Он решил выложить все! Мне захотелось зажать ему рот. Он лишал нас уже не иллюзий — веры. А вера — это все, что у нас оставалось. Даже на случайность мы не могли уповать. Случай теперь почему-то работал против нас.
— Это, — кивнул Сергей вправо, — и это, — кивнул влево, вздохнул, словно собираясь с силами, и сказал, твердо, выдержав мой взгляд:
— Не два острова, а один, растянувшийся подковой! Теперь все! — и, резко оборвав речь, сел.
Он сказал страшную вещь! Почти трое суток мы тащились в надежде обогнуть остров, а получается, забрались в самую глубь воронкообразного залива! Влезли в бутылку, а ветер и прибой заткнули горлышко, накрепко запечатав нас внутри. Я был в полной растерянности Не мог представить, что предпринять в данном случае. Уйти пешком — некуда. Двигаться вперед? А если прохода в море нет? Возвращаться? Но против ветра это почти невозможно. Без его помощи мы по мелям плот не протащим! Даже в безветрие каждый метр пути назад удлинится не менее чем вчетверо. Срока, необходимого для достижения северной оконечности острова, нам как раз хватит для развития в организмах необратимых, то есть не поддающихся лечению процессов обезвоживания! Ждать единственного способного помочь южного ветра! Но когда он будет? В летние месяцы на Арале доминируют северные ветры. Южный — большая редкость. Надеяться на то, что Салифанов ошибается, было преступлением. В прогнозах надо исходить из худших вариантов. Выхода из сложившейся ситуации не было. Плавание грозило закончиться скорой и неминуемой катастрофой.
Глава 15
Ночь далась трудно. Уже в темноте воткнулись в мель. Взяв с собой самое ценное, по колено в воде выбрались на берег. Костер не разводили, готовить все равно было не из чего. Легли на песок, кое-как укрывшись одеялами. Лежали и час, и два, и три. Сон не шел. Мы ворочались, перекладывались с бока на спину, на живот и снова на бок. К утру я, не выдержав, встал, отошел к берегу, уселся возле самой воды на песчаную дюну. Слушал вздохи моря.
Надо было на что-то решаться, а я еще пребывал в растерянности. Чтобы отыскать выход, надо было в корне сломать старую логику рассуждений — это я чувствовал. Но с чего начать ломку? Может, ошибка в том, что я пытаюсь найти немедленную панацею от навалившихся на нас бед, вместо того чтобы отпраздновать их? Попробую-ка трансформировать обобщенную и поэтому расплывчатую проблему в цепочку причин и следствий. Рассматривать буду наихудший вариант — плот заперт в заливе-бутылке на едином острове.
Почему мы обречены? Потому, что не можем выбраться. Почему не можем выбраться? Потому, что, куда бы ни пошли, можем попасть в тупик. Отсюда неясность — куда двигаться. Значит, не опасности мы боимся, а в большей степени возможной ошибки и ее печальных результатов.
Хорошо, перестану бояться, предложу самое худшее, чего раньше не допускал даже в самых мрачных раскладах. Мы не можем туда идти! Например, вынуждены оставаться в том месте, где находимся сейчас. Мы погибнем? Вероятнее всего, да! Ладно, приму это спокойно, без мешающей лирики, как математический допуск. Сформулирую в уме мысль сжато, как теорему: «В пределах острова, с нашими запасами воды и продовольствия, без активной помощи извне, мы не имеем ни одного шанса остаться в живых». Пожалуй, это уже аксиома. Надо отдать себе отчет! Мои чувства робко запротестовали против такой категоричности. Организм не хотел умирать. У него не было объективных причин смиряться с уготованной ему участью. Внутренние органы функционировали нормально, скрытых заболеваний не было, биологический запас прочности был рассчитан еще на много десятков лет. Смерть здорового организма в самом расцвете была противоестественна в первую очередь ему самому. Каждый из нас жаждал если не бессмертия, то хотя бы среднестатистической нормы существования.
«Не канючь! — обрезал я собственное внутреннее нытье. — Фактически ты, — я имел в виду свое тело, — уже труп! Это лишь вопрос времени!»
Стоп! Какого времени? Это очень существенно! Ясно, что сразу мы не умрем. Пять-шесть суток в нашем распоряжении имеется наверняка. Совершенно неожиданно я оценил оставшиеся нам дни не как ужас — всего неделя вместо десятков лет, а как благо. Мы имели в запасе более ста пятидесяти часов! В принципе — роскошь!
Сколько можно успеть за этот немалый отрезок оставшейся нам жизни? И что конкретно можно успеть, сделал я новый скачок в рассуждениях. Во-от! Это уже тема для размышлений. Мне надо не перебирать лучшие варианты, решая, какой сулит больше успехов, тем более что раздумья при ограниченности информации напоминают гадание на ромашке: выйдет не выйдет, а просчитать худшие!
Я вновь вернулся к выведенной мною аксиоме. Сломать ее логическую завершенность можно, только нейтрализовав любое из вышеприведенных утверждений. Надо либо уйти с острова, либо на месте обеспечиться водой и продуктами, либо найти способ сообщить о нашем бедственном положении на Большую землю.
Есть ли возможность решить хотя бы одну из этих задач? Я стал припоминать все, что хоть косвенно могло мне помочь — прочитанные книги (начиная с Робинзона Крузо), просмотренные кинофильмы, слышанные рассказы бывалых людей. Я отсеивал крупицы полезных знаний, перелопачивал горы пустой породы. Это была еще не победа, но надежда. Я добился главного — от безнадежности общего я пришел к частному, совладать с которым было несравнимо легче. Не осилив армию в целом, я рассек ее на дивизии и каждую стать бить по отдельности.
Я осознал то, что никак не мог принять вчера: первым гибнет тот, кто смиряется с неизбежностью конца, не заглядывая дальше предела, который сам для себя определил как роковой. Я решился проиграть ситуацию «до донышка» и с удивлением обнаружил, что собирался капитулировать — «Выхода нет!» — даже не начав борьбы. Вот почему очень часто домашний разбор походного ЧП выявляет не одну, а несколько неиспользованных возможностей, предполагающих благоприятный исход. Все лежало на поверхности! Увидеть его в полевых условиях мешал все тот же страх. Это — как хождение по доске. По лежащей на земле всякий пройдет, но с той же доски, поднятой на стометровую высоту, сверзнется любой, и только потому, что будет бояться упасть!
К утру я был готов к большому разговору. Рассвет серым туманом расползался по воде. Море, песок выступали из темноты бесцветными пятнами. Окружающий пейзаж выглядел неряшливо, как запущенный город, лишенный опеки дворников. От сырости, холода и протестов пустых с вечера желудков пробудились Татьяна и Сергей. Они сидели, печальными глазами поводя вокруг себя — возвращались в мир, вспоминая, где и в связи с чем находятся. Тонус от этого, естественно, не повышался.
— Ты еще не повесился? — мрачно приветствовал меня Салифанов. Он окунул ладони в воду, брызнул на лицо, растер по щекам грязь.
— В нашем положении заботиться о внешнем виде — ненормально, — ответил он на мое замечание по поводу соблюдения гигиены. — На себя посмотри!
Дискутировать с ним я не стал: боялся растерять настроенность на разговор.
— Ты, наверное, хочешь сообщить нам, что через несколько минут сюда прибудет самолет с поисковой партией и журналистами и нам пора облачиться во фраки? — предположил Сергей, взглянув на меня внимательнее.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63