Во-вторых, если уж «мода», то пусть лучше на Суздаль, Рублева и Дионисия, чем на… ну не знаю на что, подставьте сами сюда то, что вам меньше нравится.
Что касается широкого собирательства, то при всех издержках у него невольно получилась одна любопытная миссия. Существует слой русской иконописи, который лежит ниже, так сказать, музейного интереса, музейного уровня, музейной кондиции. Бесчисленные офени ходили по деревням и распространяли бесчисленные иконы, которые с точки зрения высокого искусства надо отнести к ремесленным поделкам и своеобразному ширпотребу. Процесс в деревне происходит такой: старики умирают, молодежи иконы не нужны. Музейной ценности они не имеют. Таким образом, этот слой быта, этнографии, ремесла был обречен на полную гибель. Ну а что касается возможной спекуляции на столь благом и святом деле, то есть ведь уголовный кодекс и соответствующие органы, следящие, чтобы кодекс этот не нарушался. Не можем же мы осуждать существование, скажем, трикотажной промышленности только потому, что трикотажные изделия становятся иногда предметом злоупотреблений и спекуляции. Некоторые видят опасность в том, что начинающие собиратели торопятся стать начинающими реставраторами, пытаются сами промывать иконы, освобождать их от грязи, олифы, поздних записей и, конечно, губят. Пользуюсь случаем еще раз сказать: ни в коем случае нельзя с реставраторскими целями прикасаться к иконе самому. Это равноценно, как если бы все сами стали вырезать себе аппендиксы. Операция не сложная, но легко представить, к чему привела бы массовость в этом деле. Реставрация иконы - очень сложная операция. Гораздо сложнее вырезания аппендикса!
Насколько мне известно по отдаленным слухам, черными досками недовольны крайние церковники, которые считают, что лучше пусть икона сгорит, нежели будет служить не по прямому назначению, не молитве, но лишь как украшение интерьера, предмет искусства, предмет увлечения, экспонат. Но это уж совсем другой разговор. Хочу воспользоваться также случаем, чтобы письменно поблагодарить художников Илью Глазунова и Нину Виноградову за то, что они первые разожгли во мне огонек интереса и внимания к великому русскому искусству - иконописи.
В разговорах о «Письмах из Русского музея» (я имею в виду печатные разговоры) наиболее явственно слышались два упрека. Первый. Три москвича в «Вечерней Москве» обиделись за Москву, за то, что я отдал предпочтение Ленинграду за его большую архитектурную цельность. Но вопрос тут надо поставить так: можем ли мы по прошествии десятилетий признавать некоторые ошибки или это исключено?
Как известно, обсуждались в свое время два проекта реконструкции Москвы как столицы Советского государства и в связи с требованиями времени: реконструировать ее, сохраняя в целости бесценные архитектурные сокровища, которые она накопила веками, включать их, «вписывать» в новый город или же их убрать.
Не будем сейчас вникать почему, но был принят второй проект, и я лично считаю это ошибкой с непоправимыми и горькими последствиями. Разумеется, можно и возразиить мне, что я не прав.
Второй упрек касается передвижников. Да разве можно усомниться в благородстве их стремлений, в величии цели?! Нести искусство в народ, в широкие массы, будить в народе самосознание, отдать себя целиком служению народу…
Однако можно ли, анализируя искусство живописи, говоря о путях его развития, пройти мимо того, что невольно (чтобы стать понятнее широким массам) некоторые художники ставили на первое место в живописном произведении его литературную сторону.
Кроме того, я не люблю жанровую живопись. Ну что я с этим могу поделать? Толстой не любил Шекспира. Толстой!!! От Шекспира не убыло, несмотря на то что Толстой… Убудет ли от живописного жанра, если некий рядовой литератор выскажет свою точку зрения на его счет?
Многие из писем, полученные автором, толкали его на продолжение «Писем из Русского музея» и «Черных досок», как несколько ранее толкали на продолжение «Владимирских проселков». В самом деле - соблазн велик. Русский музей, а есть еще Третьяковская галерея, остаются «неохваченными» прекрасные художники и целые периоды отечественной живописи. Но не в этом же дело. Продолжать книгу, которая уже состоялась, дело, на мой взгляд, бесполезное и даже вредное. Получается не новая книга, но старой книги становится в два раза больше. А зачем?
Дело не в том, что письма - из Русского музея. Просто накапливается ряд мыслей, чувств, представлений, нужно их высказать, использовав как повод (или как литературный прием) Русский музей. С таким же успехом эти «письма» могли быть написаны из другого музея, из другого города. Но я рад, конечно, что у меня получилось именно так, а не иначе.
Время идет вперед. Меняется человек, меняется и действительность. Меняются взаимоотношения между ними. Фотографии (равно, как и живописные портреты) говорят о вчерашнем дне. Но поэтому-то их и хранят. А соблазн вторгаться сегодня в то, что было написано вчера, всегда можно удовлетворить, написав к новому изданию книги такое вот послесловие.

1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46