Над Колок-шей и над лугом поднимается высокий холм, прорезанный в одном месте оврагом, словно раскроили ножом каравай хлеба. На холме по обе стороны оврага и разместились Кобелиха с Пречистою Горой - Красное Поречье.
Можно бы и не говорить, что место красивое и благодатное. Ведь существовал в незапамятные времена на этом холме монастырь, а известно, что основатели всех монастырей были люди со вкусом или, по крайней мере, с соображением. Все монастыри располагались в угодных, в очаровательных уголках земли. Да и нужно было для благолепия, для того, чтобы богомольцам захотелось сюда прийти, а придя, чтобы умилились, а уйдя, чтобы вспоминали, рассказывали и прославляли.
Интересно бы взглянуть, как выглядел холм над рекой в те времена, когда располагался на нем и вырисовывался древний Покровский монастырь. Теперь мы видели только, как дорога, красиво загибаясь, прочертила белой чертой зеленый скат холма от подножия до вершины.
Поднявшись на холм, мы оказались в большом селе, расположенном в два порядка. Между порядками - ужасно разъезженная грузовиками и тракторами дорога. По ухабам проехали вдоль села и прикинули, что домов не меньше семидесяти.
Что нам делать и как действовать, мы не знали. Проще всего было бы обойти все семьдесят домов из дома в дом и спрашивать - не у вас ли, мол, хранится древняя, от неведомого монастыря оставшаяся, из огня сто тридцать лет назад спасенная икона? Но путь этот, по некотором размышлении, мы отвергли. Во-первых, не в каждый дом войдешь, в ином доме никого нет, все ушли на работу. Во-вторых, сообщать заранее, что мы ищем икону древнюю монастырскую, значило бы возбуждать к ней интерес у жителей Пречистой Горы. В-третьих, атмосфера в современных селах такова (нам казалось), что само по себе смешно и нелепо ходить по домам и спрашивать про иконы.
Мы были во многом робки и наивны, мы были подвержены ложному стыду, который долго и много еще мне вредил. Мы решили найти колхозного бригадира. План был прост. Один писатель и один художник интересуются старым бытом крестьян, вернее, остатками старого быта. Я, писатель, буду спокойно изучать, а художник будет срисовывать. Нас интересовали бы разнообразные предметы крестьянского обихода: серп, цеп, лукошко, какое-нибудь берестяное плетенье, вышитое полотенце, деревянный ковшик - все, что валяется без надобности на чердаке или в чулане. Под этим предлогом, рассчитывали мы, легко зайти в любой дом.
За бригадиром пришлось ехать на другой конец села, на колхозный ток, где шла подготовка к уборке урожая. Снова испытали мы чувство неловкости: люди занимаются делом, ровняют и разметают ток, расстанавливают в нужном порядке разные там сортировки и веялки, бригадир руководит людьми, но вот нужно отрывать его от дела и рассказывать ему, стоящему на фоне современных сельскохозяйственных орудий, о цепах и лаптях.
Бригадир Петр Алексеевич Филиппов, мужчина средних лет, отошел, прихрамывая, от тока и выслушал нас серьезно и внимательно. Повезло нам уж в том, что как раз начинался в колхозе обеденный перерыв. Бригадир все равно, конечно, помог бы нам, но в некоторых домах могло бы не оказаться людей. Петр Алексеевич сразу отверг наш план подворного обхода целой деревни. Он ведь не знал нашей главной цели, он хотел как можно экономнее и лучше сделать то, о чем мы его просили.
- Дома у нас разные. В одном доме, кроме веника у порога, ничего не найдешь, в другом сундук набит прабабушкиным приданым. Есть у нас один старик. Хозяйство когда-то было крепкое, и свои руки в любое дело годились. Одним словом, старинный старик, с него и начнем.
Мы решили подчиниться бригадиру и плыть, что называется, по течению.
Дом старинного старика ничем не выделялся из всех остальных домов. Он был одноэтажный, кирпичный, три окна по улице, заурядный для Пречистой Горы домишко.
У старика - седая, местами пожелтевшая от табака борода, сам он весь небольшой, сухонький, но из тех, про кого говорят: двужильный.
- Хорошее дело вы задумали, молодые люди. Пройдет еще десять лет, и не найдешь в деревне не то что цепа - серпа. Отошло. Значит, должна молодежь знать, что был такой инструмент - серпы.
Старик полез под застреху и вручил нам замечательный, но давно не работавший, не высветленный беспрерывным скольжением по соломе серп. В некоторой растерянности мы приняли подарок. Ради серпа можно было бы и не ездить за двенадцать верст. Серп нашелся бы и в своем селе.
Вслед за серпом старик вытащил плетенный из бересты кошель, по форме похожий на ранец, с откидной, как у ранца, крышкой.
- Вот вам кошель. Раньше пастухи носили в нем еду.
Из застекленного шкафика старик достал изящную, сплетенную из корешков сосны солоницу. Он высыпал соль на районную газету, а само произведение искусства отдал нам со словами:
- Вот и еще один кспонат.
Становилось все интереснее, потому что куча «кспонатов» перед нами росла. Некоторое время появлялись одно за другим изделия, сплетенные из корня сосны. Не всем, может быть, приходилось видеть сосны, растущие над песчаным или глинистым обрывом. Не все обращали внимание, как свисают вниз от сосен длинные коричневые веревки. Они разной толщины - от тоненькой бечевки до крепких тяжей. В детстве, если нужно было вскарабкаться на обрыв, первым делом хватались за эти тяжи, за крепкие эластичные корни сосен, растущих высоко наверху обрыва. Иногда отрежешь кусок корня, и он служит тебе вместо плетки, иногда подпоясывались тонкими корешками, но не приходило нам в голову, что из этих корней можно плести разнообразные красивые изделия.
Старик в одну минуту показал нам корзины, от маленькой до большой, а также меру, полумеру и четверть меры, показал сундук с крышкой, показал сахарницу, похожую на вазу.
- Кто же это все плел? И как можно это сплести из разных по толщине корней?
- Плел мой отец. От него и я перенял, а плели мы, добрые люди, так… Да ведь где-то у меня валялся клубок.
Оказывается, корешки очищали от кожицы, а затем расщепляли вдоль, на четыре, на пять, на восемь волокон, в зависимости от толщины. Получались теперь одинаковые, гибкие ремешки, которые и шли на плетение и маленькой солоницы и огромного сундука. Плетение ровное, чистое, плотное, белое. Теперь, конечно, потемнело до желтизны выдержавшихся в тепле избяных бревен.
Между тем слух, что «собирают старье», пролетел по деревне. Нас тянули из дома в дом и всюду предлагали старую утварь. Мы носили ее в машину и продвигались дальше вдоль порядка домов. Попадались детали от ткацкого домашнего стана, предлагали и целый стан, будто бы лежащий на чердаке в разобранном виде, но мы не взяли. Были среди нашей добычи гребни, на которых пряли кудель. Они темно-желтые, из крепкого глянцевитого дерева, похожего больше на кость. В одном доме мы сделались обладателями прекрасного поддужного колокольчика. Изнутри к нему было подвешено на ремешке железное кольцо. По ободку колокольчика написано литыми буквами «Дар Валдая». Я потряс колокольчиком, подняв его повыше, и воздух огласился веселым заливистым звоном. Звон получился слишком громкий для близкого расстояния. Колокольчик рассчитан на то, чтобы его слушали издалека, через поле, через перелесок, когда из-за поворота выскакивала на дорогу тройка или одна лошадь, заложенная в тарантас или санки, смотря по времени года.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46