Я вспомнил реакцию Стива на его действительно неуместный вопрос, кто хозяин «Матрешек» — «Бог в помощь!» или «Братья Карамазовы»? И зачем я пригласил его в Нью-Йорк? Впрочем, и от Стива проку как от козла молока. «Ситуация под нашим контролем», — все еще стоял у меня в ушах его самоуверенный голос, хотя прошла уже неделя с того страшного дня. Как же, как же! Проворонить Танюшу, увели из-под самого их носа. И ядерную бомбочку так же проворонят. Пусть рванут в Манхэттене, лишь бы Танюша была жива где угодно! Вот проверка моей гражданской ответственности — если миропорядок не стоит одной детской слезинки, то тем более жертвую чем и кем угодно ради ее спасения. Господи, как я мог довериться этой бюрократической машине по имени ФБР? Никогда себе не прощу.
«Но вы же позвонили, что сами ее заберете у школы», — оправдывалась, плача, Джессика. Как легко оказалось сымитировать мой голос! А полицейский выскочил перехватить сандвич: «Пара минут всего!» Как раз в это время Танюша вышла из школы и исчезла. Нашлись свидетели — видели, какве увела с собой пожилая женщина. Тем временем полицейский вернулся с треклятым своим сандвичем и, запивая кокой, еще с полчаса пристально сверлил входящих и выходящих балетной школы имени Барышникова, пока не догадался заглянуть внутрь и спросить про Танюшу. На ноги были поставлены отряды быстрого развертывания, полиция npoчесывала аэропорты и вокзалы, на всех ближайших дорогах были выставлены патрули, но полчаса, потраченные этим шлюмазелем на пережевывание сандвича, оказалось достаточно, чтоб умчать мою Танюшу неведомо куда. Казнил себя за неточные инструкции. Но я и представить не мог, что Танюша поймет их так буквально и, предупрежденная опасаться незнакомых мужчин, доверчиво просунет свою ручонку в руку незнакомой женщины. Меа culpa, черт побери!
В очередную нашу совместную встречу, когда мы мусолили разные версии похищения Танюши, переливая из пустого в порожнее, Борис Павлович, который по большей части отмалчивался, неожиданно прорезался, высказав более чем странное предположение о том, что Танюшу похитил вовсе не Тарзан с возглавляемой им организацией «Бог в помощь!», но их смертельные конкуренты «Братья Карамазовы», зная об отношениях Тарзана и Лены. Поначалу они хотели похитить Лену, точно высчитав, что та неизбежно появится у балетной школы имени Барышникова, соскучившись по Танюше. Но ей удалось от них улизнуть — вот они и решили похитить Танюшу, чтобы с ее помощью шантажировать Тарзана и заставить его пойти на уступки.
— Слишком сложно, — сказал Стив. — Отдает литературой.
— Это для вас слишком сложно! — огрызнулся Борис Павлович. — Пусть отдает литературой — ну и что? Разве русская литература не отразила иезуитские коленца русского ума, вернув их обратно в жизнь еще более усложненными? Нынешний русский ум, со всеми его извращениями, есть производное русской литературы. Профессор Кендалл, как специалист по русской литературе, мог бы это подтвердить.
— Не думал об этом, — признался я. — Хотя на теоретическом уровне допускаю, конечно, обратное влияние литературы на жизнь. Я бы только говорил не о русском уме, но о русской душе.
— А что, есть разница между русской душой и английской или французской? — спросила Жаклин.
«Еще какая!» — воскликнул я, правда, молча, чтобы не пускаться в дебри моего знания, а точнее, незнания самой что ни на есть русской души по имени Матрешка.
Так протекла неделя, и я стал привыкать к своему горю, размеры которого были мне неведомы. Или я уже зарос той самой «старческой коростой равнодушия», о которой предупреждал Толстой, и на длинные дистанции моего страдания не хватает, а только на нытье? Как быстро я стал забывать Лену, а теперь, за свежей болью, ее судьба и вовсе отошла куда-то на задний план — большее горе вытеснило меньшее, а не наоборот, как пыталась меня обработать Жаклин. «Я пережил свои страданья» — всплыла в памяти русская строчка, но, как ни силился, не мог вспомнить поэта, который так гениально обмолвился. Что ж, выходит, и Танюше суждено со временем перейти в разряд воспоминаний?
Хотел взять академический отпуск, но коллеги воспротивились под предлогом, что некем заменить, полагая мои лекции, которые я знал наизусть и автоматически отбарабанивал, своего рода психотерапией. Пытались, чтоб отвлечь, и вовсе завалить меня работой и выхлопотали договор на перевод стихов Пастернака, которого я втихаря переводил лет, наверное, уже двадцать. Теперь, однако, меня с души воротило от прущего из него жизнелюбия. Преодолев страх одиночества, отпустил Жаклин в Нью-Брансуик. Да она и сама почувствовала себя лишней и оставила меня наедине с моим горем. Связь со мной была для нее бесперспективной во всех отношениях — надеюсь, это наконец дошло до прелестной этой девушки, которая пожертвовала мне свое так долго незнамо для чего оберегаемое девство. Время от времени она звонила, и я испытывал перед ней понятное чувство неловкости. Однажды встретился со Стивом, который доложил о ходе безрезультатных поисков. Что касается Бориса Павловича, то он, как ни странно, не торопился сматываться, съехал из манхэтгенской гостиницы куда-то на Брайтон, откуда мне регулярно названивал, пытаясь развлечь байками из жизни новых американцев. В конце концов я перестал подходить к телефону, перепоручив эту почетную миссию автоответчику. А бриться прекратил после похищения Танюши — не хватало только, чтобы совсем сойти за еврея в горе, посыпать голову пеплом.
Вставлял кассету и смотрел поэтапно жизнь самого дорогого мне существа на земле, если только она все еще здесь, а не парит в разреженном пространстве среди ей подобных крылан тых существ. А может, ангелы и есть умершие детки? Раз-другой на экране мелькнуло счастливо-озабоченное лицо Лены. Изображение расплылось, стало вдруг нечетким, несфокусированным, видел все сквозь водную пелену. Остановил плейер, чтобы вытереть глаза и высморкаться. Отмотал пленку — и по новому заходу. Жизнеописание ангела я смотрел теперь как ужастик, втайне надеясь, что на этот раз конец будет счастливым. Вся моя жизнь перешла в разряд воспоминаний. Или это все сон такой и я так и помру, не проснувшись?
Возвращаясь домой, бросался к ответчику, включал перемотку и прослушивал никчемные сообщения, ответ откладывал до лучших времен, в наступление которых не верил. Потом часами завороженно глядел на телефон, ожидая очередного звонка, но вот очередной звонок, и на ответчике вместо ангельского голоса раздавался человеческий. Перестал отвечать даже Жаклин. Телефон был последней моей надеждой, а телефонная вахта — последней зацепкой за жизнь. Поймал себя на том, что жду и хочу ультиматума похитителей. Звонка ждал, боялся, надеялся. Враг и друг — вот кто был теперь для меня телефон в паре с ответчиком.
Однако не телефонный, а дверной звонок прервал этот одиннадцатидневный сон наяву. Случилось вечером, часов около десяти, в очередной раз прокручивал жизнь Танюши на видеоплейере. Для почты вроде бы поздно. Не сразу осознал чрезвычайный смысл этого звонка. Кто еще мог быть этим ночным, припоздавшим, без телефонного предупреждения гостем, кроме нее? С Танюшей или без? Распахнул дверь, но Лены за ней не оказалось. Никого. Нажал кнопку домофона, но то ли от волнения, либо переговорное устройство так исказило голос, что не понял даже, мужской или женский.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44
«Но вы же позвонили, что сами ее заберете у школы», — оправдывалась, плача, Джессика. Как легко оказалось сымитировать мой голос! А полицейский выскочил перехватить сандвич: «Пара минут всего!» Как раз в это время Танюша вышла из школы и исчезла. Нашлись свидетели — видели, какве увела с собой пожилая женщина. Тем временем полицейский вернулся с треклятым своим сандвичем и, запивая кокой, еще с полчаса пристально сверлил входящих и выходящих балетной школы имени Барышникова, пока не догадался заглянуть внутрь и спросить про Танюшу. На ноги были поставлены отряды быстрого развертывания, полиция npoчесывала аэропорты и вокзалы, на всех ближайших дорогах были выставлены патрули, но полчаса, потраченные этим шлюмазелем на пережевывание сандвича, оказалось достаточно, чтоб умчать мою Танюшу неведомо куда. Казнил себя за неточные инструкции. Но я и представить не мог, что Танюша поймет их так буквально и, предупрежденная опасаться незнакомых мужчин, доверчиво просунет свою ручонку в руку незнакомой женщины. Меа culpa, черт побери!
В очередную нашу совместную встречу, когда мы мусолили разные версии похищения Танюши, переливая из пустого в порожнее, Борис Павлович, который по большей части отмалчивался, неожиданно прорезался, высказав более чем странное предположение о том, что Танюшу похитил вовсе не Тарзан с возглавляемой им организацией «Бог в помощь!», но их смертельные конкуренты «Братья Карамазовы», зная об отношениях Тарзана и Лены. Поначалу они хотели похитить Лену, точно высчитав, что та неизбежно появится у балетной школы имени Барышникова, соскучившись по Танюше. Но ей удалось от них улизнуть — вот они и решили похитить Танюшу, чтобы с ее помощью шантажировать Тарзана и заставить его пойти на уступки.
— Слишком сложно, — сказал Стив. — Отдает литературой.
— Это для вас слишком сложно! — огрызнулся Борис Павлович. — Пусть отдает литературой — ну и что? Разве русская литература не отразила иезуитские коленца русского ума, вернув их обратно в жизнь еще более усложненными? Нынешний русский ум, со всеми его извращениями, есть производное русской литературы. Профессор Кендалл, как специалист по русской литературе, мог бы это подтвердить.
— Не думал об этом, — признался я. — Хотя на теоретическом уровне допускаю, конечно, обратное влияние литературы на жизнь. Я бы только говорил не о русском уме, но о русской душе.
— А что, есть разница между русской душой и английской или французской? — спросила Жаклин.
«Еще какая!» — воскликнул я, правда, молча, чтобы не пускаться в дебри моего знания, а точнее, незнания самой что ни на есть русской души по имени Матрешка.
Так протекла неделя, и я стал привыкать к своему горю, размеры которого были мне неведомы. Или я уже зарос той самой «старческой коростой равнодушия», о которой предупреждал Толстой, и на длинные дистанции моего страдания не хватает, а только на нытье? Как быстро я стал забывать Лену, а теперь, за свежей болью, ее судьба и вовсе отошла куда-то на задний план — большее горе вытеснило меньшее, а не наоборот, как пыталась меня обработать Жаклин. «Я пережил свои страданья» — всплыла в памяти русская строчка, но, как ни силился, не мог вспомнить поэта, который так гениально обмолвился. Что ж, выходит, и Танюше суждено со временем перейти в разряд воспоминаний?
Хотел взять академический отпуск, но коллеги воспротивились под предлогом, что некем заменить, полагая мои лекции, которые я знал наизусть и автоматически отбарабанивал, своего рода психотерапией. Пытались, чтоб отвлечь, и вовсе завалить меня работой и выхлопотали договор на перевод стихов Пастернака, которого я втихаря переводил лет, наверное, уже двадцать. Теперь, однако, меня с души воротило от прущего из него жизнелюбия. Преодолев страх одиночества, отпустил Жаклин в Нью-Брансуик. Да она и сама почувствовала себя лишней и оставила меня наедине с моим горем. Связь со мной была для нее бесперспективной во всех отношениях — надеюсь, это наконец дошло до прелестной этой девушки, которая пожертвовала мне свое так долго незнамо для чего оберегаемое девство. Время от времени она звонила, и я испытывал перед ней понятное чувство неловкости. Однажды встретился со Стивом, который доложил о ходе безрезультатных поисков. Что касается Бориса Павловича, то он, как ни странно, не торопился сматываться, съехал из манхэтгенской гостиницы куда-то на Брайтон, откуда мне регулярно названивал, пытаясь развлечь байками из жизни новых американцев. В конце концов я перестал подходить к телефону, перепоручив эту почетную миссию автоответчику. А бриться прекратил после похищения Танюши — не хватало только, чтобы совсем сойти за еврея в горе, посыпать голову пеплом.
Вставлял кассету и смотрел поэтапно жизнь самого дорогого мне существа на земле, если только она все еще здесь, а не парит в разреженном пространстве среди ей подобных крылан тых существ. А может, ангелы и есть умершие детки? Раз-другой на экране мелькнуло счастливо-озабоченное лицо Лены. Изображение расплылось, стало вдруг нечетким, несфокусированным, видел все сквозь водную пелену. Остановил плейер, чтобы вытереть глаза и высморкаться. Отмотал пленку — и по новому заходу. Жизнеописание ангела я смотрел теперь как ужастик, втайне надеясь, что на этот раз конец будет счастливым. Вся моя жизнь перешла в разряд воспоминаний. Или это все сон такой и я так и помру, не проснувшись?
Возвращаясь домой, бросался к ответчику, включал перемотку и прослушивал никчемные сообщения, ответ откладывал до лучших времен, в наступление которых не верил. Потом часами завороженно глядел на телефон, ожидая очередного звонка, но вот очередной звонок, и на ответчике вместо ангельского голоса раздавался человеческий. Перестал отвечать даже Жаклин. Телефон был последней моей надеждой, а телефонная вахта — последней зацепкой за жизнь. Поймал себя на том, что жду и хочу ультиматума похитителей. Звонка ждал, боялся, надеялся. Враг и друг — вот кто был теперь для меня телефон в паре с ответчиком.
Однако не телефонный, а дверной звонок прервал этот одиннадцатидневный сон наяву. Случилось вечером, часов около десяти, в очередной раз прокручивал жизнь Танюши на видеоплейере. Для почты вроде бы поздно. Не сразу осознал чрезвычайный смысл этого звонка. Кто еще мог быть этим ночным, припоздавшим, без телефонного предупреждения гостем, кроме нее? С Танюшей или без? Распахнул дверь, но Лены за ней не оказалось. Никого. Нажал кнопку домофона, но то ли от волнения, либо переговорное устройство так исказило голос, что не понял даже, мужской или женский.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44