Я привык к гораздо более плохой погоде. Чудовищной, даже смертельной погоде. И не состояние неба беспокоило меня, не из-за него колоколом в висках била тревога.
Что – то неправильное было с самолетом.
Ничего особенного. Я не мог бы даже сказать, что именно. Но что-то. Что-то...
У меня прекрасно развит инстинкт опасности. "Сверхразвит, – говорили многие, когда из-за этого инстинкта у меня начинались неприятности. – Проклятый трус", – так они иногда говорили.
Но человек не может игнорировать такой инстинкт. Когда он включает сигнал тревоги, нельзя просто наплевать на него. Тем более, если на борту пассажиры. Как бы пилот поступил, будь он в самолете один, – другое дало. Но летчики гражданский коммерческой авиации редко поднимаются в воздух в одиночку.
Все в порядке с приборами. Все в порядке с мотором.
Что-то случилось с управлением.
Когда я осторожно поворачивал, чтобы обойти еще одно скопление кучевых облаков, нос самолета упал, и я почувствовал, будто стало труднее вытягивать его вверх. Но высота не падала. Все показатели были в норме. Только инстинкт бил тревогу. Инстинкт и память о несколько затрудненном выравнивании носа.
Когда я делал поворот в следующий раз, повторилась та же история. Нос упал, и понадобилось сильное давление на рычаг, чтобы остаться на прежнем уровне. При третьем повороте еще хуже. Будто что-то давило на приводное устройство...
Я посмотрел на карту, лежавшую у меня на коленях. Мы находились в двадцати минутах от Хейдока... южнее Метлока... приближались к Ноттингему. До Ньюмаркета еще восемьдесят морских миль.
Я обернулся к бодрствующей компании.
– Очень сожалею, но нам предстоит короткая задержка в полете. Сейчас мы приземлимся в аэропорту Ист-Мидлендс, недалеко от Ноттингема. Мне надо сделать профилактическую проверку самолета.
Они встретили мои слова в штыки.
– Не вижу никакой необходимости, – возмущенно заявил Голденберг. Он быстро пробежав глазами по приборам и заметил, что все стрелки показывают на зеленый безопасный сегмент. – Показания приборов такие же, как и всегда.
– Вы уверены, что посадка необходима? – спросила Энни Вилларс. – Я специально летела самолетом, чтобы видеть, как лошадей заведут на ночь в боксы.
– Проклятие! – воскликнул майор и нахмурился. Он выглядел еще более напряженным, чем обычно.
Они разбудили Колина Росса.
– Пилот хочет здесь приземлиться я сделать то, что он называет профилактической проверкой. А мы хотим лететь дальше. Не стоит тратить время напрасно. Насколько мы можем судить, в самолете нет никаких поломок... – ворчливо объяснил ситуацию Голденберг.
– Если пилот говорит, что мы садимся, значит, садимся. Он здесь хозяин. – Голос Колина прозвучал решительно и властно.
Я снова оглядел их. За исключением Колина, они стали еще раздраженнее и мрачнее, чем раньше. А Колин неожиданно весело подмигнул мне. Я улыбнулся скорее себе, чем ему, вызвал по радио Ист-Мидлендс, сообщил о нашем намерении приземлиться и попросил, чтобы прислали механика.
Приземляясь, я пожалел о своем решении. Привод, выравнивающий нос самолета, больше не заедало. Все приборы работали нормально. Я выставил себя дураком, пассажиры придут в ярость, компания потерпит убытки на ненужных расходах, а мне придется искать очередную работу.
Мы нормально приземлились, самолет занял место на указанной сигнальщиком стоянке, и я предложил пассажирам пройти в зал аэропорта, потому что проверка может занять полчаса, если не больше.
Пассажиры кипели от злости. В воздухе они, может быть, еще сомневались: вдруг я прав и лучше приземлиться. Но тут, на земле, в полной безопасности, они уже с уверенностью считали, что в проверке нет необходимости.
Я прошел часть пути к дверям зала ожидания вместе с ними, затем повернул к контрольному посту, чтобы, как обычно, доложить о приземления и попросить поскорее прислать механика. Пассажирам я сказал, что приду за ними в бар, когда проверка закончится.
– Поторопитесь! – грубо рявкнул Голденберг.
– Очень досадно, очень досадно, просто безобразие, – ворчал майор.
– Я не ночевала дома прошлую ночь... Специально хотела вернуться домой сегодня вечером. С таким же успехом я могла ехать на машине... Какой смысл платить за скорость, если вы не выдерживаете расписание? – Раздражение Энни Вилларс пробилось сквозь бархатную перчатку.
– Если лошадь кашляет, вы же не заставите ее участвовать в скачках, – заметил Колин Росс.
Все трое с неприязнью посмотрели на него. Я поблагодарил Колина и свернул к контрольному посту. Краем газа я видел, как они вошли в зал аэропорта, потом оглянулся на самолет и мрачно направился к большим стеклянным дверям.
За моей спиной раздался треск, будто ломали ветки, потом чудовищный взрыв и рев воздушной волны.
Я последовательно услышал эти звуки и быстро обернулся.
Там, где стоял новенький бело-голубой "Чероки", бушевал огромный огненный шар.
Глава 4
Бомба взорвалась за доли секунды. Интерес публики к событию длился три дня. Следствие растянулось на недели.
Как и следовало ожидать, газеты в городе вышли с огромными заголовками: "Только минута отделила Колина Росса от смерти", "Жокей-чемпион побеждает в скачке со временем". Энни Вилларс, выглядевшая особенно нежной и хрупкой, сказала в телевизионном интервью, что нам всем фантастически повезло. Газеты цитировали майора Тайдермена, который будто бы сообщил: "К счастью, в самолете оказалась какая-то неисправность, и мы приземлились для проверки. Иначе..." И Колин Росс, как бы завершая его мысль, поставил точки над i: "Иначе мы все вместе с дождем рассеялись бы над Ноттингемом".
Но, разумеется, это было уже после того, как они пришли в себя. Когда я подбежал к ним, они стояли у входа в зал для пассажиров с вытаращенными глазами и помертвевшими от шока лицами. Энни Вилларс трясло с головы до ног, и рот был широко раскрыт. Она невидящими глазами посмотрела на меня, издала какой-то мяукающий звук и начала медленно оседать от совсем не фельдмаршальской слабости. Я подхватил ее почти у самой земли и поднял на руки, чтобы ей не лежать под дождем на мокром гудроне. Она весила даже меньше, чем казалось.
– Боже, – без конца повторяя Голденберг. – Боже. – Его сознание и язык словно зациклились на одном-единственном слове.
У майора дрожали губы, он явно проигрывал бой – ему не удавалось прикусить их зубами, чтобы остановить дрожь. Пот мелкими каплями покрывал его лоб, и он жадно хватал воздух, точно задыхаясь.
Я держал на руках Энни Вилларс и смотрел на смертельную агонию самолета. От первого взрыва он разлетелся на части, и тотчас же вспыхнули баки с горючим и довершили дело. Искореженные и обгоревшие обломки разлетелись по мокрому гудрону и казались слишком маленькими, чтобы составить из них нечто целое. Их окружали струйки пылающего горючего, а оранжево-желтые языки пламени с ревом приканчивали большой обломок, который напоминал переднюю часть кабины.
Мое сиденье. Мое горячее горящее сиденье.
Несчастья следовали за мной, как крысы за Гаммельнским Крысоловом.
Колин Росс выглядел таким же потрясенным, как и остальные, но его нервы были из другого материала.
– Что это?.. Бомба?
– Она самая.
– Не смешно. – Он сурово взглянул на меня.
– Но и не трагично, – ответил я.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50