Шкалик, приземистый аккуратный пес с крепко сбитым телом, любил иногда полениться и незаметно сбавлял ход, о чем свидетельствовали слегка провисающие постромки. Но он побаивался строгого вожака Бурана, и стоило тому только повернуть голову, как Шкалик немедленно принимался тянуть усерднее.
Однажды мне довелось увидеть роль вожака в упряжке.
Около клуба, во дворе, где обычно привязывались собаки, отдыхала упряжка, но без Бурана – Бурана Марков куда-то увел с собой. И вот, пользуясь тем, что старшего среди них нет, лайки начали ссору. Одна, как это часто бывает, лязгнула зубами на другую, та ответила тем же, одна проворчала: «Ррр», другая тоже: «Рррр», а через несколько секунд уже невозможно было разобрать, чей хвост, чьи лапы: в схватку ввязалась вся свора.
В эту минуту из-за угла показался Марков с Бураном. Вожак, мгновенно вырвавшись из рук каюра, ринулся в гущу свалки. Я решил – для того чтобы принять участие в общей потасовке. Но не прошло и минуты как драка прекратилась: Буран восстановил порядок.
Превосходно изучив повадки собак, Марков считал даже не всегда нужным разнимать ссорящихся или наказывать лентяев – Буран делал это за него.
Я хорошо помню Бурана, его смышленую, похожую на лисью, несколько хмурую мордочку с поблескивающими глазами. Сравнительно некрупный, он отличался большой силой и выносливостью. Его привезли с Севера. Не знаю, ходил ли он там в упряжке, но он сразу показал себя как хороший вожак.
Марков и Буран были главными героями этого пробега. Попробуй-ка посиди с утра до ночи на обжигающем морозном ветру, не спуская глаз с собак, подгоняя их в гору и тормозя на спусках, ловко соскакивая с нарт, чтобы не дать им опрокинуться; попробуй проехать так полторы тысячи километров – тогда узнаешь, что значит быть каюром, «собачьим кучером», как любовно называл приятеля Шестаков.
А Буран – он с полным напряжением сил бежал в голове упряжки, то прокладывая путь по свежему снегу, то сползая почти на брюхе по скользкому круглому спуску; время от времени он сдержанно рычал на своих товарок, чтобы и они работали во всю мочь. Право, поведение вожака ездовых собак порой представляется как вполне осмысленное, разумное.
Внезапно погода изменилась – резко похолодало. Началась какая-то изморозь, покрылись инеем и сани, и вся поклажа, и Шестаков с Марковым. Все вокруг заволокло туманом, и казалось, что сейчас во всем мире только они одни – собачья упряжка да два человека.
– Ты щеки чаще три, Спиридон, – говорил озабоченно Шестаков и, подхватив пригоршню снега, сам первый принимался натирать лицо, пока оно не становилось бурачного цвета. – Да три, говорят тебе! – сердился он, заметив белые пятна на скулах товарища. – Дай-ка я…
Повернув Маркова к себе, он бесцеремонно тер его физиономию.
На одном раскате нарты опрокинулись. Командор и каюр вылетели, а Марков еще несколько десятков, метров тащился за упряжкой, которая остановилась не сразу.
Поломался щит с лозунгами, вывалилась поклажа. Пришлось все укладывать и прикреплять заново. Это сильно задержало упряжку. Но Шестаков не хотел нарушать графика. Посовещавшись, друзья решили «затемнять» в пути, то есть ехать, пока не наступят потемки, а уж потом искать пристанища в какой-нибудь деревне.
Как нарочно, захромал Буран, поранив лапу острой льдинкой. На снегу отпечатывался кровавый след. Пришлось сбавить ход. А ночь уже приближалась. Начинало вьюжить. Дорогу перемело, и скоро друзья поняли, что сбились: упряжка шла прямо по снежной целине.
В полумраке они увидели, как из-за ближнего увала вдруг метнулись две похожие на собачьи тени.
Волки! Собаки сразу прибавили рыси, потом пошли вскачь. Волки не отставали.
– Догоняют, проклятые! – ругался Шестаков. – Ты следи за упряжкой, а я попробую их попугать…
Марков кивнул головой.
Волки были уже недалеко. Их было пятеро. Они шли своим обычным бесшумным и стремительным нарыском, с каждой минутой сближаясь с упряжкой. В полутьме зелеными светлячками горели их глаза. Казалось, звери не бегут, а несутся по воздуху, – настолько легки и свободны были их движения.
Чувствуя хищников за своей спиной, собаки рвались вперед, напрягая все силы, дыша учащенно и хрипло, грозя оборвать постромки.
У Шестакова был пистолет. Вынув оружие, он сделал несколько выстрелов. Волки чуть поотстали, но потом начали опять нагонять. Они не хотели упускать добычу,
– Надо бы взрывпакетами, – сдавленным голосом обронил Марков не оборачиваясь. Все его внимание было устремлено на собак.
– Сейчас… – отозвался Шестаков.
Но он не успел привести свое намерение в исполнение.
На пути вдруг встали запорошенные снегом кусты, деревья. Оттуда наперерез упряжке выскочили еще два волка, задние догнали, и в тот же миг все смешалось в один рычащий клубок.
Собак было больше, но они были связаны друг с другом и крепкий потяг не пускал их. Кроме того, лайка меньше волка, хотя она и вступает смело в борьбу с ним. Волки нападали – собаки защищались. Им помогали люди. Марков колотил хищников остолом – короткой толстой палкой для торможения нарт, Шестаков стрелял из пистолета.
Наконец Шестакову удалось достать сумку с взрывпакетами. Несмотря на напряженность момента, он не стал бросать взрывпакеты в дерущихся животных, понимая, что могут пострадать собаки, а принялся один за другим швырять их в снег, неподалеку от себя. Этого оказалось достаточно. Резкие и оглушительные хлопки взрывов, никому не причинившие ни малейшего вреда, испугали хищников, и они пустились наутек.
Схватка прекратилась так же мгновенно, как и началась. Волки исчезли, оставив одного убитого. Рычание, вой, лязг челюстей стихли, с минуту в наступившей тишине слышалось лишь повизгивание собак и тяжелое дыхание людей, еще не успевших прийти в себя от такой неожиданной и опасной встречи.
Две собаки бились в конвульсиях, истекая кровью; остальные принялись зализывать раны.
Отличился Шкалик: он не только отважно дрался, но даже кинулся преследовать серых, когда те обратились в бегство. Пронзительный свист Маркова вернул его назад.
– Куда! Али жить надоело? – крикнул каюр.
Сильно искусанным оказался Буран. Но, когда его снова впрягли в постромки, он сразу же потянул с привычной силой. Бедняга стал трехцветным: на бело-черной шерсти красовались бурые пятна йода, которым залили его раны.
Потеря двух собак не должна была помешать пробегу, хотя, конечно, собак было жаль. Хуже, что пострадал Буран: без вожака упряжка не упряжка. Словом, как ни храбрился Шестаков, но всем требовался отдых – и людям, и животным.
За перелеском замерцали огоньки деревни. Там и состоялся ночлег, а позже – суточный отдых, который скрепя сердце разрешил Шестаков.
В деревне, кстати, нашелся и ветеринарный фельдшер, который осмотрел всех собак, оказав четвероногим участникам пробега необходимую медицинскую помощь.

Эти сутки в деревне были заполнены непрерывными разговорами о собаках. Как-никак, а пробег на собаках колхозники видели впервые. На следующий день, в воскресенье, в избе, где ночевали Шестаков и Марков, пекли пироги. Буран удостоился особой чести: он был пущен в избу. Хозяйка дома протянула ему аппетитно пахнущий пирожок. Буран понюхал, затем отвернулся и выразительно посмотрел на каюра.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57