— Они искали сейф, — пробормотала она.
— Что?
— Сейф. Но у нас нет сейфа. Я говорила им. — Две слезинки поползли по ее щекам. — Где сейф, повторяли они. Они избили меня.
— У нас нет сейфа, — прорычал Стив. — Я убью их.
— Хорошо, сэр, — сказал полицейский. — Только спокойно, сэр, будьте любезны.
— Один... начал ломать вещи, — сказала миссис Миллес. — Другой бил меня.
— Скоты, — проговорил Стив.
— Они не говорили, что им нужно? — спросил полицейский.
— Сейф.
— Да, но это было все? Может, они искали деньги? Драгоценности? Серебро? Золотые монеты? Что они в точности говорили, миссис Миллес?
Она слегка сдвинула брови, словно задумавшись. Затем, с трудом выговаривая слова, сказала:
— Они спрашивали только: “Где сейф”.
— Полагаю, вы знаете, — сказал я полицейскому, — что этот дом и вчера грабили?
— Да, сэр. Я сам тут вчера был. — Он несколько мгновений оценивающе смотрел на меня, затем снова повернулся к матери Стива: — Эти двое юнцов в масках говорили что-нибудь о том, что были тут вчера? Попытайтесь припомнить, миссис Миллес.
— Я... не думаю.
— Не торопитесь, — сказал он. — Попытайтесь вспомнить.
Она довольно долго молчала, по щекам ее скатились еще две слезинки. “Бедная женщина, — подумал я. — Столько страданий, столько горя, столько оскорблений... И сколько мужества”.
Наконец она сказала:
— Они были... как быки. Они орали. Они были грубы. Они... толкали меня. Толкали. Я открыла переднюю дверь. Они ворвались. Впихнули... меня. Начали... все ломать... Устроили этот разгром... Кричали... “Где сейф. Говори, где сейф”... Били меня. — Она помолчала. — Не думаю... чтобы они что-то говорили... про вчера...
— Убью, — прохрипел Стив.
— Третий раз, — прошептала его мать.
— Что, миссис Миллес? — спросил полицейский.
— Третий раз ограбили. Уже было... два года назад.
— Вы не можете заставлять ее вот так лежать, — прорычал Стив. — Задавать все эти вопросы... Вы вызвали врача?
— Все в порядке, Стив, дорогой, — сказала соседка, подавшись вперед, словно хотела утешить его. — Я позвонила доктору Уильямсу. Он сказал, что сейчас же приедет. — Вид у нее был заботливый и обеспокоенный, но тем не менее она получала удовольствие от всего этого зрелища, и я представлял себе, как она будет рассказывать об этом всем соседям. — Я тут была раньше, помогала твоей матери, Стив, — затараторила она, — но, конечно, я ходила домой — соседняя дверь, ты же знаешь, дорогой, — чтобы приготовить чай для моей семьи, и тут я услышала крики. Мне показалось, что тут что-то не так, милый, и я побежала назад посмотреть, стала звать твою маму, чтобы с просить, все ли в порядке, и тут эти два ужасных юнца выскочили из дому, просто вылетели, и я, конечно, вошла... и тут... твоя бедная мама... потому я позвонила в полицию и в “Скорую”, и доктору Уильямсу, и всем остальным. — Она выглядела так, словно ожидала, что ее, по крайней мере, по головке погладят за такое присутствие духа, но Стив сейчас не был способен на это.
Полицейский тоже не оценил ее стараний.
— Вы не помните, на какой машине они уехали? — спросил он.
— Светлая, среднего размера, — твердо ответила она.
— Это все?
— Я не особо обращаю внимание на машины.
Никто не сказал, что на эту ей следовало бы обратить внимание. Но все об этом подумали.
Я прочистил горло и несмело обратился к полицейскому:
— Я не знаю, пригодится ли это, и, конечно, вы можете и своего человека для этого позвать, и все такое, но у меня тут в машине камера, если вам, конечно, нужны фотографии всего этого.
Он поднял голову и сказал “да”. Потому я принес обе камеры и сделал две серии снимков — цветные и черно-белые, с крупным планом избитого лица и широкоугольные снимки комнаты. Мать Стива безропотно терпела вспышки, и съемка не заняла много времени.
— Вы профессиональный фотограф, сэр? — спросил полицейский.
Я покачал головой:
— Просто у меня большая практика.
Он сказал, куда отослать готовые фотографии. Тут приехал доктор.
— Не уходи пока, — сказал мне Стив. Я увидел в его напряженном лице отчаяние и остался с ним, пока не закончилась вся последовавшая суматоха. Я сидел на лестнице, за дверями гостиной.
— Не знаю, что делать, — сказал он, садясь рядом со мной. — Я в таком виде не могу водить машину, а мне нужно поехать и посмотреть, чтобы с ней все было в порядке. Они заберут ее в больницу на ночь. Может, я поймаю такси?..
Вообще-то он не просил, но этот вопрос сам по себе был просьбой. Я сдержал вздох и предложил помочь. Он благодарил меня так, словно я бросил ему спасательный круг.
* * *
В конце концов я остался с ним на ночь, поскольку, когда мы вернулись из больницы, у него был такой измученный вид, что я не мог просто так уехать и бросить его одного. Я приготовил пару омлетов, потому что к тому времени — а было уже десять — мы умирали с голоду, ведь оба не ели с самого завтрака. Потом я немного прибрался.
Он сидел на краю софы, бледный, измученный, не обращая внимания на свой болезненный перелоем. Возможно, он почти и не чувствовал боли, хотя его лицо было полно страдания. Говорил он только о матери.
— Я убью этих ублюдков, — сказал он.
“Смело, но глупо, — подумал я. — Как обычно. Судя по положению вещей, если Стивен со своим весом в девять стонов семь кило встретится с этими двумя ублюдками, то, скорее, это они его убьют”.
Я начал с дальнего угла комнаты, собрал кучу журналов, газет и старых писем, а также поднял дно и крышку от коробки в десять на восемь дюймов, в которой когда-то лежала фотобумага. Старая подружка.
— Что мне со всем этим делать? — спросил я Стива.
— Да просто сложи где-нибудь, — неопределенно сказал он. — Тут кое-что полетело с полки над телевизором.
Деревянная журнальная полка валялась на боку на ковре, пустая.
— А это папина мусорная коробка, вон та, оранжевая, потрепанная. Он держал ее на полке вместе с бумагами. Никогда ничего из нее не выкидывал, просто складывал сюда неудачные снимки, год за годом. Просто смешно. — Он зевнул. — Ты не особо старайся. Мамина соседка приберется.
Я поднял кучку какого-то хлама: прозрачный кусочек пленки шириной дюйма в три и длиной около восьми, несколько лент 35-миллиметровых цветных негативов, проявленных, но пустых, и довольно хорошую фотографию миссис Миллес с пятнами реактива на волосах и шее.
— Это, наверное, было в папиной мусорной коробке, — сказал, зевая, Стив. — Можешь выбросить.
Я сложил все в мусорную корзину и добавил туда же почти черную черно-белую фотографию, разорванную пополам, и несколько цветных негативов в кляксах фиксажа.
— Он хранил их, чтобы не забывать о своих ошибках, — сказал Стив. — Просто невозможно представить, что он больше не вернется...
В бумажной папке была еще одна очень темная фотография, на которой был изображен какой-то человек за столом. Фигура была в тени.
— Тебе она нужна? — спросил я.
Он покачал головой.
— Это все папин хлам.
Я снова положил на журнальную полку женские журналы и поставил несколько деревянных безделушек, сложил письма в кучу на столе. На полу в одной куче валялись обрывки китайских орнаментов для вышивки, обломки старательно разломанной коробки с рукоделием на тонких ножках-подставках, маленькое бюро, перевернутое набок, из ящиков которого при падении водопадом хлынула писчая бумага. Казалось, что весь этот погром был учинен только для вящего шума и устрашения — как и те крики, то избиение, о котором рассказала миссис Миллес.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66