Хирург тщательно вымерил вершковые, похожие на черные упругие червяки хвостики. Нащупывая позвонок, выстриг ножничками на каждом хвостике кольцом шерстку и потом этими же ножничками, предварительно смазанными йодом, отхватил у каждого эрдельчика по полхвоста. Бедные малышки только пискнули. Чтобы не появилось кровотечение, ранки стянули шелковой ниткой.
– Вот и навели фасон! – пошутил хирург и пошел на кухню мыть руки.
– Потерявших хвосты щенят снесли в гнездо, впустили Снукки. Она бросилась к ним, тревожно обнюхала каждого и принялась зализывать ранки. А малыши попищали немного, насосались до отвала материнского молока и опять уснули.
Первое время эрделиная семья все больше спала. Во сне щенята тихонько попискивали. Из-за этого у нас их и прозвали «скрипунами».
Через неделю-полторы щенки стали заметно прибавляться в росте. Хотя глаза их все еще были затянуты тусклой сиреневой пленочкой, они начали вылезать из гнезда, а так как оно было сделано в виде неглубокого ящика, то обязательно цеплялись за борт и уморительно шлепались на пол.
Через две недели все щенята прозрели. А еще через несколько дней уже научились лакать молоко из блюдечка. Достаточно было раз окунуть их мордочки в молоко, как они сразу освоились и стали бойко работать язычками.
Скоро у щенят появились зубы. Теперь для матери наступили плохие времена. Щенки кусали ее. Правда, с каждым днем малыши все больше переходили на самостоятельное питание.
Скоро щенкам стало тесно в их комнате. Пришлось разрешить им бегать по всей квартире.
Коту теперь не стало житья. Едва он показывался, как озорники во весь дух всем табуном катились к нему, окружали его, сбивали с ног. Кот исчезал под грудой щенят. Внезапно куча рассыпалась, из середины выпрыгивал совершенно одуревший, замусоленный Котька и, задрав хвост, бросался наутек, спасаясь самым позорным бегством.
День ото дня эти щенки становились все озорнее, все неугомоннее. Они хватали шторы, тряпки, обувь растаскивали по всей квартире. Раз опрокинули этажерку С книгами и распотрошили бы их по листочку, если бы вовремя не отняли.
Часам к десяти-одиннадцати вечера щенки забирались в свой «дом». Ночь они проводили очень спокойно, но просыпались рано. В семь часов утра сорванцы, как по команде, выскакивали из ящика, от шума и гвалта пробуждался весь дом: спать больше не было никакой возможности. Успевай выспаться, пока спят они.
Ели щенки шесть раз в сутки. Ели они жадно, торопливо. Каждый старался поскорей забраться в чашку всеми четырьмя лапами. Вылакав молоко, поднимали кверху уморительные, измазанные в молоке или каше мордашки и требовали еще. В заключение старательно облизывали друг друга, а один с видом победителя садился в чашку.
Постепенно из маленьких неуклюжих созданий щенки превращались в ловких, шустрых собачек. Лапы стали длиннее и крепче. Вытянулась морда («щипец», как говорят собаководы). Голова стала пропорциональна туловищу. Шерсть посветлела и начала курчавиться.
Скоро они добрались и до Джери. Сперва он пытался не пускать их к себе в прихожую: угрожающе рычал, делал страшную морду, осторожно пятясь в самый угол. Но маленькие нахалы не обращали на все его угрозы ни малейшего внимания. Они лезли к нему в пасть, карабкались на спину, подползали под брюхо. Джери вскакивал с места и бежал в комнату. Тогда щенки брались за его подстилку. Они таскали, рвали ее и очень скоро распотрошили на лоскутки.
Со временем Джери не стал убегать от щенков. Он терпеливо ждал, когда им самим надоест ползать по нему и они удалятся восвояси. Но дело обычно кончалось не так, как он рассчитывал. Угомонившись, озорники засыпали вокруг него. И бедный Джери часами лежал неподвижно, боясь задавить нечаянно кого-нибудь из них.
Дома у нас его прозвали «дядюшкой», а щенят «племянниками».
Скоро Джери затосковал, как и кот. «Племяннички» так надоели ему, что он стал бегать от них словно от чумы.
Когда щенкам исполнилось пять недель, в нашем доме начали появляться желающие приобрести маленького эрдельчика. Они долго выбирали: которого взять? Все шесть эрдельчиков удивительно походили друг на друга.
Первым унесли самого маленького, которого прозвали Кнопочкой, потом взяли следующего. Скоро осталось только три, наконец – один, последний и самый крупный, которому я дал кличку Ахилл. Его я предназначал в подарок своему товарищу, жившему в другом городе.
Ахилла из комнаты переселили на кухню. Но одному ему было тоскливо там, и на ночь он уходил спать к Джери. Первое время пес ворчал на малыша, потом привык, к его соседству, и они стали спать вместе, тесно прижавшись один к другому.
К двум с половиной месяцам у Ахилла появилась борода, шерсть стала жесткой и курчавой, как у взрослого эрдельтерьера. День ото дня он становился смышленей и забавней. Проголодавшись, он приходил к своей чашке (у него теперь тоже была своя посудина) и принимался скрести в ней лапой с такой силой, что стук и звон разносились по всей квартире.
Щенок любил сырые овощи; глядя на него, Джери, вспомнив собственное детство, тоже стал таскать овощи из кухни.
Однажды вечером я решил устроить для своих друзей баню. Мыть собак нужно периодически, не реже раза в месяц, теплой водой с мылом; а если собаки пачкаются на прогулках (в больших городах на улицах всегда много копоти, сажи), то и чаще, по мере надобности. Привыкнув к этой процедуре, собаки терпеливо переносят ее, хотя и не выказывают особой радости.
Так было и на этот раз. Взрослые собаки послушно стояли в цинковом корыте и, опустив головы, покорно ждали, когда кончится мытье. Хотя они и привыкли к нему, но всегда принимали как тяжелую повинность; Ахилл находился тут же. Лез в корыто, в ведра с водой, вымазал нос в мыльной пене. Когда же очередь дошла до него, сразу притих; улучив момент, пытался сбежать, но его поймали и водворили в корыто, невзирая на отчаянное сопротивление, вскоре, впрочем, прекратившееся. После мытья я стал его протирать тряпкой, как обычно. И тут вдруг Ахилл обозлился, зарычал и даже оскалил зубы.
Общий баловень, он рос озорным и шустрым, его проделкам не было конца. Он мог, например, вцепиться в хвост Джери и повиснуть на нем или, куснув дога в нос, задать тягу в другую комнату. Джери обычно прощал ему все выходки. Но однажды Ахилл так допек своего терпеливого покровителя, что тот, решив проучить надоеду, с самыми недвусмысленными намерениями бросился на него. Дог хотел схватить шалуна за шею. Ахилл увернулся, и вместо шеи в пасти Джери оказалось ухо озорника.
Я не думаю, что добряк Джери собирался покусать щенка; просто он хотел припугнуть, и в том, что получилось, был виноват сам Ахилка. Он рванулся, и зубы дога оставили на треугольном лопушке вполне ясные следы. Брызнула кровь, щенок завизжал, Джери смущенно поспешил ретироваться в свой угол. Прокус скоро зажил, но остался небольшой шрам. По этой отметине Ахилла можно было отличить среди тысяч себе подобных, как бы они ни были похожи на него.
Дружба дога с щенком продолжалась до тех пор, пока не пришло время им расстаться.
За Ахиллом приехал мой товарищ. Когда он взял щенка на руки, Джери грозно зарычал и с оскаленной мордой кинулся отнимать. Хорошо, что я вовремя успел перехватить его!
Пожалуй, я еще ни разу не видел Джери таким злобным.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57
– Вот и навели фасон! – пошутил хирург и пошел на кухню мыть руки.
– Потерявших хвосты щенят снесли в гнездо, впустили Снукки. Она бросилась к ним, тревожно обнюхала каждого и принялась зализывать ранки. А малыши попищали немного, насосались до отвала материнского молока и опять уснули.
Первое время эрделиная семья все больше спала. Во сне щенята тихонько попискивали. Из-за этого у нас их и прозвали «скрипунами».
Через неделю-полторы щенки стали заметно прибавляться в росте. Хотя глаза их все еще были затянуты тусклой сиреневой пленочкой, они начали вылезать из гнезда, а так как оно было сделано в виде неглубокого ящика, то обязательно цеплялись за борт и уморительно шлепались на пол.
Через две недели все щенята прозрели. А еще через несколько дней уже научились лакать молоко из блюдечка. Достаточно было раз окунуть их мордочки в молоко, как они сразу освоились и стали бойко работать язычками.
Скоро у щенят появились зубы. Теперь для матери наступили плохие времена. Щенки кусали ее. Правда, с каждым днем малыши все больше переходили на самостоятельное питание.
Скоро щенкам стало тесно в их комнате. Пришлось разрешить им бегать по всей квартире.
Коту теперь не стало житья. Едва он показывался, как озорники во весь дух всем табуном катились к нему, окружали его, сбивали с ног. Кот исчезал под грудой щенят. Внезапно куча рассыпалась, из середины выпрыгивал совершенно одуревший, замусоленный Котька и, задрав хвост, бросался наутек, спасаясь самым позорным бегством.
День ото дня эти щенки становились все озорнее, все неугомоннее. Они хватали шторы, тряпки, обувь растаскивали по всей квартире. Раз опрокинули этажерку С книгами и распотрошили бы их по листочку, если бы вовремя не отняли.
Часам к десяти-одиннадцати вечера щенки забирались в свой «дом». Ночь они проводили очень спокойно, но просыпались рано. В семь часов утра сорванцы, как по команде, выскакивали из ящика, от шума и гвалта пробуждался весь дом: спать больше не было никакой возможности. Успевай выспаться, пока спят они.
Ели щенки шесть раз в сутки. Ели они жадно, торопливо. Каждый старался поскорей забраться в чашку всеми четырьмя лапами. Вылакав молоко, поднимали кверху уморительные, измазанные в молоке или каше мордашки и требовали еще. В заключение старательно облизывали друг друга, а один с видом победителя садился в чашку.
Постепенно из маленьких неуклюжих созданий щенки превращались в ловких, шустрых собачек. Лапы стали длиннее и крепче. Вытянулась морда («щипец», как говорят собаководы). Голова стала пропорциональна туловищу. Шерсть посветлела и начала курчавиться.
Скоро они добрались и до Джери. Сперва он пытался не пускать их к себе в прихожую: угрожающе рычал, делал страшную морду, осторожно пятясь в самый угол. Но маленькие нахалы не обращали на все его угрозы ни малейшего внимания. Они лезли к нему в пасть, карабкались на спину, подползали под брюхо. Джери вскакивал с места и бежал в комнату. Тогда щенки брались за его подстилку. Они таскали, рвали ее и очень скоро распотрошили на лоскутки.
Со временем Джери не стал убегать от щенков. Он терпеливо ждал, когда им самим надоест ползать по нему и они удалятся восвояси. Но дело обычно кончалось не так, как он рассчитывал. Угомонившись, озорники засыпали вокруг него. И бедный Джери часами лежал неподвижно, боясь задавить нечаянно кого-нибудь из них.
Дома у нас его прозвали «дядюшкой», а щенят «племянниками».
Скоро Джери затосковал, как и кот. «Племяннички» так надоели ему, что он стал бегать от них словно от чумы.
Когда щенкам исполнилось пять недель, в нашем доме начали появляться желающие приобрести маленького эрдельчика. Они долго выбирали: которого взять? Все шесть эрдельчиков удивительно походили друг на друга.
Первым унесли самого маленького, которого прозвали Кнопочкой, потом взяли следующего. Скоро осталось только три, наконец – один, последний и самый крупный, которому я дал кличку Ахилл. Его я предназначал в подарок своему товарищу, жившему в другом городе.
Ахилла из комнаты переселили на кухню. Но одному ему было тоскливо там, и на ночь он уходил спать к Джери. Первое время пес ворчал на малыша, потом привык, к его соседству, и они стали спать вместе, тесно прижавшись один к другому.
К двум с половиной месяцам у Ахилла появилась борода, шерсть стала жесткой и курчавой, как у взрослого эрдельтерьера. День ото дня он становился смышленей и забавней. Проголодавшись, он приходил к своей чашке (у него теперь тоже была своя посудина) и принимался скрести в ней лапой с такой силой, что стук и звон разносились по всей квартире.
Щенок любил сырые овощи; глядя на него, Джери, вспомнив собственное детство, тоже стал таскать овощи из кухни.
Однажды вечером я решил устроить для своих друзей баню. Мыть собак нужно периодически, не реже раза в месяц, теплой водой с мылом; а если собаки пачкаются на прогулках (в больших городах на улицах всегда много копоти, сажи), то и чаще, по мере надобности. Привыкнув к этой процедуре, собаки терпеливо переносят ее, хотя и не выказывают особой радости.
Так было и на этот раз. Взрослые собаки послушно стояли в цинковом корыте и, опустив головы, покорно ждали, когда кончится мытье. Хотя они и привыкли к нему, но всегда принимали как тяжелую повинность; Ахилл находился тут же. Лез в корыто, в ведра с водой, вымазал нос в мыльной пене. Когда же очередь дошла до него, сразу притих; улучив момент, пытался сбежать, но его поймали и водворили в корыто, невзирая на отчаянное сопротивление, вскоре, впрочем, прекратившееся. После мытья я стал его протирать тряпкой, как обычно. И тут вдруг Ахилл обозлился, зарычал и даже оскалил зубы.
Общий баловень, он рос озорным и шустрым, его проделкам не было конца. Он мог, например, вцепиться в хвост Джери и повиснуть на нем или, куснув дога в нос, задать тягу в другую комнату. Джери обычно прощал ему все выходки. Но однажды Ахилл так допек своего терпеливого покровителя, что тот, решив проучить надоеду, с самыми недвусмысленными намерениями бросился на него. Дог хотел схватить шалуна за шею. Ахилл увернулся, и вместо шеи в пасти Джери оказалось ухо озорника.
Я не думаю, что добряк Джери собирался покусать щенка; просто он хотел припугнуть, и в том, что получилось, был виноват сам Ахилка. Он рванулся, и зубы дога оставили на треугольном лопушке вполне ясные следы. Брызнула кровь, щенок завизжал, Джери смущенно поспешил ретироваться в свой угол. Прокус скоро зажил, но остался небольшой шрам. По этой отметине Ахилла можно было отличить среди тысяч себе подобных, как бы они ни были похожи на него.
Дружба дога с щенком продолжалась до тех пор, пока не пришло время им расстаться.
За Ахиллом приехал мой товарищ. Когда он взял щенка на руки, Джери грозно зарычал и с оскаленной мордой кинулся отнимать. Хорошо, что я вовремя успел перехватить его!
Пожалуй, я еще ни разу не видел Джери таким злобным.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57