Курочка, а потом и Рябов, вихляясь изо всех сил, подтянулись по разу.
Никто никого не укорял, но дело было плохо. Огнев принес команде девять очков. Камчадалы по семь-восемь.
Пришла очередь двум последним.
– Сначала я, – решил Годунов и одарил команду двадцатью шестью очками.
Под перекладину встал Агей.
– Это он! Он! – закричал кто-то из пятиклашек. – Смотрите!
Агей закусил губу. Подпрыгнул, приладил руки. Снял с перекладины левую и подтянулся на правой восемь раз, потом поменял руку и еще подтянулся восемь раз.
– Не спрыгивай! – крикнул Годунов. – На двух подтягивайся! Агей подтянулся еще двадцать раз, и руки у него сами разжались от усталости.
Он упал, но ребята подхватили его и стали качать.
– Сто восемьдесят очков! – переглянулись между собой преподаватели физкультуры. – Результат чуть ли не двух классов. Справедливо ли?
По мегафону обратились к командам с тем же вопросом: справедливо ли?
– Справедливо! – как один человек, ответила школа.
Феноменальный рекорд был утвержден.
Плавать пошли на городской пляж.
Годунов сказал Агею:
– Плывем в паре, покажем клаос.
Агей усмехнулся: он не умел плавать. Он шел, однако, со всеми, чтобы только посмотреть, как поплывут одноклассники. Но вдруг оказалось, что время, отпущенное для их школы, на исходе. Поэтому все побежали. И сразу на старт, едва рубахи и брюки скинули.
– Ребята! – взмолился Агей.
– Первая пятерка! – скомандовал учитель физкультуры. Годунов дернул героя спартакиады за руку и поставил рядом с собой. Грянул выстрел.
– Я не умею! – успел крикнуть Агей и сиганул в голубую бездну.
Буль. Буль.
Он вынырнул. И снова пошел на дно. И снова вынырнул. Кто-то потянул его, и он очутился на ступенях набережной.
Ступени обросли нежно-зелеными водорослями, были теплыми.
Рядом с ним, отирая воду с лица, сидел Борис Годунов. Подбежал Вова.
– Ты чего?! Плавать не умеешь?!
– Дурак! – сказал Вове Борис Годунов. – Он же с Памира. Там вода в замерзшем состоянии – ледники.
Зачем люди учатся
В понедельник на Агея прибегала поглядеть чуть ли не вся школа: плавает, как топор, но зато на одной руке подтягивается!
А вот Курочка Ряба затосковала: и город, и школа забыли ее.
На черчении Курочка Ряба ползала под столами чуть не до конца урока, а когда началась перемена, рванувшиеся на волю ребята обнаружили, что ноги не идут. Курочка Ряба не поленилась, каждому связала шнурками ботинок с ботинком.
Было смешно, но не очень.
Агей получил письмо от дедушки.
«Друг мой! – писал Виталий Михайлович. – Открылась мне грустная истина. Горы величественны и прекрасны, но, но, но! Без тебя, Агей, ветер уже не свистит, а хнычет. Яки стали хмурые. Даже свету вроде поубавилось. Я понял: ты – мой Памир. Ты – мой свет. Поставил вопрос о замене. Дело решится, конечно, не сразу, но, думаю, эта зимовка у меня последняя».
«Дедушка! – тотчас ответил Агей. – Я смотрю на море, а думаю о вас: о тебе и о всех наших Агеях. Я хочу во сне видеть наши горы – и не вижу! У меня все хорошо. Сегодня иду учиться плавать. Дельфинов еще не встречал, зато слышал, как чайки хохочут… В школе сначала были трудности, но теперь дела пошли на лад… И еще хочу сказать тебе, дедушка. Спасибо тебе за то, что я – человек с Памира. Агей».
К нему зашел Борис Годунов.
Увидел, что Агей сидит за учебником географии, удивился:
– Чего ты учишь? Двоек, что ли, испугался? Она их в дневниках ставит, а в журнале – будь спокоен – все мы хорошисты.
– Это я так, – сказал Агей, – эксперимент задумал. Они пошли на море.
Годунов завел Агея по грудь.
– Ложись на воду лицом вниз, с открытыми глазами. И не бойся: море держит.
Агей лег – получилось.
– Теперь на спину.
На спине утонул.
– Не горбься! – командовал Годунов. – Голову откинь! Главное, не дрейфь – не утонешь.
Немножко получилось.
– Ну, вот и все, – сказал Годунов. – Теперь ложись обратно лицом вниз и руками греби.
– Получилось! – удивился Агей.
– Учителя-то какие! Ну, барахтайся. – И Годунов уплыл в такую даль, что Агей из виду его потерял.
Потом они возвращались домой.
– Пошли на дискотеку, – предложил Годунов.
– Нет, – сказал Агей. – Мне учить надо.
Годунов остановился, рот набок съехал, глаза злые.
– Хочешь триста рэ получать? Все выучишь, напялишь очки, пузцо отрастишь… Вот я пойду в мореходку. Девять месяцев проваландаюсь как-нибудь – и в море, в загранку. У тебя будет машина, и у меня будет. Только я уже через три года стану человеком, а тебе и десяти лет не хватит. Точно не хватит. Седьмой, восьмой, девятый и десятый – четыре, пять лет института, два отработки, потом аспирантура. Сколько там, года три? Да еще ведь диссертацию надо защитить. Двадцать лет жизни трехсот рэ – не стоят.
– Я думаю, ты не прав, – сказал Агей.
– Я не прав?! Ну, валяй, загни про красивую ученую жизнь, так и быть, послушаю.
Агей шел молча. Вдруг поднял руку, показал на статую женщины на доме.
– Кто это?
– Кто… баба.
– Нет, это не баба. Это богиня. И зовут ее Артемида, или Диана.
– Откуда ты знаешь?
– По рожкам. Видишь рожки? Только это не рожки, это знак новолуния. Богиню называли трехликой по трем фазам луны. Артемида научила людей собирать по ночам волшебные травы. В Риме в честь ее был храм, который освещали по ночам. А Сервий Тулий построил святилище в Авантине. Всем мужчинам ход туда был запрещен. И между прочим, чтобы занять место жреца в храме Артемиды, новый жрец убивал старого.
Агей огляделся.
– Я, к сожалению, не знаю южной растительности. Но это вот растение не здешнее. Имя ему – испанский дрок. Я хоть видел его раньше только в ботанических атласах, но знаю, сок его ядовит.
– Точно. Ну, а еще что ты знаешь?
– Я знаю, сколько лет земле, на которой мы с тобой стоим.
– Сколько же?
– Крым появился в меловой период, семьдесят миллионов лет тому назад. Мы только что прошли этот материал. А еще я знаю, что ученые пробиваются и пробьются к центру нашей Галактики, которая, вероятнее всего, есть черная дыра. Здесь, на этом вот месте, две с половиной тысячи лет тому назад бегали мальчишки-греки, потому что город был греческий… Но, Годунов, это только полдела – знать, надо еще и уметь. Тысячу лет назад в Европе жило всего тридцать миллионов человек, и половина из них голодала. Не умели себя прокормить. Сейчас в Европе живет семьсот миллионов. И голодных во много раз меньше, чем в тысячном году. Их бы совсем не было, если бы не капитализм. Ты можешь сколько угодно улыбаться, Годунов, но это наука совершила чудо. Вот почему я хочу знать. И знать много. Кстати говоря, машины у меня не будет. Я после еды на лоне природы не оставляю после себя банок от консервов и отравлять воздух ради своего собственного удобства не стану.
– Чего ты шумишь? – сказал Годунов, возя носком кроссовки по земле.
– Годунов! Но ты подумай, как это замечательно! Если я знаю созвездия – значит, мы близкие друг другу, мы родня, если я знаю растения, которые дают мне кислород, жизнь, то и они мне родня, я дружил со снежным барсом, с яком, с сурками. Я жалею, что стрелял в волков, с ними тоже можно дружить. Со всеми живыми существами можно дружить… Это глупость, Годунов, когда говорят: человек – властелин природы. Нахальная и постыдная глупость! Ученый человек – не властвует, он слушает окружающий мир, он думает вместе с ним, вместе с ним живет.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17