Нравы на Кавказе были строгими, не дай бог заподозрят в распутстве, пойдут потом языки чесать. Но Екатерина была непреклонна: они должны пожениться под своими настоящими именами! Для нее, глубоко верующей, гражданские формальности вообще были не важны — пусть их и вовсе не будет! Ей достаточно было церковного венчания, даже тайного, ни в каких книгах не записанного, но так, чтобы перед Богом объявили мужем и женой Иосифа и Екатерину. Перед мужчинами встала нелегкая задача: на такое венчание ни один священник не соглашался. Но в конце концов дело устроилось само собой: Михаил случайно на улице встретил еще одного их семинарского товарища, священника церкви Святого Давида Кита Тхинвалели. И тот согласился помочь старым друзьям с условием сохранить все в тайне от настоятеля. В ночь с 15 на 16 июля 1906 года Иосиф и Екатерина обвенчались, и сей факт был даже занесен в метрическую книгу — не будет же настоятель, в самом деле, бегать в полицию с каждой записью! Гражданский брак Като регистрировать не стала, оставив также свою девичью фамилию, несмотря на то, что ждала ребенка. Перед Богом она была чиста, а людского осуждения не боялась.
«Почти не было случая, чтобы революционный интеллигент женился на верующей, — писал впоследствии Троцкий. — Это просто не отвечало нравам, взглядам, чувствам среды. Коба представлял, несомненно, редкое исключение. По взглядам он был марксистом, по чувствам и духовным потребностям — сыном осетина Бесо из Диди-Лило». Действительно, несмотря на общение с революционерами, которым слово «целомудрие» было смешно как нечто из «поповского лексикона», Иосиф во многом сохранил простую здоровую мораль человека из народа. Он ни тогда, ни потом не был «передовым» мужем, но и Екатерина ни в коей мере не была «передовой», эмансипированной супругой. Это была настоящая кавказская женщина, верная и любящая, но никогда не покушавшаяся на приоритет мужа в семье, даже в мелочах — или особенно в мелочах? Ведь именно бесконечные споры по мелочам так часто делают совместную жизнь невыносимой! Ее семейная жизнь не обещала быть легкой — да она и не была легкой. И вовсе не дурной характер мужа был тому причиной, а его профессия.
Они мало бывали вместе, а в довершение «прелестей» брака с революционером Екатерина, едва выйдя замуж, тут же угодила под арест. В середине октября в Москве у одной из арестованных социал-демократок был при обыске обнаружен адрес семьи Сванидзе с припиской: «Спросить Coco». О записке тут же сообщили в Тифлис, а уж здесь-то прекрасно знали, кто такой Coco, и готовы были на многое, чтобы его схватить. 13 ноября в дом Сванидзе нагрянула полиция. Като все отрицала, паспорт ее был девственно чист, но ее все равно арестовали на том основании, что она-де жена Coco. Спорить с полицией — себе дороже. Время было суровое, и охранка пользовалась любой возможностью схватить столь известного большевика.
Като присудили к двухмесячному заключению в полицейской части — совершенно непонятно за что. Однако не зря говорят, что муж — голова, а жена — шея. Жена пристава оказалась клиенткой Екатерины. Мужу было заявлено… многое, наверное, было сказано мужу, в том числе и то, что уж коль скоро они, мерзавцы такие, арестовали эту замечательную женщину, да еще в положении, то отбывать наказание она будет не в части, а у них дома. Пристав почел за лучшее с женой не спорить, тем более что смутьянка все равно оставалась у него под надзором. Так что заключение Като отнюдь не было суровым. На квартире у пристава ее навещали родственники, и в их числе искомый Coco, которого выдали за двоюродного брата — полиция успешно сей факт проворонила. Затем жена пристава добилась у мужа, которому изрядно надоела вся эта история, разрешения для заключенной уходить каждый день на два часа домой. Тот предпочел согласиться — пусть встречается со своей родней там, а не превращает его квартиру в филиал дома Сванидзе. Перспектива встречать Новый год в компании Екатерины окончательно его добила, и в конце декабря ее освободили. Так что все полицейские старания окончились ничем.
18 марта 1907 года Като родила сына Якова. И почти сразу, в середине апреля, молодой отец снова уехал за границу — теперь уже в Лондон, на очередной съезд. В середине июля, после рокового «экса», Иосиф, забрав семью, переехал в Баку и, едва устроив жену с сыном на новом месте, тут же снова умчался куда-то по партийным делам. Если бы он знал, что их ждет! В октябре 1907 года Екатерина Сванидзе заболела тифом. Иосиф отвез ее с ребенком к родным в Тифлис, а сам вернулся в Баку — работа не отпускала. Однако вскоре его вызвали в Тифлис: Като умирает. 22 ноября ее не стало.
…Он стоял у гроба и неотрывно смотрел на Като. Вместе с ней уходила любовь, уходило тепло, надежда на нормальную жизнь — ведь многие революционеры имели жен, и в их жизни находилось место не только для партии, но и для простых семейных радостей. Ну что ж, значит, не дано, не судьба… Другим — судьба, а ему — нет. Каждому своя доля, не зря же он выбрал себе такое имя: Коба — мститель, одинокий воин. Вот он и на самом деле стал одиноким воином…
На похоронах Иосиф сказал другу: «Это существо смягчало мое каменное сердце; она умерла и вместе с ней последние теплые чувства к людям». Он положил правую руку на грудь: «Здесь, внутри, все так опустошено, так непередаваемо пусто». Теперь у него оставалось только его дело. Оставив сына у родных, Коба снова возвращается в Баку…
Круговорот тюрем и ссылок
Со смертью Екатерины удача отвернулась от Иосифа. До сих пор он успешно уходил от преследования полиции, но в конце марта 1908 года попался. И попался-то глупо, во время полицейской облавы. В то время он имел достаточно надежный паспорт, но при обыске у него нашли какие-то малозначащие партийные документы, в которых, однако, присутствовало слово «РСДРП». Проводившие облаву полицейские заинтересовались, препроводили задержанного к следователю, и тот на первом же допросе установил его настоящее имя.
Пока шло следствие, Иосиф находился в Баиловской тюрьме. Аресты шли волна за волной, тюрьма была переполнена. Рассчитанная на 400 человек, она вмещала тогда 1500 заключенных и больше напоминала рабочую казарму, чем тюрьму: камеры не запирались, и кое-кто из заключенных даже ночевать предпочитал в коридоре. Иосифа поместили в камеру № 3, которая считалась большевистской. Компания подобралась хорошая — достаточно сказать, что в числе арестованных там сидели Серго Орджоникидзе и Андрей Вышинский, да и других интересных людей было немало. Обитатели камеры жили дружно, коммуной, проводили собрания, диспуты, получали литературу, вели переписку с волей — как разрешенную, так и скрытую от глаз тюремного начальства. Коба, к тому времени уже стяжавший славу «кавказского Ленина», был в этой стихии как рыба в воде. Ну и, верный себе, он снова стал инициатором стычек с тюремной администрацией по любому поводу. В первый день Пасхи охранявшие тюрьму солдаты позволили себе невинное пасхальное развлечение — они выстроились в две шеренги, сквозь которые погнали, избивая прикладами, всех политических. Коба шел через этот строй, не отрывая глаз от книжки, после чего его зауважали не только товарищи, но и охранники, которые тоже умели ценить мужество.
И опять все то же, что и раньше:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61
«Почти не было случая, чтобы революционный интеллигент женился на верующей, — писал впоследствии Троцкий. — Это просто не отвечало нравам, взглядам, чувствам среды. Коба представлял, несомненно, редкое исключение. По взглядам он был марксистом, по чувствам и духовным потребностям — сыном осетина Бесо из Диди-Лило». Действительно, несмотря на общение с революционерами, которым слово «целомудрие» было смешно как нечто из «поповского лексикона», Иосиф во многом сохранил простую здоровую мораль человека из народа. Он ни тогда, ни потом не был «передовым» мужем, но и Екатерина ни в коей мере не была «передовой», эмансипированной супругой. Это была настоящая кавказская женщина, верная и любящая, но никогда не покушавшаяся на приоритет мужа в семье, даже в мелочах — или особенно в мелочах? Ведь именно бесконечные споры по мелочам так часто делают совместную жизнь невыносимой! Ее семейная жизнь не обещала быть легкой — да она и не была легкой. И вовсе не дурной характер мужа был тому причиной, а его профессия.
Они мало бывали вместе, а в довершение «прелестей» брака с революционером Екатерина, едва выйдя замуж, тут же угодила под арест. В середине октября в Москве у одной из арестованных социал-демократок был при обыске обнаружен адрес семьи Сванидзе с припиской: «Спросить Coco». О записке тут же сообщили в Тифлис, а уж здесь-то прекрасно знали, кто такой Coco, и готовы были на многое, чтобы его схватить. 13 ноября в дом Сванидзе нагрянула полиция. Като все отрицала, паспорт ее был девственно чист, но ее все равно арестовали на том основании, что она-де жена Coco. Спорить с полицией — себе дороже. Время было суровое, и охранка пользовалась любой возможностью схватить столь известного большевика.
Като присудили к двухмесячному заключению в полицейской части — совершенно непонятно за что. Однако не зря говорят, что муж — голова, а жена — шея. Жена пристава оказалась клиенткой Екатерины. Мужу было заявлено… многое, наверное, было сказано мужу, в том числе и то, что уж коль скоро они, мерзавцы такие, арестовали эту замечательную женщину, да еще в положении, то отбывать наказание она будет не в части, а у них дома. Пристав почел за лучшее с женой не спорить, тем более что смутьянка все равно оставалась у него под надзором. Так что заключение Като отнюдь не было суровым. На квартире у пристава ее навещали родственники, и в их числе искомый Coco, которого выдали за двоюродного брата — полиция успешно сей факт проворонила. Затем жена пристава добилась у мужа, которому изрядно надоела вся эта история, разрешения для заключенной уходить каждый день на два часа домой. Тот предпочел согласиться — пусть встречается со своей родней там, а не превращает его квартиру в филиал дома Сванидзе. Перспектива встречать Новый год в компании Екатерины окончательно его добила, и в конце декабря ее освободили. Так что все полицейские старания окончились ничем.
18 марта 1907 года Като родила сына Якова. И почти сразу, в середине апреля, молодой отец снова уехал за границу — теперь уже в Лондон, на очередной съезд. В середине июля, после рокового «экса», Иосиф, забрав семью, переехал в Баку и, едва устроив жену с сыном на новом месте, тут же снова умчался куда-то по партийным делам. Если бы он знал, что их ждет! В октябре 1907 года Екатерина Сванидзе заболела тифом. Иосиф отвез ее с ребенком к родным в Тифлис, а сам вернулся в Баку — работа не отпускала. Однако вскоре его вызвали в Тифлис: Като умирает. 22 ноября ее не стало.
…Он стоял у гроба и неотрывно смотрел на Като. Вместе с ней уходила любовь, уходило тепло, надежда на нормальную жизнь — ведь многие революционеры имели жен, и в их жизни находилось место не только для партии, но и для простых семейных радостей. Ну что ж, значит, не дано, не судьба… Другим — судьба, а ему — нет. Каждому своя доля, не зря же он выбрал себе такое имя: Коба — мститель, одинокий воин. Вот он и на самом деле стал одиноким воином…
На похоронах Иосиф сказал другу: «Это существо смягчало мое каменное сердце; она умерла и вместе с ней последние теплые чувства к людям». Он положил правую руку на грудь: «Здесь, внутри, все так опустошено, так непередаваемо пусто». Теперь у него оставалось только его дело. Оставив сына у родных, Коба снова возвращается в Баку…
Круговорот тюрем и ссылок
Со смертью Екатерины удача отвернулась от Иосифа. До сих пор он успешно уходил от преследования полиции, но в конце марта 1908 года попался. И попался-то глупо, во время полицейской облавы. В то время он имел достаточно надежный паспорт, но при обыске у него нашли какие-то малозначащие партийные документы, в которых, однако, присутствовало слово «РСДРП». Проводившие облаву полицейские заинтересовались, препроводили задержанного к следователю, и тот на первом же допросе установил его настоящее имя.
Пока шло следствие, Иосиф находился в Баиловской тюрьме. Аресты шли волна за волной, тюрьма была переполнена. Рассчитанная на 400 человек, она вмещала тогда 1500 заключенных и больше напоминала рабочую казарму, чем тюрьму: камеры не запирались, и кое-кто из заключенных даже ночевать предпочитал в коридоре. Иосифа поместили в камеру № 3, которая считалась большевистской. Компания подобралась хорошая — достаточно сказать, что в числе арестованных там сидели Серго Орджоникидзе и Андрей Вышинский, да и других интересных людей было немало. Обитатели камеры жили дружно, коммуной, проводили собрания, диспуты, получали литературу, вели переписку с волей — как разрешенную, так и скрытую от глаз тюремного начальства. Коба, к тому времени уже стяжавший славу «кавказского Ленина», был в этой стихии как рыба в воде. Ну и, верный себе, он снова стал инициатором стычек с тюремной администрацией по любому поводу. В первый день Пасхи охранявшие тюрьму солдаты позволили себе невинное пасхальное развлечение — они выстроились в две шеренги, сквозь которые погнали, избивая прикладами, всех политических. Коба шел через этот строй, не отрывая глаз от книжки, после чего его зауважали не только товарищи, но и охранники, которые тоже умели ценить мужество.
И опять все то же, что и раньше:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61