя недавно прошел дождь. Луна стояла высоко. Когда вдали затих треск, производимый тапиром, стали слышны другие животные, чьи движения выдавала громкая дробь дождевых капель, которые сыпались каскадом с потревоженных ветвей и барабанили по тугой поверхности изогнутых пальмовых листьев у самой земли. Шорохи и перебежки я ощущал на каждом шагу: не успеешь сосредоточиться на одном звуке, как появляется новый. Наконец, достаточно побродив по лесу и едва не свернув себе шею – на ходу приходилось все время глядеть вверх, на кроны, – я наконец выбрал большую группу не слишком высоких, удивительно голых деревьев, окруженных густым подростом.
Это были крупные старые лесные паупау (Cecropia), или кекропии. Большие веерообразные листья, похожие на растопыренные ладони с множеством пальцев, у них растут на своеобразных «бутонах» – кончиках гладких серебристых ветвей, торчащих во все стороны. Из этой рощицы доносился звук как бы от падения нескончаемых дождевых капель. Не включая фонарь, я бесшумно подкрался и встал прямо на это место. Тогда я понял, что падают не капли, а кусочки цветов кекропии. Порою в джунглях падающие несколько дней кряду лепестки цветов укрывают, точно снегом, целые акры земли, но даже при лунном свете я видел, что цветки еще не скоро отцветут; кроме того, огрызки лепестков падали не равномерно, а какими-то порциями. Видно, кто-то кормился там, наверху.
Я долго присматривался, но ничего не мог заметить, хотя видел, как целые ветви иногда мягко клонились книзу. Судя по размерам ветвей, там были не очень мелкие звери, но разглядеть их даже в сравнительно редкой кроне мне не удавалось. Включил было фонарь, но толку мало, между тем лепестки сыпались по-прежнему. Оставалось одно: забраться самому наверх и осмотреть ветви.
Поначалу мне было нелегко взбираться по гладкому, лишенному листьев стволу, но в конце концов я, залитый дождевой водой и ледяным потом, взобрался на высоту тридцати футов над землей. До кроны было уже недалеко, а надежной опоры для рук и ног я найти не мог и, не задерживаясь, полез дальше. Первое удобное место оказалось среди веток, покрытых листвой.
Все листья были развернуты в горизонтальной плоскости, одной стороной к небу, другой – к земле. Теперь я смотрел на мир под другим углом: вдоль листьев, с ребра. Сунув ружье за пояс, я начал осматривать ветку за веткой, освещая их фонарем. Некоторые листья все еще были обращены ко мне плоской стороной – верхняя сторона была темно-зеленая, а нижняя покрыта серебристым пушком. Пока я глядел на такой лист, он медленно повернулся, но не стал узким, как при виде с ребра, а остался таким же широким. Медленно-медленно повертевшись некоторое время, он, вместо того чтобы повернуться верхней плоскостью и стать темно-зеленым, повернулся какой-то новой, пестрой стороной. И хотя он находился на расстоянии всего тридцати футов и почти на уровне моего лица, я несколько минут наблюдал, как он меняет форму, расположение и цвет, но никак не мог взять в толк, что это такое.
Только постепенно я начал соображать, что смотрю в упор на животное, забравшееся в пучок листьев кекропии. Его серебристая спинка была неотличима от серебристого испода листьев. Под лучом фонаря на фоне ночного неба и лист, и спина выступали ярким пятном, будто светились. Стоило мне разглядеть одно животное, как я заметил еще несколько таких же. Это были трехпалые ленивцы (Bradypus tridactylus), довольно безобидные животные, с которыми я был хорошо знаком – мы держали несколько штук в нашем зоопарке, в Парамарибо. Их фантастический вид трудно описать словами, а лица у них совсем человеческие.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72
Мне редко приходилось видеть что-нибудь настолько потешное, разве что заднюю половину гиппопотама, торчащую из сплошной стены озаренного луной тумана, что и пришло мне тут же на память. Стрелять в необъятные окорока из охотничьего ружья, заряженного мелкой дробью, – бессмысленно, глупо и жестоко; надо признаться, что я был озадачен и не знал, что делать. Пока я в нерешительности топтался на месте, зад закачался, подался вперед и опустился обратно с тем же глухим звуком, затем отскочил влево и его владелец с громким треском ударился в бегство сквозь заросли. Я успел увидеть его мельком; это был единственный живой тапир (Tapirus americanus), которого я видел за целый год нашего пребывания в Суринаме, хотя в этой стране они вовсе не редкость.
Было около девяти вечера – время, когда в лесу начинается ночная жизнь. Перед самым закатом и сразу после него животные во множестве меняются местами: сумеречные животные уступают место отдыха летучим мышам. После этого оживления наступает затишье (во всех джунглях, где я бывал) до девяти часов, когда из укрытий выходят настоящие ночные бродяги. Они очень активны почти до полуночи, когда большинство насекомоядных летучих мышей отправляются на ночевку – первая кормежка у них закончена. В их активности наступает заметный спад, и я думаю, что большая часть ночных животных отдыхает поблизости от мест кормежки, не возвращаясь в дневные логова. После полуночи охотиться, как правило, не имеет смысла. Часа за два до рассвета поднимается великий переполох. Ночные охотники напоследок еще закусывают и пьют воду, прежде чем разлететься по домам, насекомоядные летучие мыши вылетают всем скопом, новые ночные звери покидают укрытия впервые за ночь, а первые сумеречные и дневные животные начинают просыпаться. Суета достигает своего апофеоза к рассвету, когда все ночные животные скрываются в свои убежища, а дневные приступают к делу.
Ритм джунглей отличается большим постоянством, но иногда его изменяет определенная погода. У нас нет собственных прямых данных о том, как упомянутые выше периоды меняются, растягиваются или сокращаются в зависимости от погоды; скорее разные типы погоды просто равномерно замедляют общую активность животных. Прежде всего дождливые периоды, особенно затяжные, сильно подавляют активность млекопитающих, в первую очередь ночных. У нас есть доказательства, что некоторые животные впадают во время дождей в спячку, подобную зимней. С другой стороны, неожиданные дожди в сухой сезон приводят все живое в величайшее возбуждение, и обезьяны часто не спят ночи напролет. При нормальных условиях в любой сезон самое большое влияние на животных, судя по всему, оказывает лунный свет, а не фазы луны как таковые. Мы неделями жили на участках леса, где, казалось, нет ничего живого, даже линии ловушек оставались целыми сутками нетронутыми ночь за ночью. А когда наставала лунная ночь, нам до утра не давали спать докучливые визитеры, качающиеся деревья и хруст поедаемых плодов. Прохладный ветер или ветер в лесу, мокром от дождя, заметно подавляет всякую активность; но стоит подуть жаркому ветру, как в ловушках оказывается богатая добыча. Возможно, древесные животные тоже оживляются, но их труднее заметить среди шумящей на ветру листвы и осыпающегося лесного мусора.
Ночь, о которой я говорю, была не вполне обычная: очень теплая и тихая, хотя недавно прошел дождь. Луна стояла высоко. Когда вдали затих треск, производимый тапиром, стали слышны другие животные, чьи движения выдавала громкая дробь дождевых капель, которые сыпались каскадом с потревоженных ветвей и барабанили по тугой поверхности изогнутых пальмовых листьев у самой земли. Шорохи и перебежки я ощущал на каждом шагу: не успеешь сосредоточиться на одном звуке, как появляется новый. Наконец, достаточно побродив по лесу и едва не свернув себе шею – на ходу приходилось все время глядеть вверх, на кроны, – я наконец выбрал большую группу не слишком высоких, удивительно голых деревьев, окруженных густым подростом.
Это были крупные старые лесные паупау (Cecropia), или кекропии. Большие веерообразные листья, похожие на растопыренные ладони с множеством пальцев, у них растут на своеобразных «бутонах» – кончиках гладких серебристых ветвей, торчащих во все стороны. Из этой рощицы доносился звук как бы от падения нескончаемых дождевых капель. Не включая фонарь, я бесшумно подкрался и встал прямо на это место. Тогда я понял, что падают не капли, а кусочки цветов кекропии. Порою в джунглях падающие несколько дней кряду лепестки цветов укрывают, точно снегом, целые акры земли, но даже при лунном свете я видел, что цветки еще не скоро отцветут; кроме того, огрызки лепестков падали не равномерно, а какими-то порциями. Видно, кто-то кормился там, наверху.
Я долго присматривался, но ничего не мог заметить, хотя видел, как целые ветви иногда мягко клонились книзу. Судя по размерам ветвей, там были не очень мелкие звери, но разглядеть их даже в сравнительно редкой кроне мне не удавалось. Включил было фонарь, но толку мало, между тем лепестки сыпались по-прежнему. Оставалось одно: забраться самому наверх и осмотреть ветви.
Поначалу мне было нелегко взбираться по гладкому, лишенному листьев стволу, но в конце концов я, залитый дождевой водой и ледяным потом, взобрался на высоту тридцати футов над землей. До кроны было уже недалеко, а надежной опоры для рук и ног я найти не мог и, не задерживаясь, полез дальше. Первое удобное место оказалось среди веток, покрытых листвой.
Все листья были развернуты в горизонтальной плоскости, одной стороной к небу, другой – к земле. Теперь я смотрел на мир под другим углом: вдоль листьев, с ребра. Сунув ружье за пояс, я начал осматривать ветку за веткой, освещая их фонарем. Некоторые листья все еще были обращены ко мне плоской стороной – верхняя сторона была темно-зеленая, а нижняя покрыта серебристым пушком. Пока я глядел на такой лист, он медленно повернулся, но не стал узким, как при виде с ребра, а остался таким же широким. Медленно-медленно повертевшись некоторое время, он, вместо того чтобы повернуться верхней плоскостью и стать темно-зеленым, повернулся какой-то новой, пестрой стороной. И хотя он находился на расстоянии всего тридцати футов и почти на уровне моего лица, я несколько минут наблюдал, как он меняет форму, расположение и цвет, но никак не мог взять в толк, что это такое.
Только постепенно я начал соображать, что смотрю в упор на животное, забравшееся в пучок листьев кекропии. Его серебристая спинка была неотличима от серебристого испода листьев. Под лучом фонаря на фоне ночного неба и лист, и спина выступали ярким пятном, будто светились. Стоило мне разглядеть одно животное, как я заметил еще несколько таких же. Это были трехпалые ленивцы (Bradypus tridactylus), довольно безобидные животные, с которыми я был хорошо знаком – мы держали несколько штук в нашем зоопарке, в Парамарибо. Их фантастический вид трудно описать словами, а лица у них совсем человеческие.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72