— Он вам рассказал?
— Исповедь продолжается, — сказал я, а потом переспросил: — Что он мне должен был рассказать?
— Времени в обрез. Профессор. Я выезжаю. Стив мог бы дать прикрытие на случай чего, но лучше все-таки его не подключать. Решайте сами.
— Что еще за прикрытие? О чем не сообщать Стиву?
— Володя вам все объяснит по дороге. — И повесил трубку, Я воззрился на родственничка.
— Танюша нашлась, — сказал он.
— Живая?
— Живая.
— На Брайтоне? — спросил я, снимая телефонную трубку.
— На Стейтен-Айлендс.
— Мне надо знать точно! — закричал я, схватив его за грудки. — Я звоню в полицию.
— А без легашей нельзя?
— Борис Павлович сказал, что не справимся.
— Много он секет, твой Борис Павлович! — И добавил презрительно: — Кэгэбешня!
И тем не менее они спелись, подумал я и набрал номер ФБР. Стива на месте не оказалось. Пока его разыскивали, Володя вводил меня в курс дела. Хмель с меня как рукой сняло. Я пересказал, что сам успел узнать, Стиву, когда тот наконец проклюнулся.
— Задержитесь хотя бы на четверть часа. А мы пока подтянем отряды быстрого развертывания. Чтобы подстраховаться.
При одном упоминании об этих чертовых отрядах, которые он однажды уже задействовал без всякого толку, я чуть не врезал ему словесно, но он повесил трубку. Я уже жалел, что не послушался Володю и позвонил Стиву.
Набрал Жаклин и, не вдаваясь в подробности, сказал, что все вот-вот решится.
Послушал, как Жаклин плачет, и повесил трубку.
Меня мучили сомнения — как Борису Павловичу удалось выйти на Тарзана? С помощью Володи? Или они с Тарзаном в деле, повязаны, а Володя — такая же шестерка, как мнимый владелец «Царского подарка»?
— Доскажу по дороге, — проговорил Володя, когда мы садились в «тойоту».
14
У человека, искушенного в средневековом и ренессансном зодчестве, церковь Иисуса Христа Святых Последних Дней на Санфорд-авеню в Куинсе вряд ли вызовет прилив положительных эмоций. Скорее наоборот. Тем более когда он заглянет внутрь. До ремонта на ней хоть был налет если не старины, то ветхости, а сейчас — обновленная, отлакированная до безвкусицы, со слащавыми картинками в фойе на христианские темы — эстету лучше держаться отсюда подальше. Но должен ли молитвенный дом быть еще и завлекательным эстетически? Не знаю. Не являются ли все эти взлеты художественного гения отвлечением от Бога? Не есть ли само искусство — от лукавого? Даже то, что во славу Господа, — дело рук дьявола?
Чего в самом деле жаль, так это акустики, а ее наша церковь в результате ремонта частично утратила: перекричать орущую детвору, которая составляет половину паствы, практически невозможно. Тем не менее, случается очень редко, читаю здесь проповеди, на одну из которых взял Лену с Танюшей. В конце концов, если мы посещаем иногда всей семьей православную церковь, почему хоть однажды не заглянуть в мормонскую?
Это был как раз начальный период моих сомнений — появился брат Володя, с нашего общего счета неведомо куда стали уплывать деньги, меня мучила ревность, одолела сыщицкая страсть, на душе погано. А если вдуматься, счастливейшие были времена, пусть жил в иллюзорном мире. Но я не сознавал тогда своего счастья и мучился. Вот и для проповеди я избрал тревоживший меня сюжет: «Как трудно быта христианином», все равно — мормоном, православным, католиком, протестантом. В том смысле, что трудно соблюдать общеизвестные заповеди, преодолевать соблазны, не желать ближнему зла, подставлять правую щеку, когда тебе вдарили что есть силы по левой, и прочее и прочее. Кое-какие тезисы я заготовил заранее, но большей частью импровизировал, размышлял вслух. Мне хотелось быть услышанным Леной, потому что дома мы как-то разучились слушать друг друга. Но получилось так, что обращался я в основном к самому себе, не находя больше в моей измочаленной душе ни смирения, ни благости, ни покоя. Отпустил тормоза и несся неведомо куда.
Как вот сейчас по Белт-парквею, дослушивая рассказ Володи про Танюшу.
А тогда, после моей проповеди, хоть я и адресовал ее жене, а оказалось — самому себе, как Марк Аврелий, именно Танюша измучила меня теологическими вопросами. Как раз у Лены было деревянное ухо к религии, да и атеистское воспитание вряд ли способствовало ее приобщению к вере. А в православную церковь наведывалась скорее от крутого одиночества, особенно поначалу, среди американцев и эмигрантов, по преимуществу евреев, хоть и таких же безродных и безверных, как и она, но живших замкнутым кланом, в добровольном и вроде бы никак не обозначенном топографически гетто.
— Зачем быть христианином, если так трудно? — спросила меня Танюша, а Лена усмехнулась, предвкушая мой теологический провал, как прежде историко-мифологические (типа «Кто сильнее — Геракл или Самсон?»).
На этот раз я, однако, нашелся:
— Укол делать больно, но он избавляет тебя от болезни. Зуб лечить больно, но это лучше, чем его потерять. А думаешь, легко Лене было тебя рожать? Два дня мучилась — и все никак. А потом ей живот разрезали — иначе бы ты родилась мертвой. Да и тебе было нелегко в эти дни, хоть ты и не помнишь. Приходится жертвовать меньшим, чтобы приобрести большее.
— Чтобы родиться, чтобы не заболеть, чтобы зуб сохранить — это я понимаю. А зачем в Бога верить, если это так трудно, как ты говоришь?
Я быстро перечислил в уме сомнительные выгоды веры по сравнению с жертвами воздержания во имя ее и понял, что ни один из аргументов не прозвучит для Танюши убедительно. Что для нее душа либо бессмертие? Если даже для меня это под вопросом и Соловьев, мой русский знакомец, назвал меня недавно «бывшим мормоном». Короче, спасовал перед дочкой, не сумев ответить на ее вопросы. И сейчас, когда мы мчались с Володей по Белт-парквею, та моя безответность мучила меня больше всего, словно я уже тогда расписался в собственной немощи, в неспособности помочь, когда настанет пора, самому дорогому для меня существу на белом свете. И вот эта пора наступила, и я молил моего Бога, чтобы он одарил меня заново верой в Него, потому что без этой веры я не смогу ее спасти. И в тот самый момент, когда мой Бог, мне казалось, снизошел до моей мольбы и меня как озарило если не верой в Бога, то верой в то, что с Его помощью я спасу Танюшу, и я дал полный газ, вжав ногу в педаль, моя «тойотушка» рванула вперед, но вдруг стала терять скорость, едва успел вырулить на обочину, и она встала там как вкопанная. Проклятие!
Глянул на приборы — бензина полбака. Чертова колымага — давно пора купить новую. Если б не моя треклятая шотландско-мормонская скупость! Загнал машину, как коня, а ей давно уже пора на покой. Задрал капот — так и есть: тайм белт. Надо же, чтобы тайм белт отказал именно на Белт-парквее! Я захлопнул капот и что есть силы пнул «тойоту» ногой по бамперу. И завыл от боли в бедре, а потом разрыдался от отчаяния.
— Не бзди. Проф. Сейчас одолжим какую-нибудь тачку. Живы будем — не помрем, — услышал я голос моего спутника. И как ни странно, утешился, хотя и не сразу понял, в каком смысле употребляет Володя глагол «одолжить».
Мы перемахнули с ним через кустарник и сразу наткнулись на запаркованный в неположенном месте ржавый «бьюик» с торчащей из-под дворника квитанцией штрафа. Володя быстро справился с замком, с зажиганием пришлось немного повозиться — с профессиональной сноровкой он извлек откуда-то проводки, соединил их, и драндулет завелся без всякого ключа.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44
— Исповедь продолжается, — сказал я, а потом переспросил: — Что он мне должен был рассказать?
— Времени в обрез. Профессор. Я выезжаю. Стив мог бы дать прикрытие на случай чего, но лучше все-таки его не подключать. Решайте сами.
— Что еще за прикрытие? О чем не сообщать Стиву?
— Володя вам все объяснит по дороге. — И повесил трубку, Я воззрился на родственничка.
— Танюша нашлась, — сказал он.
— Живая?
— Живая.
— На Брайтоне? — спросил я, снимая телефонную трубку.
— На Стейтен-Айлендс.
— Мне надо знать точно! — закричал я, схватив его за грудки. — Я звоню в полицию.
— А без легашей нельзя?
— Борис Павлович сказал, что не справимся.
— Много он секет, твой Борис Павлович! — И добавил презрительно: — Кэгэбешня!
И тем не менее они спелись, подумал я и набрал номер ФБР. Стива на месте не оказалось. Пока его разыскивали, Володя вводил меня в курс дела. Хмель с меня как рукой сняло. Я пересказал, что сам успел узнать, Стиву, когда тот наконец проклюнулся.
— Задержитесь хотя бы на четверть часа. А мы пока подтянем отряды быстрого развертывания. Чтобы подстраховаться.
При одном упоминании об этих чертовых отрядах, которые он однажды уже задействовал без всякого толку, я чуть не врезал ему словесно, но он повесил трубку. Я уже жалел, что не послушался Володю и позвонил Стиву.
Набрал Жаклин и, не вдаваясь в подробности, сказал, что все вот-вот решится.
Послушал, как Жаклин плачет, и повесил трубку.
Меня мучили сомнения — как Борису Павловичу удалось выйти на Тарзана? С помощью Володи? Или они с Тарзаном в деле, повязаны, а Володя — такая же шестерка, как мнимый владелец «Царского подарка»?
— Доскажу по дороге, — проговорил Володя, когда мы садились в «тойоту».
14
У человека, искушенного в средневековом и ренессансном зодчестве, церковь Иисуса Христа Святых Последних Дней на Санфорд-авеню в Куинсе вряд ли вызовет прилив положительных эмоций. Скорее наоборот. Тем более когда он заглянет внутрь. До ремонта на ней хоть был налет если не старины, то ветхости, а сейчас — обновленная, отлакированная до безвкусицы, со слащавыми картинками в фойе на христианские темы — эстету лучше держаться отсюда подальше. Но должен ли молитвенный дом быть еще и завлекательным эстетически? Не знаю. Не являются ли все эти взлеты художественного гения отвлечением от Бога? Не есть ли само искусство — от лукавого? Даже то, что во славу Господа, — дело рук дьявола?
Чего в самом деле жаль, так это акустики, а ее наша церковь в результате ремонта частично утратила: перекричать орущую детвору, которая составляет половину паствы, практически невозможно. Тем не менее, случается очень редко, читаю здесь проповеди, на одну из которых взял Лену с Танюшей. В конце концов, если мы посещаем иногда всей семьей православную церковь, почему хоть однажды не заглянуть в мормонскую?
Это был как раз начальный период моих сомнений — появился брат Володя, с нашего общего счета неведомо куда стали уплывать деньги, меня мучила ревность, одолела сыщицкая страсть, на душе погано. А если вдуматься, счастливейшие были времена, пусть жил в иллюзорном мире. Но я не сознавал тогда своего счастья и мучился. Вот и для проповеди я избрал тревоживший меня сюжет: «Как трудно быта христианином», все равно — мормоном, православным, католиком, протестантом. В том смысле, что трудно соблюдать общеизвестные заповеди, преодолевать соблазны, не желать ближнему зла, подставлять правую щеку, когда тебе вдарили что есть силы по левой, и прочее и прочее. Кое-какие тезисы я заготовил заранее, но большей частью импровизировал, размышлял вслух. Мне хотелось быть услышанным Леной, потому что дома мы как-то разучились слушать друг друга. Но получилось так, что обращался я в основном к самому себе, не находя больше в моей измочаленной душе ни смирения, ни благости, ни покоя. Отпустил тормоза и несся неведомо куда.
Как вот сейчас по Белт-парквею, дослушивая рассказ Володи про Танюшу.
А тогда, после моей проповеди, хоть я и адресовал ее жене, а оказалось — самому себе, как Марк Аврелий, именно Танюша измучила меня теологическими вопросами. Как раз у Лены было деревянное ухо к религии, да и атеистское воспитание вряд ли способствовало ее приобщению к вере. А в православную церковь наведывалась скорее от крутого одиночества, особенно поначалу, среди американцев и эмигрантов, по преимуществу евреев, хоть и таких же безродных и безверных, как и она, но живших замкнутым кланом, в добровольном и вроде бы никак не обозначенном топографически гетто.
— Зачем быть христианином, если так трудно? — спросила меня Танюша, а Лена усмехнулась, предвкушая мой теологический провал, как прежде историко-мифологические (типа «Кто сильнее — Геракл или Самсон?»).
На этот раз я, однако, нашелся:
— Укол делать больно, но он избавляет тебя от болезни. Зуб лечить больно, но это лучше, чем его потерять. А думаешь, легко Лене было тебя рожать? Два дня мучилась — и все никак. А потом ей живот разрезали — иначе бы ты родилась мертвой. Да и тебе было нелегко в эти дни, хоть ты и не помнишь. Приходится жертвовать меньшим, чтобы приобрести большее.
— Чтобы родиться, чтобы не заболеть, чтобы зуб сохранить — это я понимаю. А зачем в Бога верить, если это так трудно, как ты говоришь?
Я быстро перечислил в уме сомнительные выгоды веры по сравнению с жертвами воздержания во имя ее и понял, что ни один из аргументов не прозвучит для Танюши убедительно. Что для нее душа либо бессмертие? Если даже для меня это под вопросом и Соловьев, мой русский знакомец, назвал меня недавно «бывшим мормоном». Короче, спасовал перед дочкой, не сумев ответить на ее вопросы. И сейчас, когда мы мчались с Володей по Белт-парквею, та моя безответность мучила меня больше всего, словно я уже тогда расписался в собственной немощи, в неспособности помочь, когда настанет пора, самому дорогому для меня существу на белом свете. И вот эта пора наступила, и я молил моего Бога, чтобы он одарил меня заново верой в Него, потому что без этой веры я не смогу ее спасти. И в тот самый момент, когда мой Бог, мне казалось, снизошел до моей мольбы и меня как озарило если не верой в Бога, то верой в то, что с Его помощью я спасу Танюшу, и я дал полный газ, вжав ногу в педаль, моя «тойотушка» рванула вперед, но вдруг стала терять скорость, едва успел вырулить на обочину, и она встала там как вкопанная. Проклятие!
Глянул на приборы — бензина полбака. Чертова колымага — давно пора купить новую. Если б не моя треклятая шотландско-мормонская скупость! Загнал машину, как коня, а ей давно уже пора на покой. Задрал капот — так и есть: тайм белт. Надо же, чтобы тайм белт отказал именно на Белт-парквее! Я захлопнул капот и что есть силы пнул «тойоту» ногой по бамперу. И завыл от боли в бедре, а потом разрыдался от отчаяния.
— Не бзди. Проф. Сейчас одолжим какую-нибудь тачку. Живы будем — не помрем, — услышал я голос моего спутника. И как ни странно, утешился, хотя и не сразу понял, в каком смысле употребляет Володя глагол «одолжить».
Мы перемахнули с ним через кустарник и сразу наткнулись на запаркованный в неположенном месте ржавый «бьюик» с торчащей из-под дворника квитанцией штрафа. Володя быстро справился с замком, с зажиганием пришлось немного повозиться — с профессиональной сноровкой он извлек откуда-то проводки, соединил их, и драндулет завелся без всякого ключа.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44