Толпы празднично одетых горожан (сегодня воскресенье) заполнили все уголки парка, на эти дни отведенного под выставку, и с любопытством осматривали беспокойные экспонаты.
Ого, сколько собак в нашем городе! Их сотни! Когда они собраны все вместе, получается весьма внушительное зрелище.
Шум, гам, лай, вой… Неопытного посетителя эта какофония так оглушает, что в первую минуту он совершенно теряется и долго нерешительно топчется у входа, не зная, куда направиться. Кажется, что вот-вот все эти страшные псы (а в служебном собаководстве главным образом крупные собаки) сорвутся с привязей и набросятся на тебя. Но все опасения быстро рассеиваются, и вы с возрастающим интересом переходите от одной группы животных к другой.
Наибольшее восхищение вызывали кавказские овчарки.
– Неужели это собаки? – недоверчиво спрашивали некоторые из посетителей и изумленно качали головами.
Их вопрос был вполне обоснованным. Огромные, покрытые длинной густой шерстью животные, больше похожие на львов, нежели на собак, держались важно, молчаливо, сурово поглядывая на людей. Лишь когда кто-нибудь, забыв об осторожности, пробовал сунуться поближе (впрочем, таких находилось немного: внушительный вид «кавказцев» удерживал на почтительном расстоянии даже самых храбрых), грозный, хриплый рык мигом заставлял любопытного отскочить назад.
Среди кавказцев выделялся Пален. Тот самый, привезенный Шестаковым пес, который едва не сгорел в поезде, подпалив себе бок у железной печурки. Он отличался и ростом и злобностью. Позднее нам не раз пришлось слышать о нем как о хорошей караульной собаке. Вообще все кавказские овчарки отлично зарекомендовали себя.
Беспокойнее всех выглядели лайки. Как будто стараясь показать, откуда взялось их название – «лайка», они лаяли до хрипоты, визжали, подвывали, рыли лапами землю. Выкопав ямку, ложились в нее, снова вскакивали через минуту и принимались рыть рядом – хлопотали неуемно. Занятые своими «делами», они разрешали близко подходить к себе, гладить.
Немецкие овчарки (потом их стали называть восточноевропейскими) держались по-разному. Некоторые злобно бросались на проходящих людей, силясь зацепить зубом хоть край чьей-нибудь одежды. Другие молча искали глазами в толпе ушедшего хозяина и, казалось, ничего не замечали больше. Третьи деловито копались у своего места. Многие просто спали.
Доберманы сидели жалкие, смущенные тем, что их привязали на цепь и оставили в таком шумном обществе. Доги (их тогда было совсем немного – два или три, считая вместе с моим Джери), раскрыв страшные зубастые пасти и развесив мягкие розовые языки, томимые жарой и необычностью обстановки, с непонимающим видом следили за всем происходящим.
Со временем у нас появились и другие породы – колли, жесткошерстные фокстерьеры (хотя последние и не относятся к числу служебных), а уже со следующей выставки начали экспонироваться эрдельтерьеры, одна из наиболее редких в то время пород. И сами выставки разрослись настолько, что им уже стал тесен небольшой тенистый парк на берегу реки, и их перенесли в Зеленую Рощу, где хватало площади для того, чтобы разместить всех животных и показать их работу.
Но не будем забегать вперед и вернемся к моему Джери. Ведь он тоже участник выставки.
О Джери! Куда девалось его великолепие, восхищавшее меня? Он совсем потерялся среди массы людей и животных. Он сидел у прикола жалкий, растерянный, вовсе не похожий на себя, жалобно вопрошая глазами:
«Для чего меня привязали здесь? Чем я провинился? Что это за суматоха? Пойдем-ка лучше скорее домой…»
Для собак выставка – такая встряска, после которой они обычно приходят в себя несколько дней.
При виде подавленной фигуры Джери все сомнения, мучившие меня последние дни, вспыхнули с новой силой. Нет, не видать мне Москвы, провалится Джери…
Правда, я заметил, что почти все молодые собаки (исключая, пожалуй, лаек) выглядели пришибленными. Принимали все происходящее как должное только такие опытные призеры, как злой, хмурый пес Рекс да резвая овчарка Джери-черная, которую мы знали еще по зимним занятиям на семинаре.
За свою жизнь Джери получила более десятка призов и семнадцать дипломов. После ее появления в нашем клубе кличка «Джери» стала особенно охотно употребляться любителями.
Утром побрызгал небольшой дождь, и собаководы нервничали:
– Собаки на ринг грязными пойдут. Плохо! Интересно было послушать разговоры. На выставке встречаются старые знакомые, друзья, опытные собаководы. Слышатся вопросы и ответы:
– Как Абрек?
– А Тайфун – слышали? – первое место занял на краевой!
Они знают наперечет лучших собак Советского Союза, их родословные до десятого колена по восходящей линии, кто, когда и на каких выставках участвовал, какие оценки и призы получил. Они нередко могут предугадать и ход выставки, хотя окончательные результаты ее не известны никому, пока не кончится судейство.
Они подсчитывают классы по каталогу, ходят от собаки к собаке и оценивающе смотрят на них: что получишь ты? А что ты? Они делятся со своими любимцами бутербродами, а наиболее заботливые принесли и чашки для питья, и коврики для подстилки, чтобы собака не испачкалась, лежа на голой земле.
Но вот по парку пробежал дежурный с красной повязкой на рукаве. Любители отвязывали своих питомцев и выводили их на дорожку. Начались ринги.
Толпа отхлынула от собак и плотным кольцом окружила открытую площадку посередине сада, обнесенную толстой веревкой с бумажными флажками, – место ринга, с поставленным в центре небольшим судейским столиком под легким фанерным навесиком, защищающим от солнечных лучей.
Первыми пошли овчарки, как самые многочисленные. Малочисленные породы могли подождать – их всегда оставляют «на закуску» или пропускают между большими рингами. К «малочисленным» относился и мой Джери. Приходилось запасаться терпением.
Шел первый класс, то есть взрослые овчарки. Одна за другой они входили в круг и, удерживаемые людьми, выстраивались в длинную цепочку. По жесту судьи цепочка двинулась по кругу.
Судья, невысокий пожилой мужчина в белой фуражке, с большим красным бантом на левом кармашке кителя и с блокнотом в руках, стоя в центре, приценивающимся взглядом окидывал каждую собаку. По его указанию ассистенты (в числе их был и Сергей Александрович) переставляли экспонируемых животных. Лучших передвигали в голову колонны, худших – назад.
Зрители так тесно обступили ринг, что я не мог пробиться к веревке.
Тогда еще не оглашали весь ход судейства по радио, как это делают теперь. И, стоя у веревки, которой был обнесен ринг, зрители торопливо переспрашивали друг Друга: «Что он сказал?» (Имея в виду судью.) Или: «Что получила эта собака?» (Когда очередной живой экспонат, прошедший экспертизу, уводили с ринга.)
Вдруг что-то произошло. Раздались яростный вой и злобное рычание, цепочка людей и животных внезапно разорвалась, смешалась. Неожиданно толпа расступилась передо мной, пропуская какую-то женщину. Я скользнул в образовавшийся проход, который сейчас же сомкнулся за мной, и очутился у самого ринга. За веревкой дрались две собаки. Крупный кобель редкого ярко-песочного цвета уцепился мертвой хваткой за заднюю ногу шедшей впереди него овчарки и не отпускал.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57