Я опять сунулся в управление внутреннего водного транспорта и на этот раз говорил как Златоуст. Не добившись никакого эффекта, я пришел в бешенство. Но тут они вторично дали отбой.
Моя ярость все увеличивалась, когда до меня донесся из трубки дружеский голос с северным акцентом, говоривший с военной центральной телефонной станции:
– Не стоит портить кровь, сэр, ради разговора с этими глупыми водяными крысами.
Его слова выражали бесспорную истину, и телефонист соединил меня с управлением военных посадок на суда. Тут майор Литлтон, как он ни был занят, прибавил к своим бесчисленным обязанностям еще одну. Как только он услышал, кто я и где нахожусь, – все помехи сразу оказались устраненными. Его баркас готов, будет в Шатте через полчаса. Я могу прямо направиться в его учреждение, не объясняя причин, почему обыкновенный портовый баркас въехал в священный канал, не имея на то разрешения водного директората.
Все случилось, как он и обещал. Своих людей и верблюдов я временно отослал на север, к Кубри, где им дали пищу и приют.
Литлтон увидел, как я измучен, и немедленно отправил меня в гостиницу. Некогда она казалась мне жалкой, но сейчас я нашел ее великолепной.
После того как первая враждебность, вызванная моим видом, была побеждена, я получил все, о чем мечтал: ванну, прохладительные напитки (целых шесть сортов), обед и постель. Услужливейший офицер Интеллидженс Сервис43, предупрежденный шпионами о переодетом европейце в «Синай-отеле», сам принял на себя заботы о моих людях в Кубри, а на следующий день снабдил меня билетами и пропусками в Каир.
В Измаилии пассажирам на Каир приходилось пересаживаться в другой поезд, приходивший из Порт-Саида. В составе второго поезда сиял роскошный салон-вагон, из которого вылезли адмирал Вэмисс, капитан Бурместер, Невилл и какой-то очень толстый и важный генерал. Все замерло на перроне, когда они, серьезно беседуя, расхаживали по нему взад и вперед. Офицеры отдали им честь один раз, другой, а они все еще расхаживали. Отдавать честь в третий раз было неудобно, и офицеры спаслись бегством.
Взгляд Бурместера упал на меня. Он пожелал узнать, кто я, так как я сильно загорел и после своих скитаний имел дикий вид. Я рассказал ему историю нашего набега на Акабу. Он взволновался. Я попросил его, чтобы адмирал немедленно выслал туда транспортное судно. Бурместер ответил, что судно «Дафферин», прибывающее сегодня, нагрузится провиантом в Суэце, направится прямо в Акабу и привезет пленных. (Великолепно!) Он сам отдаст приказ об этом, чтобы не прерывать беседы адмирала с Алленби.
– Алленби! Что он здесь делает? – воскликнул я.
– Ого, ведь он сейчас главнокомандующий.
– А Мюррей?
– Вернулся на родину.
Это были серьезнейшие новости, в значительной мере касающиеся меня. Я вошел обратно в вагон и предался размышлениям: походит ли этот грузный краснолицый мужчина на прочих генералов и не придется ли нам мучиться шесть месяцев, поучая его? В свое время генералы Мюррей и Белинг44 так надоели нам, что в первые дни мы не столь стремились победить врага, сколь обуздать наших начальников. Лишь с течением времени мы уломали сэра Арчибальда и его начальника штаба, и в последние месяцы они в своих донесениях военному министерству восхваляли удачу арабов и в особенности заслуги Фейсала. Их великодушие являлось нашим тайным триумфом, так как они были странной парой в одной упряжке.
В Каире я направил свои стопы вдоль мирных коридоров отеля «Савой» к генералу Клейтону. Когдз я вошел, он взглянул на меня и буркнул: «Муш фади» (англо-египетское выражение, означающее «я занят»).
Но когда я заговорил, он с удивлением приветствовал меня. Прошлой ночью в Суэце я нацарапал краткий доклад, и, таким образом, нам пришлось говорить лишь о том, что надлежит делать дальше.
Менее чем через час по телефону позвонил адмирал и сказал, что «Дафферин» грузит муку для своего неожиданного рейса. Клейтон вытащил шестнадцать тысяч фунтов золотом и вызвал конвой, чтобы доставить их в Суэц трехчасовым поездом. Это было крайне необходимо для того, чтобы Насир мог уплатить свои долги.
В Баире, Джефере и Гувейре мы выпустили денежные знаки, написанные карандашом на военных телеграфных бланках, с обещанием оплатить их стоимость подателю в Акабе. Это был прекрасный выход, но до сих пор еще никто не решался выпускать бумажные деньги, так как у бедуинов нет ни карманов в рубашках, ни несгораемых шкафов в палатках, куда они могли бы их прятать. Вследствие этого против таких денег существовало непреодолимое предубеждение, и наше доброе имя обязывало нас как можно скорее выкупить их.
Позже в гостинице я пытался найти для себя одежду, которая привлекала бы всеобщее внимание в меньшей степени, чем мой арабский маскарад. Но моль изъела весь прежний гардероб, и понадобилось три дня, прежде чем я был нормально одет, притом, как всегда, скверно.
Незадолго до этого главнокомандующий из любопытства прислал за мной. В своем отчете я подчеркнул, вспоминая опыт Саладина45, стратегическое значение восточных племен Сирии и необходимость правильного их использования как угрозу путям сообщения Иерусалима. Эта точка зрения соответствовала честолюбию Алленби, и он выразил желание обсудить ее со мной.
Он сидел в кресле и глядел на меня, но не прямо, по своей обычной привычке, а искоса, бросая в мою сторону озадаченные взгляды. Он лишь недавно покинул Францию, где в течение нескольких лет являлся одним из важнейших зубцов великой машины, перемалывающей врага46. Его переполняли западные понятия о мощи и значении пушек – наихудшего средства для нашей войны. Но как кавалерист он уже почти склонялся к тому, чтобы отбросить новые приемы в несходном с Европой мире, в Азии, и вступить на старый путь тактических передвижений. На этом новом театре военных действий, более открытом и менее оснащенном техникой, он нашел поле для применения своих способностей. Его не нужно было долго убеждать в необходимости немедленных действий.
Однако едва ли он ожидал встретить такую странную личность, как я: полубосого человека в шелковом наряде, предлагающего покорить врага словом и проповедью, если только дадут продовольствие, орудия и двести тысяч соверенов, чтобы убедить и удержать новообращенных. Алленби не мог решить, в какой мере я был искусным актером, а в какой шарлатаном. Он не задавал много вопросов и мало говорил, но изучал карту, слушая мои разъяснения о Восточной Сирии и ее жителях.
Под конец он поднял голову и сказал прямо:
– Ладно, я сделаю для вас все, что могу.
Беседа закончилась.
Я не был уверен, что он достаточно увлечен моим планом, но впоследствии мы узнали, что Алленби говорит то, что думает. А то, что генерал Алленби мог сделать, удовлетворило бы самого требовательного из его подчиненных.
Мы перестраиваем наши ряды
Я без утайки доверился Клейтону. Мне удалось добиться одобрения моего плана об Акабе, но я порядком намучился и изнервничался. Это превосходило мои способности и мои силы. По его мнению, я заслуживал права располагать самим собой.
Клейтон предложил назначить командующим в Акабу полковника Джойса – намерение, которое меня вполне устраивало. Джойс был человеком, на которого можно было целиком положиться: искренним, стойким и покладистым.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85