Всякий согласится, что проблема была необычная.
Итак, на следующий день после ареста Жоама Дакосты судья Жаррикес отправился в тюрьму на улицу Бога-сына, где был заключен арестант.
Тюрьмой служил бывший монастырь на берегу одного из главных каналов города. Прежних добровольных затворников в этом старом здании, плохо приспособленном для своего нового назначения, сменили теперь узники поневоле. Комната, отведенная Жоаму Дакосте, не походила на мрачные камеры, где в наше время арестанты отбывают наказание. Это была просто монашеская келья с выходившим на пустырь решетчатым окном без «козырька», со скамьей в одном углу и соломенным тюфяком в другом и кое-какими предметами первой необходимости.
Из этой самой кельи Жоама Дакосту вызвали 25 августа около одиннадцати часов утра и привели в кабинет для допросов, устроенный в прежней монастырской трапезной.
Судья Жаррикес был уже там, он сидел за столом в высоком кресле спиной к окну, чтобы лицо его оставалось в тени, а свет падал только на лицо арестанта. Его письмоводитель сидел на другом конце стола, засунув перо за ухо, равнодушный, как все судейские чиновники, всегда готовые записывать любые вопросы и ответы.
Жоама Дакосту ввели в кабинет, и его стража вышла по знаку судьи.
Жаррикес долго вглядывался в осужденного. А тот поклонился ему и стоял, держась, как и подобало – не вызывающе и не подобострастно, с достоинством ожидая, когда ему станут задавать вопросы, чтобы отвечать на них.
– Имя и фамилия? – начал судья Жаррикес.
– Жоам Дакоста.
– Возраст?
– Пятьдесят два года.
– Где вы живете?
– В Перу, в деревне Икитос.
– Под какой фамилией?
– Под именем Гарраль, это имя моей матери.
– Почему вы взяли себе это имя?
– Потому что я двадцать три года скрывался от бразильской полиции.
Ответы были так точны и так ясно свидетельствовали, что Жоам Дакоста решил признаться во всем – и в своем прошлом и в настоящем, – что судья Жаррикес, не привыкший к такому поведению, вздернул выше свой длинный нос.
– А почему бразильская полиция преследовала вас?
– Потому что в 1826 году я был приговорен к смертной казни по делу о краже алмазов в Тижоке.
– Значит, вы признаете, что вы Жоам Дакоста?
– Да, я Жоам Дакоста.
Все ответы были даны очень спокойно и совершенно просто. Маленькие глазки судьи, спрятавшиеся под полуопущенными веками, казалось, говорили: «Вот дело, которое пойдет как по маслу!»
Между тем приближалась минута, когда полагалось задать неизменный вопрос, за которым следовал неизменный ответ обвиняемого, кто бы он ни был: «Ни в чем не виноват».
Пальцы судьи Жаррикеса начали тихонько барабанить по столу.
– Жоам Дакоста, – спросил он, – что вы делаете в Икитосе?
– Я владелец фазенды и управляю довольно крупным поместьем.
– И оно приносит доход?
– Большой доход.
– Давно вы покинули вашу фазенду?
– Больше двух месяцев назад.
– Зачем?
– Для этого, господин судья, у меня был повод, но истинная цель заключалась в другом.
– Какой повод?
– Сплавить в провинцию Пара большой плот строевого леса, а также груз сырья, добытого на берегах Амазонки.
– Ага! – сказал Жаррикес. – А какова была истинная цель вашей поездки?
Задав этот вопрос, судья подумал: «Ну, теперь пойдут всякие увертки и вранье!»
– Истинной моей целью, – твердо сказал Жоам Дакоста, – было вернуться на родину и отдать себя в руки правосудия моей страны.
– В руки правосудия! – воскликнул судья, подскочив на кресле. – Отдать себя… добровольно?
– Добровольно!
– Почему?
– Потому что я устал, мне было невмоготу жить во лжи, под чужим именем, потому что я хотел вернуть моей жене и детям имя, которое им принадлежит, потому, наконец…
– Потому что?
– Я невиновен!
«Этого я и ждал!» – подумал судья Жаррикес.
И, в то время как его пальцы барабанили на столе что-то вроде марша, он кивнул Жоаму Дакоста, как бы говоря: «Ну-ну, рассказывайте вашу басню! Я знаю ее наперед, но не стану вам мешать рассказать ее по-своему!»
Жоам Дакоста понимал, что судья относится к нему не очень доброжелательно, но делал вид, что ничего не замечает. Он рассказал всю свою жизнь, говорил очень сдержанно, не изменяя своему спокойствию, не упуская ни одного обстоятельства до и после приговора. Он не выставлял напоказ ни достойную и окруженную уважением жизнь, которую вел после побега, ни свято выполняемых им обязанностей главы семьи – мужа и отца. Он подчеркнул лишь одно обстоятельство: он прибыл в Манаус, чтобы потребовать пересмотра своего дела и добиться оправдания, – приехал сам, хотя ничто его к тому не принуждало.
Судья Жаррикес, заранее предубежденный против всякого обвиняемого, не прерывал его. Он только устало щурился, как человек, в сотый раз слушающий одну и ту же историю; а когда Жоам Дакоста положил на стол свои записки, то даже не пошевелился, чтобы их взять.
– Вы кончили? – спросил он.
– Да, сударь.
– И вы утверждаете, что уехали из Икитоса только для того, чтобы потребовать пересмотра вашего дела?
– У меня не было другой цели.
– А как вы это докажете? Чем подтвердите, что, если б не донос, по которому вас арестовали, вы явились бы сюда сами?
– Прежде всего этими записками.
– Эти записки были у вас в руках, и ничто не доказывает, что вы отдали бы их, если бы вас не арестовали.
– Во всяком случае, сударь, есть один документ, который уже не находится у меня в руках, и подлинность его не может вызвать сомнений.
– Какой же?
– Письмо, написанное мною вашему предшественнику, судье Рибейро, где я предупреждал его о своем приезде.
– Вот как! Вы ему писали?
– Да, и письмо это должно быть доставлено и передано вам.
– В самом деле? – недоверчиво заметил судья. – Стало быть, вы писали судье Рибейро?
– До того, как господин Рибейро стал судьей в этой провинции, – ответил Жоам Дакоста, – он был адвокатом в Вилла-Рике. Это он защищал меня на процессе в Тижоке. Он не сомневался в моей невиновности. Он сделал все, что мог, чтобы меня спасти. Двадцать лет спустя, когда его назначили главным судьей в Манаусе, я сообщил ему, кто я, где я и что собираюсь предпринять. Он был по-прежнему уверен в моей правоте, и по его совету я бросил фазенду и приехал сюда, чтобы добиваться оправдания. Но смерть внезапно сразила его, и, быть может, я тоже погибну, если в судье Жаррикесе не найду второго судью Рибейро!
После такого прямого обращения судья Жаррикес чуть не вскочил, в нарушение всех правил, ибо судьям полагается сидеть, но вовремя спохватился и только пробормотал:
– Очень ловко, право же, очень ловко!
Как видно, у судьи Жаррикеса было бронированное сердце и пронять его было нелегко.
В эту минуту в комнату вошел караульный и вручил судье запечатанный конверт.
Жаррикес сорвал печать и вынул из конверта письмо. Прочитав его, он нахмурился и сказал:
– У меня нет причин скрывать от вас, Жоам Дакоста, что это то самое письмо, о котором вы говорили; вы послали его судье Рибейро, а письмо передали мне. Следовательно, нет никаких оснований сомневаться в том, что вы говорили по этому поводу.
– Не только по этому поводу, но и во всем, что я рассказывал вам о моей жизни, – в моей исповеди тоже нельзя сомневаться!
– Э, Жоам Дакоста, – живо возразил судья Жаррикес, – вы уверяете меня в вашей невиновности, а ведь так поступают все обвиняемые!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65
Итак, на следующий день после ареста Жоама Дакосты судья Жаррикес отправился в тюрьму на улицу Бога-сына, где был заключен арестант.
Тюрьмой служил бывший монастырь на берегу одного из главных каналов города. Прежних добровольных затворников в этом старом здании, плохо приспособленном для своего нового назначения, сменили теперь узники поневоле. Комната, отведенная Жоаму Дакосте, не походила на мрачные камеры, где в наше время арестанты отбывают наказание. Это была просто монашеская келья с выходившим на пустырь решетчатым окном без «козырька», со скамьей в одном углу и соломенным тюфяком в другом и кое-какими предметами первой необходимости.
Из этой самой кельи Жоама Дакосту вызвали 25 августа около одиннадцати часов утра и привели в кабинет для допросов, устроенный в прежней монастырской трапезной.
Судья Жаррикес был уже там, он сидел за столом в высоком кресле спиной к окну, чтобы лицо его оставалось в тени, а свет падал только на лицо арестанта. Его письмоводитель сидел на другом конце стола, засунув перо за ухо, равнодушный, как все судейские чиновники, всегда готовые записывать любые вопросы и ответы.
Жоама Дакосту ввели в кабинет, и его стража вышла по знаку судьи.
Жаррикес долго вглядывался в осужденного. А тот поклонился ему и стоял, держась, как и подобало – не вызывающе и не подобострастно, с достоинством ожидая, когда ему станут задавать вопросы, чтобы отвечать на них.
– Имя и фамилия? – начал судья Жаррикес.
– Жоам Дакоста.
– Возраст?
– Пятьдесят два года.
– Где вы живете?
– В Перу, в деревне Икитос.
– Под какой фамилией?
– Под именем Гарраль, это имя моей матери.
– Почему вы взяли себе это имя?
– Потому что я двадцать три года скрывался от бразильской полиции.
Ответы были так точны и так ясно свидетельствовали, что Жоам Дакоста решил признаться во всем – и в своем прошлом и в настоящем, – что судья Жаррикес, не привыкший к такому поведению, вздернул выше свой длинный нос.
– А почему бразильская полиция преследовала вас?
– Потому что в 1826 году я был приговорен к смертной казни по делу о краже алмазов в Тижоке.
– Значит, вы признаете, что вы Жоам Дакоста?
– Да, я Жоам Дакоста.
Все ответы были даны очень спокойно и совершенно просто. Маленькие глазки судьи, спрятавшиеся под полуопущенными веками, казалось, говорили: «Вот дело, которое пойдет как по маслу!»
Между тем приближалась минута, когда полагалось задать неизменный вопрос, за которым следовал неизменный ответ обвиняемого, кто бы он ни был: «Ни в чем не виноват».
Пальцы судьи Жаррикеса начали тихонько барабанить по столу.
– Жоам Дакоста, – спросил он, – что вы делаете в Икитосе?
– Я владелец фазенды и управляю довольно крупным поместьем.
– И оно приносит доход?
– Большой доход.
– Давно вы покинули вашу фазенду?
– Больше двух месяцев назад.
– Зачем?
– Для этого, господин судья, у меня был повод, но истинная цель заключалась в другом.
– Какой повод?
– Сплавить в провинцию Пара большой плот строевого леса, а также груз сырья, добытого на берегах Амазонки.
– Ага! – сказал Жаррикес. – А какова была истинная цель вашей поездки?
Задав этот вопрос, судья подумал: «Ну, теперь пойдут всякие увертки и вранье!»
– Истинной моей целью, – твердо сказал Жоам Дакоста, – было вернуться на родину и отдать себя в руки правосудия моей страны.
– В руки правосудия! – воскликнул судья, подскочив на кресле. – Отдать себя… добровольно?
– Добровольно!
– Почему?
– Потому что я устал, мне было невмоготу жить во лжи, под чужим именем, потому что я хотел вернуть моей жене и детям имя, которое им принадлежит, потому, наконец…
– Потому что?
– Я невиновен!
«Этого я и ждал!» – подумал судья Жаррикес.
И, в то время как его пальцы барабанили на столе что-то вроде марша, он кивнул Жоаму Дакоста, как бы говоря: «Ну-ну, рассказывайте вашу басню! Я знаю ее наперед, но не стану вам мешать рассказать ее по-своему!»
Жоам Дакоста понимал, что судья относится к нему не очень доброжелательно, но делал вид, что ничего не замечает. Он рассказал всю свою жизнь, говорил очень сдержанно, не изменяя своему спокойствию, не упуская ни одного обстоятельства до и после приговора. Он не выставлял напоказ ни достойную и окруженную уважением жизнь, которую вел после побега, ни свято выполняемых им обязанностей главы семьи – мужа и отца. Он подчеркнул лишь одно обстоятельство: он прибыл в Манаус, чтобы потребовать пересмотра своего дела и добиться оправдания, – приехал сам, хотя ничто его к тому не принуждало.
Судья Жаррикес, заранее предубежденный против всякого обвиняемого, не прерывал его. Он только устало щурился, как человек, в сотый раз слушающий одну и ту же историю; а когда Жоам Дакоста положил на стол свои записки, то даже не пошевелился, чтобы их взять.
– Вы кончили? – спросил он.
– Да, сударь.
– И вы утверждаете, что уехали из Икитоса только для того, чтобы потребовать пересмотра вашего дела?
– У меня не было другой цели.
– А как вы это докажете? Чем подтвердите, что, если б не донос, по которому вас арестовали, вы явились бы сюда сами?
– Прежде всего этими записками.
– Эти записки были у вас в руках, и ничто не доказывает, что вы отдали бы их, если бы вас не арестовали.
– Во всяком случае, сударь, есть один документ, который уже не находится у меня в руках, и подлинность его не может вызвать сомнений.
– Какой же?
– Письмо, написанное мною вашему предшественнику, судье Рибейро, где я предупреждал его о своем приезде.
– Вот как! Вы ему писали?
– Да, и письмо это должно быть доставлено и передано вам.
– В самом деле? – недоверчиво заметил судья. – Стало быть, вы писали судье Рибейро?
– До того, как господин Рибейро стал судьей в этой провинции, – ответил Жоам Дакоста, – он был адвокатом в Вилла-Рике. Это он защищал меня на процессе в Тижоке. Он не сомневался в моей невиновности. Он сделал все, что мог, чтобы меня спасти. Двадцать лет спустя, когда его назначили главным судьей в Манаусе, я сообщил ему, кто я, где я и что собираюсь предпринять. Он был по-прежнему уверен в моей правоте, и по его совету я бросил фазенду и приехал сюда, чтобы добиваться оправдания. Но смерть внезапно сразила его, и, быть может, я тоже погибну, если в судье Жаррикесе не найду второго судью Рибейро!
После такого прямого обращения судья Жаррикес чуть не вскочил, в нарушение всех правил, ибо судьям полагается сидеть, но вовремя спохватился и только пробормотал:
– Очень ловко, право же, очень ловко!
Как видно, у судьи Жаррикеса было бронированное сердце и пронять его было нелегко.
В эту минуту в комнату вошел караульный и вручил судье запечатанный конверт.
Жаррикес сорвал печать и вынул из конверта письмо. Прочитав его, он нахмурился и сказал:
– У меня нет причин скрывать от вас, Жоам Дакоста, что это то самое письмо, о котором вы говорили; вы послали его судье Рибейро, а письмо передали мне. Следовательно, нет никаких оснований сомневаться в том, что вы говорили по этому поводу.
– Не только по этому поводу, но и во всем, что я рассказывал вам о моей жизни, – в моей исповеди тоже нельзя сомневаться!
– Э, Жоам Дакоста, – живо возразил судья Жаррикес, – вы уверяете меня в вашей невиновности, а ведь так поступают все обвиняемые!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65