Призывая натуралистов своего времени стать на смелый путь широких обобщений, на который он сам вступил с первых шагов научной деятельности, Владимир Иванович начинал уже догадываться, что это не только путь творческих радостей, но и путь научного одиночества, трагических противоречий между стремлениями и возможностями человека.
Когда-то из Мюнхена он писал жене:
«Неверно твое мнение об интересе научной работы: интересно известное обобщение, может быть интересна иная обработка результатов, очень интересно читать ту или иную научную работу, но в самой сути научных работ громадная масса работы чисто механической, которую делаешь по чувству долга, по предвидению цели, но работы скучной, утомительной, тяжелой».
Пока в своих эмпирических обобщениях Вернадский не выходил за пределы планеты, строил их на фактическом материале, собранном многими поколениями ученых, он был прав, отделяя механическую работу по чувству долга от творческой обработки результатов по зову вдохновения. Но уже при первом подходе к вопросу о начале жизни, при первой попытке показать в рассеянии элементов, в микрокосмических смесях их химическое единство мира он столкнулся с необходимостью той же тяжелой, утомительной работы. В научном языке отсутствовали слова и термины для выражения новых обобщений, а в земной обстановке – образы для возникновения новых представлений. Придуманные на данный случай термины «рассеяния элементов» и «микрокосмических смесей» явно не отвечали тому понятию, которое имел об явлении автор.
Очевидна была необходимость еще не раз возвращаться к тем же идеям, уясняя их все больше и больше себе и другим.
Несколько смущенный слишком продолжительными аплодисментами, Владимир Иванович прошел за стол президиума. Председательствующий стал читать программу занятий геологической секции, а Владимир Иванович завязывал тесемки своей папки с листками и думал о том, что он не дал полного представления о значении радиоактивной энергии в геологической истории Земли.
Ночью Владимир Иванович выезжал в Петербург. Провожали его Гуля и сестра Ильинского Нина Владимировна, на которой сын женился год назад.
К отходу поезда приехал Ферсман в новой шубе и большой боярской шапке. После окончания университета и двухлетнего пребывания в Гейдельберге у Гольдшмидта он работал теперь в минералогическом кабинете и, обязательно являясь на вокзал, считал, что делает это по долгу службы. В действительности он как-то совсем по-детски был привязан к учителю и не представлял себе, как можно было бы этого не сделать.
– Ну, что вы делали сегодня? – спросил Владимир Иванович.
Ферсман как раз занимался данными Кларка по пегматитам и, ответив, прибавил:
– А не называть ли нам данные Кларка просто кларками, Владимир Иванович, в честь него? Ей-богу, он стоит такой чести!
– Это вы хорошо придумали, очень хорошо. Конечно, я вполне с вами согласен, – сказал Владимир Иванович и даже прибавил, точно завидуя: – Какой же вы умница, Александр Евгеньевич!
Ферсман, смущенно отодвигаясь, не знал, что сказать.
– Да нет, вы в самом деле талантливее меня! – искренне и спокойно подтвердил Вернадский и стал прощаться.
Прощаясь с Ферсманом, он негромко сказал ему:
– Да, это хорошо вы придумали с кларками… Только, знаете ли, такие вещи надо проводить через какие-нибудь международные конгрессы… А так ведь, что за кларки? Никто не поймет, правда? Так что подождем до поры до времени…
В поездках Владимир Иванович любил смотреть в окна, но от Москвы до Петербурга все было давно знакомо, луна светила с чужой стороны, видна была только бегущая по снегу тень поезда, и он лег спать.
Глава ХIII
ЗАДАЧА ДНЯ
Атом сделался для нас такою же реальностью, как химический элемент: он оделся плотью и кровью – стал реальным телом.
Академия наук еще до поездки Вернадского в Дублин по представлению Карпинского, Чернышева и его самого приняла решение поставить на первое место среди занятий академии изучение радиоактивных минералов России. Однако, как это часто случалось в России, на первостепенные необходимости не находилось средств, и дело свелось к посылке летом 1908 года Ненадкевича для предварительных исследований одного месторождения в Средней Азии.
Константин Автономович привез большое количество радиоактивных минералов, среди которых имелись и ранее совершенно неизвестные: туранит и алаит. Но только после возвращения Вернадского из Дублина благодаря его постоянным напоминаниям принято было решение об организации радиевых экспедиций для обследования русских радиоактивных руд.
Владимир Иванович действовал, как знаменитый римский сенатор Порций Катон, каждую свою речь в сенате, чего бы она ни касалась, заключавший словам: «Сверх того полагаю, что должно разрушить Карфаген!»
В каждом своем выступлении Владимир Иванович находил место и повод, чтобы напомнить о новом могущественном источнике энергии и богатства, каким он тогда уже считал радиоактивность элементов. Ольденбург вызвал его теперь по тому же вопросу об организации исследований радиоактивных минералов.
– Ну вот, есть постановление, – весело сказал Ольденбург, встречая старого друга в своем академическом кабинете, – создать специальную радиевую комиссию: Карпинский, Бекетов, Голицын, Чернышев, Рыкачев, Вальден и ты. Твоя инициатива, ты и действуй теперь, спрашивать будем с тебя.
– А средства?
– Еще и средства… – протянул непременный секретарь в тоне старого украинского анекдота о ленивом парубке, и оба расхохотались. – Министерство раскошелилось на тысячу рублей для закупки радиевых препаратов, – прибавил он.
– А экспедиции? Ольденбург развел руками.
– В этом году не дадут!
– Значит, пропадает еще год?
– Будем побираться. Если по железной дороге – министерство даст бесплатный билет, что-нибудь даст Минералогическое общество, можно привлечь и частных лиц… – тоскливо перечислял Ольденбург.
Оба враз безнадежно вздохнули.
Таким образом, удалось в наступающем 1910 году командировать в Фергану только одного Ненадкевича. Он великолепно с бесплатным билетом первого класса в отдельном купе добрался до места. Обратно Константин Автономович возвращался за свой счет в третьем классе, но вез с собой уверенность, что в Ферганской области, кроме Тюя-Муюпского рудника, который он обследовал, будут открыты десятки богатейших месторождений радиоактивных руд.
На долю Вернадского в том же году выпала обязанность произнести по существовавшему тогда старому обычаю речь в торжественном годовом общем собрании Академии наук. Темой для нее Владимир Иванович выбрал: «Задачи дня в области радия».
Он коротко напомнил об открытии радиоактивных элементов и тотчас же перешел к его значению в истории человечества.
Так же коротко перечислял он и те возможности, которые несет радиоактивное излучение людям как новый источник химической и тепловой энергии, и те возможности, которые открылись человечеству для изучения строения вещества, для проникновения в глубь атома.
Представление о бренности атома не слишком взволновало слушателей, но когда оратор упомянул о том, что старинные мечтания алхимиков о превращении одного элемента в другой вполне реальны и осуществимы, по залу пробежал взволнованный шепот.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72