Прет и прет! Никто ничего не мог с ним поделать.
— Мужчина среднего роста с усами?
— Усы имел, это уж точно, только он длинный и тощий. В черном сюртуке. И жилетке… Понимаешь? — Парень пристально на меня посмотрел. — Знаешь его, что ли?
— Да, похоже, мне его игрушка знакома. Такие не забывают.
— Везло ему жутко. Взял штук девять, а то и десять! Мало того, выиграл закладную на коров, где-то там на севере. И что интересно: делал все не так, и все равно перло ему как ненормальному!
Сосед рассказчика тоже обернулся.
— Он не выиграл все деньги в мире только потому, что у его соперников их просто не было. Взял все, что они с собой прихватили. Видел это собственными глазами.
Мужчины помолчали и сменили тему, а я опустошал стоявшие передо мной тарелки, прокрутил в голове кое-какие мысли. В общем-то я не мастак моментально соображать. Делаю все быстро, очень быстро, а думаю не очень. Люблю мозгами пораскинуть, повертеть идею в голове, пока не разберусь, что к чему. Все, что я узнал, походило на старую как мир беду…
Папу мне стало по-настоящему жаль. Позже, конечно, будет жаль еще сильнее. Ведь так неожиданно, как его смерть, на меня еще ничто и никогда не обрушивалось.
А может, его и не надо жалеть? Ведь папа ушел из жизни на самой вершине своего картежного триумфа. Он ушел победителем, а этим могли похвастаться совсем не многие игроки. И уж конечно, никто не ожидал, что папе когда-нибудь так подфартит. А ему повезло! Ведь если бы после такой удачи он остался жив, то продолжал бы играть и дальше и, само собой, просадил бы все до последнего цента. А теперь он остался непобежденным навсегда.
Хотя выстрел в голову?.. Как такое могло случиться?
Чья это пуля? Кто, интересно, спустил курок?
Вот теперь я окончательно допер, почему всем хотелось как можно быстрее спровадить меня отсюда. Слишком много для маленького городка, ну и к тому же я его родной сын.
Все ясно, надо топать к судье Блейзеру, который здесь не только судья, но и судебный пристав.
Блейзер сидел на крыльце, откинувшись на спинку стула, и раскуривал здоровенную сигару. Увидев меня, он прищурился, делая вид, что думает, кому это он вдруг так понадобился.
Вид я имел, уж поверьте, далеко не воскресный. Всю зиму я провел в горах, где совсем не жарко, и на мне была вся моя одежда, а вместо пончо, как полагается приличным людям, на плечах болталось одеяло, в котором я проделал дырку для головы.
— Судья Блейзер, — обратился я к нему. — Вы хоронили моего отца. Я пришел за его вещами.
Он даже не шелохнулся. Затем все-таки вынул сигару изо рта.
— Э-хе-хе, сынок, ты же знаешь, что мог оставить тебе твой отец. У него всегда все выходило наперекосяк, за что бы он ни брался. Карты — вот единственное, чем он занимался всю свою жизнь. Когда мы его хоронили, то нашли в кармане только три доллара и несколько мелких монеток. Правда, остались еще золотые часы и два шестизарядника. Один он держал в руке, другой лежал на столе. — Судья сел попрямее. — Можешь все это забрать.
Он встал и пошел в дом, сделав мне знак рукой следовать за ним. Крупный мужчина. И толстый. Хотя люди говорили, он силен как бык. Но меня не проведешь: то, что кажется жиром, и есть жир на самом деле. К судье я никогда не испытывал особой симпатии. Впрочем, это едва ли его расстроило бы, даже если бы стало ему известно. Кто я для него такой? Сопливый мальчишка — и ничего больше.
У себя в кабинете — там стоял секретер с откидной крышкой, большой железный сейф, медная плевательница и квадратный стол — он молча ткнул пальцем в сторону стола, и я увидел один из папиных револьверов в кобуре с патронташем. Другой, но без кобуры, примостился рядом с папиной старой черной шляпой.
Судья все так же молча достал из ящика секретера три доллара с мелочью и золотые часы.
— Вот тебе, парень. Забирай и иди себе. У меня полно дел.
Ладно. Я взял патронташ, надел на пояс, закрепил на ноге — сидел, будто родился со мной, — затем сгреб в карман деньги и часы и поменял свою истрепанную шляпу на папину черную. Теперь проверим револьвер: так, полная обойма, это меня совсем не удивило, папа всегда очень аккуратно обращался с оружием и содержал его по первому разряду.
Главное, револьвер оказался в порядке и готов к употреблению.
— Судья! — Я держал револьвер вроде как небрежно, но наготове. — Сдается мне, вы стали чуть забывчивы. Что-то не похоже на таких, как вы. Понимаю, у вас много важных дел и все такое прочее…
Он медленно выпрямился и бросил на меня колючий взгляд. Перевел его на револьвер в моей руке, затем снова на меня. Может, мне, конечно, и всего семнадцать, но нам с папой случалось тусоваться в самых крутых компаниях. Для меня судья выглядел не страшнее тех, с кем нам частенько приходилось сталкиваться.
— Забывчив? Ты это о чем? — угрожающе протянул он.
— Насчет тех денег. Вчера вечером папе здорово везло. Говорят, он выиграл много наличных и даже кое-какую недвижимость, но я почему-то не вижу ничего на вашем столе.
— Не надо, не надо, сынок! Тебе все наврали. Думаю…
— Слушайте, мистер, — перебил я его. Но спокойно, не повышая голоса. — У этого шестизарядника не так уж много терпения. Может вообще-то и не выдержать. К тому же мне совсем не трудно собрать двадцать, а то и тридцать свидетелей, которые наблюдали за той игрой. Собственными глазами… В городе полно чужаков, судья, которым вас нечего бояться, и они без проблем подтвердят все, что видели вчера вечером. Об этом и так говорит весь город. Посмейте заныкать хоть один цент у бедного мальчика-сиротинки, который только что лишился отца, и, не сомневаюсь, все эти парни тут же бросятся искать веревку, чтобы кое-кого вздернуть… Догадываюсь теперь, почему наш старый Динглберри так расстраивался из-за моего отъезда. Наверняка вы велели ему под любым предлогом задержать меня, пока тут все не утрясется.
Мои слова ему явно не понравились. Понятное дело — кому захочется расстаться с такими деньжищами? Да еще отдать их какому-то желторотому мальчишке! Но с другой стороны, вот он я, прямо напротив с шестизарядником в руке, и кто знает, не псих ли это, которому ужас как не терпится пострелять…
— Только попробуй нажать на курок, парень, и тебе не миновать виселицы!
— Мне еще не приходилось слышать, чтобы кого-нибудь повесили только за то, что он застрелил вора, — спокойно ответил я.
От злости судья Блейзер даже побагровел. Глаза сузились, угрожающе засверкали…
— Слушай, парень, ты в своем уме?
Я всего лишь чуть приподнял дуло револьвера.
— Если хотите доказать, что я ошибаюсь, отдайте деньги и закладные. Только и всего. Большего не требуется. А может, желаете решить это через суд? Так запросто. Минут через пять проведем его в салуне, где папа все выиграл. Так как?
Ему это понравилось еще меньше. Вряд ли он горел желанием услышать, что обо всем этом скажут присяжные, крутые парни Запада. Они верят в честную игру, и большинство из них собственными глазами видели, что произошло на самом деле. Судья Блейзер медленно, как бы через силу опустился на одно колено перед сейфом на полу. Я тут же передвинулся прямо ему за спину. Хотя я и выглядел сопливым, но прекрасно знал, что в сейфах всегда держат оружие — пусть, мол, караулит мои денежки. И точно, вон он, голубчик, лежит себе и лежит.
Когда судья потянулся к нему, я остановил его:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53
— Мужчина среднего роста с усами?
— Усы имел, это уж точно, только он длинный и тощий. В черном сюртуке. И жилетке… Понимаешь? — Парень пристально на меня посмотрел. — Знаешь его, что ли?
— Да, похоже, мне его игрушка знакома. Такие не забывают.
— Везло ему жутко. Взял штук девять, а то и десять! Мало того, выиграл закладную на коров, где-то там на севере. И что интересно: делал все не так, и все равно перло ему как ненормальному!
Сосед рассказчика тоже обернулся.
— Он не выиграл все деньги в мире только потому, что у его соперников их просто не было. Взял все, что они с собой прихватили. Видел это собственными глазами.
Мужчины помолчали и сменили тему, а я опустошал стоявшие передо мной тарелки, прокрутил в голове кое-какие мысли. В общем-то я не мастак моментально соображать. Делаю все быстро, очень быстро, а думаю не очень. Люблю мозгами пораскинуть, повертеть идею в голове, пока не разберусь, что к чему. Все, что я узнал, походило на старую как мир беду…
Папу мне стало по-настоящему жаль. Позже, конечно, будет жаль еще сильнее. Ведь так неожиданно, как его смерть, на меня еще ничто и никогда не обрушивалось.
А может, его и не надо жалеть? Ведь папа ушел из жизни на самой вершине своего картежного триумфа. Он ушел победителем, а этим могли похвастаться совсем не многие игроки. И уж конечно, никто не ожидал, что папе когда-нибудь так подфартит. А ему повезло! Ведь если бы после такой удачи он остался жив, то продолжал бы играть и дальше и, само собой, просадил бы все до последнего цента. А теперь он остался непобежденным навсегда.
Хотя выстрел в голову?.. Как такое могло случиться?
Чья это пуля? Кто, интересно, спустил курок?
Вот теперь я окончательно допер, почему всем хотелось как можно быстрее спровадить меня отсюда. Слишком много для маленького городка, ну и к тому же я его родной сын.
Все ясно, надо топать к судье Блейзеру, который здесь не только судья, но и судебный пристав.
Блейзер сидел на крыльце, откинувшись на спинку стула, и раскуривал здоровенную сигару. Увидев меня, он прищурился, делая вид, что думает, кому это он вдруг так понадобился.
Вид я имел, уж поверьте, далеко не воскресный. Всю зиму я провел в горах, где совсем не жарко, и на мне была вся моя одежда, а вместо пончо, как полагается приличным людям, на плечах болталось одеяло, в котором я проделал дырку для головы.
— Судья Блейзер, — обратился я к нему. — Вы хоронили моего отца. Я пришел за его вещами.
Он даже не шелохнулся. Затем все-таки вынул сигару изо рта.
— Э-хе-хе, сынок, ты же знаешь, что мог оставить тебе твой отец. У него всегда все выходило наперекосяк, за что бы он ни брался. Карты — вот единственное, чем он занимался всю свою жизнь. Когда мы его хоронили, то нашли в кармане только три доллара и несколько мелких монеток. Правда, остались еще золотые часы и два шестизарядника. Один он держал в руке, другой лежал на столе. — Судья сел попрямее. — Можешь все это забрать.
Он встал и пошел в дом, сделав мне знак рукой следовать за ним. Крупный мужчина. И толстый. Хотя люди говорили, он силен как бык. Но меня не проведешь: то, что кажется жиром, и есть жир на самом деле. К судье я никогда не испытывал особой симпатии. Впрочем, это едва ли его расстроило бы, даже если бы стало ему известно. Кто я для него такой? Сопливый мальчишка — и ничего больше.
У себя в кабинете — там стоял секретер с откидной крышкой, большой железный сейф, медная плевательница и квадратный стол — он молча ткнул пальцем в сторону стола, и я увидел один из папиных револьверов в кобуре с патронташем. Другой, но без кобуры, примостился рядом с папиной старой черной шляпой.
Судья все так же молча достал из ящика секретера три доллара с мелочью и золотые часы.
— Вот тебе, парень. Забирай и иди себе. У меня полно дел.
Ладно. Я взял патронташ, надел на пояс, закрепил на ноге — сидел, будто родился со мной, — затем сгреб в карман деньги и часы и поменял свою истрепанную шляпу на папину черную. Теперь проверим револьвер: так, полная обойма, это меня совсем не удивило, папа всегда очень аккуратно обращался с оружием и содержал его по первому разряду.
Главное, револьвер оказался в порядке и готов к употреблению.
— Судья! — Я держал револьвер вроде как небрежно, но наготове. — Сдается мне, вы стали чуть забывчивы. Что-то не похоже на таких, как вы. Понимаю, у вас много важных дел и все такое прочее…
Он медленно выпрямился и бросил на меня колючий взгляд. Перевел его на револьвер в моей руке, затем снова на меня. Может, мне, конечно, и всего семнадцать, но нам с папой случалось тусоваться в самых крутых компаниях. Для меня судья выглядел не страшнее тех, с кем нам частенько приходилось сталкиваться.
— Забывчив? Ты это о чем? — угрожающе протянул он.
— Насчет тех денег. Вчера вечером папе здорово везло. Говорят, он выиграл много наличных и даже кое-какую недвижимость, но я почему-то не вижу ничего на вашем столе.
— Не надо, не надо, сынок! Тебе все наврали. Думаю…
— Слушайте, мистер, — перебил я его. Но спокойно, не повышая голоса. — У этого шестизарядника не так уж много терпения. Может вообще-то и не выдержать. К тому же мне совсем не трудно собрать двадцать, а то и тридцать свидетелей, которые наблюдали за той игрой. Собственными глазами… В городе полно чужаков, судья, которым вас нечего бояться, и они без проблем подтвердят все, что видели вчера вечером. Об этом и так говорит весь город. Посмейте заныкать хоть один цент у бедного мальчика-сиротинки, который только что лишился отца, и, не сомневаюсь, все эти парни тут же бросятся искать веревку, чтобы кое-кого вздернуть… Догадываюсь теперь, почему наш старый Динглберри так расстраивался из-за моего отъезда. Наверняка вы велели ему под любым предлогом задержать меня, пока тут все не утрясется.
Мои слова ему явно не понравились. Понятное дело — кому захочется расстаться с такими деньжищами? Да еще отдать их какому-то желторотому мальчишке! Но с другой стороны, вот он я, прямо напротив с шестизарядником в руке, и кто знает, не псих ли это, которому ужас как не терпится пострелять…
— Только попробуй нажать на курок, парень, и тебе не миновать виселицы!
— Мне еще не приходилось слышать, чтобы кого-нибудь повесили только за то, что он застрелил вора, — спокойно ответил я.
От злости судья Блейзер даже побагровел. Глаза сузились, угрожающе засверкали…
— Слушай, парень, ты в своем уме?
Я всего лишь чуть приподнял дуло револьвера.
— Если хотите доказать, что я ошибаюсь, отдайте деньги и закладные. Только и всего. Большего не требуется. А может, желаете решить это через суд? Так запросто. Минут через пять проведем его в салуне, где папа все выиграл. Так как?
Ему это понравилось еще меньше. Вряд ли он горел желанием услышать, что обо всем этом скажут присяжные, крутые парни Запада. Они верят в честную игру, и большинство из них собственными глазами видели, что произошло на самом деле. Судья Блейзер медленно, как бы через силу опустился на одно колено перед сейфом на полу. Я тут же передвинулся прямо ему за спину. Хотя я и выглядел сопливым, но прекрасно знал, что в сейфах всегда держат оружие — пусть, мол, караулит мои денежки. И точно, вон он, голубчик, лежит себе и лежит.
Когда судья потянулся к нему, я остановил его:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53