Две лошади Янгов, разделенные жребием, все равно сошлись вместе и всю дистанцию шли бок о бок, словно двойняшки. Флокати, в розовом, прижался к барьеру, как будто без него не знал дороги, и четыре других жокея взяли его в коробочку.
Когда они в первый раз проходили перед трибуной, Высокий Эвкалипт Ануинов все еще скакал впереди, но с ним почти поравнялся Премьер; Неженка держалась внутренней бровки, жокей с трудом сдерживал ее. Стараясь изо всех сил ради славы Канады, все одиннадцать прошли поворот и понеслись по дальней прямой, держась плотно, словно спаянные друг с другом. Когда они вышли на последнюю прямую, казалось, что так, тесной кучкой, они и придут к финишу.
Но на прямой кучка распалась. Часть ее вынесло в поле, и красно-белые цвета Премьера оказались впереди. На полкорпуса за ним скакали обе лошади Янгов, и тут Высокий Эвкалипт неожиданно рванулся в открывшийся перед ним просвет и занял место у барьера далеко впереди Неженки.
Толпа на трибунах бесновалась. Все ставили на Премьера. Рев, наверное, был слышен даже в Монреале. Канадские скаковые власти снова получили то, что хотели, — блестящий драматический финиш заезда на приз Скакового поезда. А Мерсеру снова пришлось мужественно смириться со вторым местом.
Это Ануины, пребывавшие на седьмом небе от восторга, подвели Высокого Эвкалипта к трибуне для награждения. Это Ануины из Австралии обнимали и целовали всех, кто оказывался поблизости (включая лошадь). Это Ануинов фотографировали, поставив по обе стороны от тяжело дышавшего победителя, на шею которого в знак его триумфа была накинута огромная цветочная гирлянда. Это Ануины получили кубок, чек на призовую сумму и выслушали речи председателя правления ипподрома и высших чинов Жокейского клуба, и этот день запомнится им навсегда.
Радуясь их победе, я опустил бинокль, благодаря которому разглядел даже слезы на щеках миссис Ануин, и тут увидел, что прямо подо мной, перед главной трибуной, стоит человек с костлявым лицом и, задрав голову, смотрит на окна клуба.
Дрожащими руками я поспешно снова поднес к глазам бинокль, навел его, включил автоматическую фокусировку, нажал на спуск и услышал тихий щелчок затвора. Попался!
Это был мой единственный шанс. Еще не успел передвинуться кадр в аппарате, как человек с костлявым лицом отвернулся и опустил голову, так что теперь мне были видны только его лоб и седые волосы, а еще через две секунды он пошел к трибуне и исчез из моего поля зрения.
Сколько времени он там простоял, я не имел никакого представления слишком увлекся чествованием Ануинов. Я стал как можно быстрее спускаться с трибуны, но быстро не получалось, потому что все остальные направлялись туда же.
Снова оказавшись на поле, я нигде не мог найти костлявого. Вокруг бурлила толпа, и увидеть что-нибудь за ней было невозможно. Заезд, посвященный Скаковому поезду, был кульминацией программы, и, хотя предстоял еще один, он, по-видимому, никого особенно не интересовал. Поток красно-белых значков, бейсболок, маек и воздушных шариков устремился к выходу.
Кучка людей, окружавшая Ануинов, исчезла за дверями клуба, — несомненно, их ждали там еще шампанское и репортеры. Все остальные владельцы, вероятно, тоже будут там, с ними. Если костлявый смотрел на окна клуба в надежде, что увидит Филмера — или что Филмер увидит его, — то, возможно, Филмер спустится, чтобы с ним переговорить, и я, возможно, смогу сфотографировать их вместе — в один прекрасный день такая фотография может пригодиться. Стоит просто подождать — может быть, так и случится. И я стал просто ждать.
Через некоторое время Филмер действительно спустился, но вместе с Даффодил. Костлявый к ним не подошел. Они сели в свой автомобиль с шофером и унеслись бог весть куда, а я предался печальным размышлениям о быстротечности времени — о том, как мало его осталось мне в Виннипеге. Было уже почти шесть часов, и сегодня я уже нигде не найду фотолаборатории, которая могла бы за час проявить пленку. Надо возвращаться в «Шератон», чтобы забрать свою сумку, и вернуться на поезд к семи тридцати или чуть позже.
Я зашел в мужской туалет, вынул пленку из бинокля-фотоаппарата и написал коротенькую сопроводительную записку. Потом я завернул пленку вместе с запиской в бумажное полотенце и отправился на поиски Билла Бодлера, подумав, что ничего страшного не случится, если я обменяюсь с ним парой слов у края поля, поскольку Филмер этого не увидит. Бодлер весь день время от времени попадался мне на глаза вдалеке, но теперь, когда он мне понадобился, его рыжей шевелюры нигде не было видно.
Ко мне подошли Зак с Донной и предложили подвезти в город на их автобусе, и в этот самый момент я увидел не самого Билла Бодлера, а кое-кого, кто мог сделать то, чего не мог сделать Томми, — пойти туда, где находились владельцы.
— Когда уходит автобус? — быстро спросил я Зака, готовый отойти.
— Через двадцать минут. Он у входа. На нем флаг.
— Я приду. Спасибо.
Я быстро, но не бегом преодолел расстояние, отделявшее меня от стройной темноволосой девушки в красной куртке с широким бело-золотым поясом.
— Нэнси! — окликнул я ее, почти совсем догнав. Она удивленно обернулась и вопросительно посмотрела на меня.
— Э-э... Вчера вы забрали у меня кое-какое питье для дочери Билла Бодлера, — сказал я.
— Ах, да.
Теперь она узнала меня, хотя и не сразу.
— Вы случайно не знаете, где я сейчас мог бы его найти?
— Он наверху, в клубе, выпивает с победителями.
— Вы не могли бы... передать ему кое-что еще?
Она сморщила свой веснушчатый носик.
— Я только что оттуда — вышла немного подышать воздухом. — Она вздохнула. — Ну ладно. Я думаю, он хотел бы, чтобы я это сделала, раз вы просите. По-моему, вы с ним приятели. Что ему передать на этот раз?
Я передал ей пленку, завернутую в бумажное полотенце.
— Будут какие-нибудь указания?
— Там внутри записка.
— Вы прямо какие-то рыцари плаща и кинжала.
— Спасибо вам большое, и... э-э... передайте ему это без особого шума.
— А что там? — спросила она.
— Пленка — на ней то, что было сегодня.
Она, видимо, была несколько разочарована.
— Не потеряйте, — сказал я. Это ей, кажется, понравилось больше, и она, широко улыбнувшись мне через плечо, направилась к входу в клуб. Я надеялся, что там, наверху, она не устроит из передачи никакого грандиозного шоу, но на всякий случай решил, что буду держаться там, где она не сможет меня увидеть и указать на меня кому-нибудь из владельцев. Поэтому я вышел с ипподрома через центральный выход, нашел актерский автобус по флагу с надписью: «Скаковой поезд с таинственными приключениями» — влез в него, смешавшись с собиравшейся труппой.
Актеры большей частью ставили на Премьера (а как же иначе?), но утешились тем, что у них взяли довольно длинное интервью для телевидения. Как сказал Зак, многие лошадники из Виннипега спрашивали, как они могут попасть на поезд.
— Должен сказать, — заметил он, зевая, — что после всей этой шумихи дело пошло хорошо.
Как раз эта шумиха и успех всего предприятия, подумал я, таят в себе опасность. Чем больше взоры Канады, Австралии и Англии прикованы к поезду, тем сильнее Филмеру, возможно, захочется навлечь на него дурную славу. Возможно... возможно... я гоняюсь за тенью — пытаюсь предотвратить что-то такое, чего может и не случиться, и предугадать намерения преступника, чтобы он не совершил преступления.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90
Когда они в первый раз проходили перед трибуной, Высокий Эвкалипт Ануинов все еще скакал впереди, но с ним почти поравнялся Премьер; Неженка держалась внутренней бровки, жокей с трудом сдерживал ее. Стараясь изо всех сил ради славы Канады, все одиннадцать прошли поворот и понеслись по дальней прямой, держась плотно, словно спаянные друг с другом. Когда они вышли на последнюю прямую, казалось, что так, тесной кучкой, они и придут к финишу.
Но на прямой кучка распалась. Часть ее вынесло в поле, и красно-белые цвета Премьера оказались впереди. На полкорпуса за ним скакали обе лошади Янгов, и тут Высокий Эвкалипт неожиданно рванулся в открывшийся перед ним просвет и занял место у барьера далеко впереди Неженки.
Толпа на трибунах бесновалась. Все ставили на Премьера. Рев, наверное, был слышен даже в Монреале. Канадские скаковые власти снова получили то, что хотели, — блестящий драматический финиш заезда на приз Скакового поезда. А Мерсеру снова пришлось мужественно смириться со вторым местом.
Это Ануины, пребывавшие на седьмом небе от восторга, подвели Высокого Эвкалипта к трибуне для награждения. Это Ануины из Австралии обнимали и целовали всех, кто оказывался поблизости (включая лошадь). Это Ануинов фотографировали, поставив по обе стороны от тяжело дышавшего победителя, на шею которого в знак его триумфа была накинута огромная цветочная гирлянда. Это Ануины получили кубок, чек на призовую сумму и выслушали речи председателя правления ипподрома и высших чинов Жокейского клуба, и этот день запомнится им навсегда.
Радуясь их победе, я опустил бинокль, благодаря которому разглядел даже слезы на щеках миссис Ануин, и тут увидел, что прямо подо мной, перед главной трибуной, стоит человек с костлявым лицом и, задрав голову, смотрит на окна клуба.
Дрожащими руками я поспешно снова поднес к глазам бинокль, навел его, включил автоматическую фокусировку, нажал на спуск и услышал тихий щелчок затвора. Попался!
Это был мой единственный шанс. Еще не успел передвинуться кадр в аппарате, как человек с костлявым лицом отвернулся и опустил голову, так что теперь мне были видны только его лоб и седые волосы, а еще через две секунды он пошел к трибуне и исчез из моего поля зрения.
Сколько времени он там простоял, я не имел никакого представления слишком увлекся чествованием Ануинов. Я стал как можно быстрее спускаться с трибуны, но быстро не получалось, потому что все остальные направлялись туда же.
Снова оказавшись на поле, я нигде не мог найти костлявого. Вокруг бурлила толпа, и увидеть что-нибудь за ней было невозможно. Заезд, посвященный Скаковому поезду, был кульминацией программы, и, хотя предстоял еще один, он, по-видимому, никого особенно не интересовал. Поток красно-белых значков, бейсболок, маек и воздушных шариков устремился к выходу.
Кучка людей, окружавшая Ануинов, исчезла за дверями клуба, — несомненно, их ждали там еще шампанское и репортеры. Все остальные владельцы, вероятно, тоже будут там, с ними. Если костлявый смотрел на окна клуба в надежде, что увидит Филмера — или что Филмер увидит его, — то, возможно, Филмер спустится, чтобы с ним переговорить, и я, возможно, смогу сфотографировать их вместе — в один прекрасный день такая фотография может пригодиться. Стоит просто подождать — может быть, так и случится. И я стал просто ждать.
Через некоторое время Филмер действительно спустился, но вместе с Даффодил. Костлявый к ним не подошел. Они сели в свой автомобиль с шофером и унеслись бог весть куда, а я предался печальным размышлениям о быстротечности времени — о том, как мало его осталось мне в Виннипеге. Было уже почти шесть часов, и сегодня я уже нигде не найду фотолаборатории, которая могла бы за час проявить пленку. Надо возвращаться в «Шератон», чтобы забрать свою сумку, и вернуться на поезд к семи тридцати или чуть позже.
Я зашел в мужской туалет, вынул пленку из бинокля-фотоаппарата и написал коротенькую сопроводительную записку. Потом я завернул пленку вместе с запиской в бумажное полотенце и отправился на поиски Билла Бодлера, подумав, что ничего страшного не случится, если я обменяюсь с ним парой слов у края поля, поскольку Филмер этого не увидит. Бодлер весь день время от времени попадался мне на глаза вдалеке, но теперь, когда он мне понадобился, его рыжей шевелюры нигде не было видно.
Ко мне подошли Зак с Донной и предложили подвезти в город на их автобусе, и в этот самый момент я увидел не самого Билла Бодлера, а кое-кого, кто мог сделать то, чего не мог сделать Томми, — пойти туда, где находились владельцы.
— Когда уходит автобус? — быстро спросил я Зака, готовый отойти.
— Через двадцать минут. Он у входа. На нем флаг.
— Я приду. Спасибо.
Я быстро, но не бегом преодолел расстояние, отделявшее меня от стройной темноволосой девушки в красной куртке с широким бело-золотым поясом.
— Нэнси! — окликнул я ее, почти совсем догнав. Она удивленно обернулась и вопросительно посмотрела на меня.
— Э-э... Вчера вы забрали у меня кое-какое питье для дочери Билла Бодлера, — сказал я.
— Ах, да.
Теперь она узнала меня, хотя и не сразу.
— Вы случайно не знаете, где я сейчас мог бы его найти?
— Он наверху, в клубе, выпивает с победителями.
— Вы не могли бы... передать ему кое-что еще?
Она сморщила свой веснушчатый носик.
— Я только что оттуда — вышла немного подышать воздухом. — Она вздохнула. — Ну ладно. Я думаю, он хотел бы, чтобы я это сделала, раз вы просите. По-моему, вы с ним приятели. Что ему передать на этот раз?
Я передал ей пленку, завернутую в бумажное полотенце.
— Будут какие-нибудь указания?
— Там внутри записка.
— Вы прямо какие-то рыцари плаща и кинжала.
— Спасибо вам большое, и... э-э... передайте ему это без особого шума.
— А что там? — спросила она.
— Пленка — на ней то, что было сегодня.
Она, видимо, была несколько разочарована.
— Не потеряйте, — сказал я. Это ей, кажется, понравилось больше, и она, широко улыбнувшись мне через плечо, направилась к входу в клуб. Я надеялся, что там, наверху, она не устроит из передачи никакого грандиозного шоу, но на всякий случай решил, что буду держаться там, где она не сможет меня увидеть и указать на меня кому-нибудь из владельцев. Поэтому я вышел с ипподрома через центральный выход, нашел актерский автобус по флагу с надписью: «Скаковой поезд с таинственными приключениями» — влез в него, смешавшись с собиравшейся труппой.
Актеры большей частью ставили на Премьера (а как же иначе?), но утешились тем, что у них взяли довольно длинное интервью для телевидения. Как сказал Зак, многие лошадники из Виннипега спрашивали, как они могут попасть на поезд.
— Должен сказать, — заметил он, зевая, — что после всей этой шумихи дело пошло хорошо.
Как раз эта шумиха и успех всего предприятия, подумал я, таят в себе опасность. Чем больше взоры Канады, Австралии и Англии прикованы к поезду, тем сильнее Филмеру, возможно, захочется навлечь на него дурную славу. Возможно... возможно... я гоняюсь за тенью — пытаюсь предотвратить что-то такое, чего может и не случиться, и предугадать намерения преступника, чтобы он не совершил преступления.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90