А теперь оказывалось, что за все это должна платить только она - это потрясало! Она широко открыла один глаз, посмотрела на меня с недоверием.
- А ти вы ня брэшыце?
Но только как бы все это курьезно ни выглядело, мне было искренне жаль эту женщину, такую здоровенную и такую совершенно беспомощную, а заодно и немножечко перед ней совестно. Я думал: вот я «аблыкат» - профессиональный вроде бы юрист, дипломированный. Пять лег, пять самых голодных лет в моей жизни, потому что это были послевоенные годы, постигал я премудрости этой профессии, просиживал ради ее приобретения, полученные еще на первом курсе по профкомовскому талону штаны, и вот теперь является ко мне эта женщина, эта нелепая деревенская мечта, натворившая кучу глупостей, и я не только не могу ничего для нее сделать - не могу ей даже растолковать это. Не понимает она меня. V нее - своп представления о жизни, свои законы… Знаю ли я эти законы, учили ли меня им в моем очень умном университете, где изучались десятки самых разнообразных вещей, вплоть до законов вавилонского царя Хамураппи, но ничего не говорилось, почему эта тридцати - или тридцатипятилетняя тетка из деревни Старые Лески оставшаяся до сего времени в девицах и желающая, чтобы ее в се родной деревне считали не сожительницей, а законной женой, закатывает свадьбу па двести человек, ухлопывает на это уйму денег, своих, трудовых, заработанных потом и кровью, при этом ее бессовестно обманывают, а я ничего не могу для нее сделать?
Мы все еще продолжаем с ней находиться на прежней точке: «Дык няхай сплачиваиць!» - «Дык няхай живець!» Но мне все-таки очень хочется ей помочь, к тому же это ведь моя первая посетительница, и я мучительно перебираю в уме все, что мне известно о подобных ситуациях, ищу хоть какую-нибудь зацепку, которую можно было бы обратить ей на пользу, и не отпускаю ее. Да и сама она вроде бы не торопится от меня уходить. Сидит, как и сидела: ей, по-моему, у меня даже поправилось.
- А вы сами, - спрашивает, - ти вы не жапатыя?
И ту: вдруг, внезапно я замечаю, что она беременна… Жгучая радость овладевает мной. Потому что, если она действительно беременна и если при этом ее брак зарегистрирован - это в те времена непременное условие для получения алиментов, - то зацепка, которую я так долго искал, вот она в облике этой женщины сама находится передо мной.
- Вы беременны?
- Так, так, - подтверждает она.
Нет, радости моей действительно нет предела. И еще мне необыкновенно смешно - смешон я сам. Битый час я сижу и разговариваю с этой женщиной. Я успеваю заметить, что у нее отекшее лицо и огромный, доходящий до самого носа Живот, у нее одышка, наконец, и не замечаю лишь одного: что она беременна, на самом последнем месяце беременности находится, по-видимому, а, сделав это открытие, не могу не радоваться, и спешу поделиться этим своим светлым чувством с клиенткой.
- Вот видите, - говорю, - заставить его платить за свадьбу не могу и заставить с вами спать не могу (а она после каждого моего «не могу» удивленно переспрашивает «не можыце?», так, как будто слышит это от меня впервые), ничего в общем не могу, а вот заставить платить алименты могу. Брак зарегистрирован?
- Тэта як, - спрашивает, - ци были у сельсавеце?
И смотрит на меня своими мутноватыми серо-голубыми глазами, в которых, кажется, начинает светиться подобие мысли.
- Да, да, - почти уж кричу я, - в сельсовете! Были ли в сельсовете?
- Не… - отвечает. - У сельсавеце не были…
Глава II.
Выездные заседания. Героический шофер Фима Фукс и его родня. Дело о призраке.
Мне нет, наверное, надобности никого убеждать, каким я был еще плохим адвокатом, сколько на первых порах допускал промахов и ошибок, а то и просто глупостей, и как потом каждую из них мучительно переживал…
Иногда, чтобы заслушать какое-нибудь дело о самогоноварении или о хулиганстве, о нанесении телесных повреждений, бессмысленной драке двух подвыпивших сопляков, или, наоборот, двух мужиков степенных и основательных, двух иногда даже друзей, из которых один в колхозе «даглядал авечки», а другой имел неосторожность сказать, что он их «даглядал дрэнна» и что именно «через гэта авечки сдохли» - иначе говоря, какое-нибудь самое типичное для нашего района дело, мы выезжали на место, где было совершено преступление, в одно из сел. Ехали на стареньком леспромхозовском «газике» (своего транспорта ни у суда, ни у прокуратуры не было), а вез нас шофер Фима Фукс, человек до того важный и значительный, что все мы его даже немножко побаивались.
Фима - человек с крысьей красного цвета маленькой мордочкой и очень маленького росточка. В детских спектаклях он мог бы играть пионеров-пятиклассников. Но при этом он горд, мужественен и больше всего не любит, когда посягают на его достоинство. Все рассказы Фимы, которыми он заполнял наш досуг во время пути, сводятся к тому, как его пытались обидеть родственники жены - пришли, чтобы его побить - и как жестоко за это поплатились.
И вот оказывается, что первой обидела Фиму сама жена, учительница местной школы: не дала ему утром сала и не налила водки, без чего Фима не выезжает на работу, а когда он возвратясь в тот день домой, увел со двора и продал корову (дескать, ты так со мной и я с тобой так), она еще и позвала своих родственников. Для чего? Для расправы над Фимой!
И вот пришли эти здоровенные мордовороты, рассказывает в какой уже, видимо, раз Фима, эти грузчики, забойщики скота и рубальщики мяса и собираются по старой доброй местечковой еврейской традиции Фиму пороть. Но ведь и Фима не лыком шит: увидел он их всех вместе вечером у себя на кухне и тут же все сразу понял. Выхватывает из-под лавки старую заржавелую буденновскую шашку, которая там хранилась не известно для какой надобности, вскакивает с пей па с гол. - «Паразиты! - кричит. - Сичас всех буду рубать!»
Героический гном Фима! Кричит своим невероятно громким голосом старенький леспромхозовский «газик», выдерживающий и тряску па местных дорогах и всяческие дорожные коллизии, от звуков этого голоса готов развалиться на куски), кричит, страшно вращает глазами, а незадачливые мордовороты - кто сразу под той же лавкой, а кто на плите и все, конечно, с переполненными штанами…
- Тихонович, а, Тихонович, подтвердите, что все так и было, - умоляет Фима.
И Пильгунов действительно подтверждает: - «Так!» До-тому что это к нему, депутату городского совета, прежде чем побежать в милицию, бросилась Фимина жена, виновница всего случившегося: - «Ой, Тихонович, бегите, там Фима всех убивать будет!…» И он побежал, и не только сам все это видел, по и принимал деятельное участие в усмирении Фимы, не слишком, впрочем, сопротивлявшегося… Сейчас он это без большой охоты, но все же подтверждает, что добавляет достоверности Фиминому рассказу, а самому его поступку придает и некую почти эпическую монументальность.
Вот какой он человек, наш Фима Фукс, своими замечательными историями постоянно скрашивающий наш дорожный досуг, но способный в любую минуту и перевернуть свой «газик» и всех нас вывалить на дорогу, в снег или в грязь. Вот почему, как я уже говорил, Фиму все мы немножко побаиваемся. Неровен час, машина перевернется - вытягивать ее из грязи и толкать придется уже и судье Пильгунову (депутату городского совета), и прокурору Михаилу Павловичу, вообще всем нам, а Фима в это время, сидя за рулем, будет давать указания, как ее лучше толкать, прикрикивая на нерадивых и непонятливых…
Езда в леспромхозовском Фимином «газике» (его еще называют «козликом» - наверное, из-за его зверских подскоков па каждой кочке), езда на попутных грузовиках и лесовозах, причем не обязательно в кабине, но и наверху (так я один раз добирался зимой до городка Борисова, догоняя суд), лежа па обледенелых бревнах и балансируя на них с умельством циркового эквилибриста - целых два года умопомрачительных поездок по этим дорогам, выслушивание разнообразных историй из местной жизни или пересказов содержания чувствительных индийских фильмов (это уже по части нашего судебного, секретаря Зиночки) и, наконец, сами паши судебные заседания в промерзшем и всегда почти пустом помещении сельского клуба, неведомо для кого вообще устраиваемые!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26
- А ти вы ня брэшыце?
Но только как бы все это курьезно ни выглядело, мне было искренне жаль эту женщину, такую здоровенную и такую совершенно беспомощную, а заодно и немножечко перед ней совестно. Я думал: вот я «аблыкат» - профессиональный вроде бы юрист, дипломированный. Пять лег, пять самых голодных лет в моей жизни, потому что это были послевоенные годы, постигал я премудрости этой профессии, просиживал ради ее приобретения, полученные еще на первом курсе по профкомовскому талону штаны, и вот теперь является ко мне эта женщина, эта нелепая деревенская мечта, натворившая кучу глупостей, и я не только не могу ничего для нее сделать - не могу ей даже растолковать это. Не понимает она меня. V нее - своп представления о жизни, свои законы… Знаю ли я эти законы, учили ли меня им в моем очень умном университете, где изучались десятки самых разнообразных вещей, вплоть до законов вавилонского царя Хамураппи, но ничего не говорилось, почему эта тридцати - или тридцатипятилетняя тетка из деревни Старые Лески оставшаяся до сего времени в девицах и желающая, чтобы ее в се родной деревне считали не сожительницей, а законной женой, закатывает свадьбу па двести человек, ухлопывает на это уйму денег, своих, трудовых, заработанных потом и кровью, при этом ее бессовестно обманывают, а я ничего не могу для нее сделать?
Мы все еще продолжаем с ней находиться на прежней точке: «Дык няхай сплачиваиць!» - «Дык няхай живець!» Но мне все-таки очень хочется ей помочь, к тому же это ведь моя первая посетительница, и я мучительно перебираю в уме все, что мне известно о подобных ситуациях, ищу хоть какую-нибудь зацепку, которую можно было бы обратить ей на пользу, и не отпускаю ее. Да и сама она вроде бы не торопится от меня уходить. Сидит, как и сидела: ей, по-моему, у меня даже поправилось.
- А вы сами, - спрашивает, - ти вы не жапатыя?
И ту: вдруг, внезапно я замечаю, что она беременна… Жгучая радость овладевает мной. Потому что, если она действительно беременна и если при этом ее брак зарегистрирован - это в те времена непременное условие для получения алиментов, - то зацепка, которую я так долго искал, вот она в облике этой женщины сама находится передо мной.
- Вы беременны?
- Так, так, - подтверждает она.
Нет, радости моей действительно нет предела. И еще мне необыкновенно смешно - смешон я сам. Битый час я сижу и разговариваю с этой женщиной. Я успеваю заметить, что у нее отекшее лицо и огромный, доходящий до самого носа Живот, у нее одышка, наконец, и не замечаю лишь одного: что она беременна, на самом последнем месяце беременности находится, по-видимому, а, сделав это открытие, не могу не радоваться, и спешу поделиться этим своим светлым чувством с клиенткой.
- Вот видите, - говорю, - заставить его платить за свадьбу не могу и заставить с вами спать не могу (а она после каждого моего «не могу» удивленно переспрашивает «не можыце?», так, как будто слышит это от меня впервые), ничего в общем не могу, а вот заставить платить алименты могу. Брак зарегистрирован?
- Тэта як, - спрашивает, - ци были у сельсавеце?
И смотрит на меня своими мутноватыми серо-голубыми глазами, в которых, кажется, начинает светиться подобие мысли.
- Да, да, - почти уж кричу я, - в сельсовете! Были ли в сельсовете?
- Не… - отвечает. - У сельсавеце не были…
Глава II.
Выездные заседания. Героический шофер Фима Фукс и его родня. Дело о призраке.
Мне нет, наверное, надобности никого убеждать, каким я был еще плохим адвокатом, сколько на первых порах допускал промахов и ошибок, а то и просто глупостей, и как потом каждую из них мучительно переживал…
Иногда, чтобы заслушать какое-нибудь дело о самогоноварении или о хулиганстве, о нанесении телесных повреждений, бессмысленной драке двух подвыпивших сопляков, или, наоборот, двух мужиков степенных и основательных, двух иногда даже друзей, из которых один в колхозе «даглядал авечки», а другой имел неосторожность сказать, что он их «даглядал дрэнна» и что именно «через гэта авечки сдохли» - иначе говоря, какое-нибудь самое типичное для нашего района дело, мы выезжали на место, где было совершено преступление, в одно из сел. Ехали на стареньком леспромхозовском «газике» (своего транспорта ни у суда, ни у прокуратуры не было), а вез нас шофер Фима Фукс, человек до того важный и значительный, что все мы его даже немножко побаивались.
Фима - человек с крысьей красного цвета маленькой мордочкой и очень маленького росточка. В детских спектаклях он мог бы играть пионеров-пятиклассников. Но при этом он горд, мужественен и больше всего не любит, когда посягают на его достоинство. Все рассказы Фимы, которыми он заполнял наш досуг во время пути, сводятся к тому, как его пытались обидеть родственники жены - пришли, чтобы его побить - и как жестоко за это поплатились.
И вот оказывается, что первой обидела Фиму сама жена, учительница местной школы: не дала ему утром сала и не налила водки, без чего Фима не выезжает на работу, а когда он возвратясь в тот день домой, увел со двора и продал корову (дескать, ты так со мной и я с тобой так), она еще и позвала своих родственников. Для чего? Для расправы над Фимой!
И вот пришли эти здоровенные мордовороты, рассказывает в какой уже, видимо, раз Фима, эти грузчики, забойщики скота и рубальщики мяса и собираются по старой доброй местечковой еврейской традиции Фиму пороть. Но ведь и Фима не лыком шит: увидел он их всех вместе вечером у себя на кухне и тут же все сразу понял. Выхватывает из-под лавки старую заржавелую буденновскую шашку, которая там хранилась не известно для какой надобности, вскакивает с пей па с гол. - «Паразиты! - кричит. - Сичас всех буду рубать!»
Героический гном Фима! Кричит своим невероятно громким голосом старенький леспромхозовский «газик», выдерживающий и тряску па местных дорогах и всяческие дорожные коллизии, от звуков этого голоса готов развалиться на куски), кричит, страшно вращает глазами, а незадачливые мордовороты - кто сразу под той же лавкой, а кто на плите и все, конечно, с переполненными штанами…
- Тихонович, а, Тихонович, подтвердите, что все так и было, - умоляет Фима.
И Пильгунов действительно подтверждает: - «Так!» До-тому что это к нему, депутату городского совета, прежде чем побежать в милицию, бросилась Фимина жена, виновница всего случившегося: - «Ой, Тихонович, бегите, там Фима всех убивать будет!…» И он побежал, и не только сам все это видел, по и принимал деятельное участие в усмирении Фимы, не слишком, впрочем, сопротивлявшегося… Сейчас он это без большой охоты, но все же подтверждает, что добавляет достоверности Фиминому рассказу, а самому его поступку придает и некую почти эпическую монументальность.
Вот какой он человек, наш Фима Фукс, своими замечательными историями постоянно скрашивающий наш дорожный досуг, но способный в любую минуту и перевернуть свой «газик» и всех нас вывалить на дорогу, в снег или в грязь. Вот почему, как я уже говорил, Фиму все мы немножко побаиваемся. Неровен час, машина перевернется - вытягивать ее из грязи и толкать придется уже и судье Пильгунову (депутату городского совета), и прокурору Михаилу Павловичу, вообще всем нам, а Фима в это время, сидя за рулем, будет давать указания, как ее лучше толкать, прикрикивая на нерадивых и непонятливых…
Езда в леспромхозовском Фимином «газике» (его еще называют «козликом» - наверное, из-за его зверских подскоков па каждой кочке), езда на попутных грузовиках и лесовозах, причем не обязательно в кабине, но и наверху (так я один раз добирался зимой до городка Борисова, догоняя суд), лежа па обледенелых бревнах и балансируя на них с умельством циркового эквилибриста - целых два года умопомрачительных поездок по этим дорогам, выслушивание разнообразных историй из местной жизни или пересказов содержания чувствительных индийских фильмов (это уже по части нашего судебного, секретаря Зиночки) и, наконец, сами паши судебные заседания в промерзшем и всегда почти пустом помещении сельского клуба, неведомо для кого вообще устраиваемые!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26