Когда они проскакали мимо, я узнал Кэкстона Келси, Ла-Салля Принца и Энди Миллера. С ними ехали еще двое. Келси и его люди на улице города! Что бы это значило? Ради чего они рискнули сюда примчаться? Неужели до них дошел слух о моем аресте? Нет, это нереально, успокаивал я себя. Какие-то другие причины привели их сюда. Возможно, все объясняется элементарным желанием выпить и перекинуться в «фараона».
Я заметался по камере. Если бы я оказался на свободе, если бы у меня был револьвер! Но даже окажись я на воле, как снять с себя обвинение? Квини меня ненавидит, моя казнь для нее — бальзам на сердце, как и обвинение! Но как мне не хотелось выбраться из-за решетки, не добившись оправдания!
Так что же делать? Передо мной стоял все тот же вопрос. Возбужденная толпа заполняла улицу, а я сидел взаперти, не имея понятия, предпримет ли шериф хоть что-нибудь, чтобы ее остановить. Дать о себе знать друзьям я не имел возможности. Никто и близко не подходил к тюрьме, окружающее ее пространство оставалось безлюдным.
Один за другим зажигались городские огни. Низкий ветер трепал полынь, донося до меня ее терпкий, пронзительный запах.
Неужели так рухнут все мои мечты? Неужели меня постигнет участь отца?
Я снова принялся лихорадочно осматривать камеру… Отсюда должен быть какой-нибудь выход! Навалился на дверную решетку — она даже не шелохнулась, ухватился за оконные прутья — закреплены намертво.
В конце концов я как-то незаметно задремал. Помню, как сидел на кровати, потом улегся, а дальше в памяти сохранился лишь момент пробуждения. Было темно. Снаружи доносился какой-то ропот, словно кто-то разговаривал.
Я поспешно поднялся. Город ярко горел огнями, откуда-то донесся дикий крик, потом звон разбитого стекла и отвратительный смех. Мимо проскакал всадник.
Потом раздались шаги — кто-то торопливо приближался к участку. Распахнулась входная дверь, и на фоне городских огней на мгновение возникла чья-то фигура. Дверь захлопнулась.
— Чэнси? — Это был шериф. — Ты не спишь?
— Думаешь, можно уснуть, когда вокруг собирается пьяная орава? — На самом-то деле я спал и сам удивился, как это мне удалось настолько расслабиться. — Они пришли сюда? — спросил я.
— Пока только обсуждают, — ответил он. — Возможно, все лишь треп.
— Ты дашь мне оружие?
Пока он обдумывал ответ, я успел не спеша досчитать до десяти.
— Может быть, — пообещал он, — если дойдет до самосуда. Никто еще не пытался отбить у меня заключенного, и едва ли кому-либо удастся.
— Не убивал я Алека Берджисса, — еще раз попытался я убедить шерифа. — Даже ни разу не видел его. Уж поверь мне на слово, я не лгун.
— А кто ты, Чэнси?
В темноте я не мог разглядеть его лица, но видел, что он смотрит в окно, держа наготове винтовку.
Кто? В самом деле, кто я?
— Никто, — ответил я. — Обычный деревенский парень, у которого нет ничего, кроме здоровья, тягостных воспоминаний и надежды на лучшее. Моего отца повесили за конокрадство, хотя он был самым лучшим человеком на свете, отнюдь не вором и не бандитом. — Так мы сидели в участке под покровом темноты, а я рассказал шерифу об отце, поведал ему историю про лошадь и описал казнь. — Мне всегда хотелось вернуться туда, — признался я, — вернуться и показать им всем.
— Говорят, ты неплохо стреляешь?
— Я не намерен применять оружие в Теннесси. И вообще не желаю никого убивать. У меня есть только одно желание — возвратиться и доказать им, что я многого добился в жизни, что я — честный человек… а тут меня ловят и собираются линчевать.
И в этот момент мы услыхали шум шагов. Кто-то медленно, спотыкаясь, брел к участку. Чья-то рука ухватилась за ручку двери, но дверь была заперта изнутри.
— Шериф? Вы там? Отворите… Я — Боб Тарлтон.
Шериф открыл дверь, и Боб протиснулся внутрь. Одной рукой он опирался на трость, а в другой держал винтовку.
— Чэнси, ты здесь? — спросил он.
— Я-то здесь, а вот тебе лучше бы лечь в постель.
Боб тяжело опустился в кресло, слышно было, как он прерывисто дышит.
— Выпустите его, шериф, — произнес он с усилием. — Я за него ручаюсь.
Поколебавшись, шериф отпер дверь камеры. Я прошел в угол, где лежало мое оружие, нацепил ремень и взял в руки винтовку. В комнате царила мгла, но наши глаза постепенно привыкали к темноте, и мы кое-как различали друг друга.
— И вот еще что, — сказал я. — Квини в городе. Она могла бы рассказать правду. Но, увы, от нее нет никакого проку, хотя она и видела, как я убил человека, носившего этот револьвер.
С улицы доносились крики, потом дверь с шумом захлопнулась. Мы слышали, как толпа, состоящая из подонков общества, бездельников и бродяг, приближалась. Они шли спотыкаясь на каждом шагу и переругиваясь. Я прекрасно знал этот тип людей, потому что не раз видел подобное раньше, многие из них — неплохие люди, когда протрезвеют, но сейчас это был пьяный сброд, у которого начисто отшибло разум: свора, одержимая одним — заключенный, обвиняемый в убийстве хорошего человека, не должен уйти безнаказанным.
— Почему бы вам обоим не уйти? — предложил я. — Они охотятся только за мной.
— Мы же партнеры, — возразил Тарлтон. — Забыл, что ли?
Шериф ничего не сказал. Он распахнул окно, затворил тяжелые ставни и открыл амбразуру одной из створок.
— Эй, вы, там! — крикнул он. — Разворачивайтесь и дуйте обратно! Сегодня ночью никакой казни не будет!
Они продолжали идти, и тогда шериф выстрелил. Пуля ударила в землю прямо перед толпой.
— А ну, назад! — приказал он. — Я здесь не один, вам будет с кем сразиться.
Они остановились и замерли под покровом мглы, сбившись в плотную, возбужденно гудящую массу.
— Выдай его нам, шериф! — донесся крик. — Пусть получит все, что ему причитается!
— Только не сегодня! — Это звучал уже другой голос, который я узнал бы где угодно. — У меня с собой многозарядный дробовик, и я разнесу в клочья ваши пустые головы первыми же выстрелами!
На крыше стоял Хэнди Корбин. Должно быть, он захватил из лагеря мой дробовик. И он не кривил душой: из такого оружия и с такой дистанции одним выстрелом можно уложить полдюжины человек. Мой дробовик был заряжен не дробью, а картечью 38-го калибра.
Боб Тарлтон поднялся и распахнул дверь:
— Идите по домам, парни. Мы никому не желаем зла, но вы у нас под прицелом, и у вас нет никаких шансов.
Как ни пьяны они были, но отдавали себе отчет, что им противостоят как минимум трое хорошо вооруженных людей. Недовольно ропща, толпа отступила. Те, кто стоял в передних рядах, пытались протиснуться поглубже, дабы спрятаться за остальных. Те, кто стоял в задних рядах, начали потихоньку оттягиваться к салуну. В течение пары минут пространство перед тюрьмой очистилось.
Шериф зажег лампу. Я неохотно положил на стол винтовку и начал отстегивать револьвер.
— Погоди, — остановил меня шериф. — Винтовку возьми себе, а револьвер мне понадобится как вещественное доказательство.
— Благодарю. За городом у нас осталось стадо, а впереди дальний путь. Если я понадоблюсь, ты найдешь меня за Валом. Приезжай сам или пришли гонца — я тут же вернусь. Я защищал свой скот от угонщиков. Другой вины за мной нет.
— Поезжай, — согласился шериф. — Я тебе верю, но все-таки должно состояться судебное разбирательство.
— Шериф, преступление не подпадает под вашу юрисдикцию, — спокойно заявил Тарлтон.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38
Я заметался по камере. Если бы я оказался на свободе, если бы у меня был револьвер! Но даже окажись я на воле, как снять с себя обвинение? Квини меня ненавидит, моя казнь для нее — бальзам на сердце, как и обвинение! Но как мне не хотелось выбраться из-за решетки, не добившись оправдания!
Так что же делать? Передо мной стоял все тот же вопрос. Возбужденная толпа заполняла улицу, а я сидел взаперти, не имея понятия, предпримет ли шериф хоть что-нибудь, чтобы ее остановить. Дать о себе знать друзьям я не имел возможности. Никто и близко не подходил к тюрьме, окружающее ее пространство оставалось безлюдным.
Один за другим зажигались городские огни. Низкий ветер трепал полынь, донося до меня ее терпкий, пронзительный запах.
Неужели так рухнут все мои мечты? Неужели меня постигнет участь отца?
Я снова принялся лихорадочно осматривать камеру… Отсюда должен быть какой-нибудь выход! Навалился на дверную решетку — она даже не шелохнулась, ухватился за оконные прутья — закреплены намертво.
В конце концов я как-то незаметно задремал. Помню, как сидел на кровати, потом улегся, а дальше в памяти сохранился лишь момент пробуждения. Было темно. Снаружи доносился какой-то ропот, словно кто-то разговаривал.
Я поспешно поднялся. Город ярко горел огнями, откуда-то донесся дикий крик, потом звон разбитого стекла и отвратительный смех. Мимо проскакал всадник.
Потом раздались шаги — кто-то торопливо приближался к участку. Распахнулась входная дверь, и на фоне городских огней на мгновение возникла чья-то фигура. Дверь захлопнулась.
— Чэнси? — Это был шериф. — Ты не спишь?
— Думаешь, можно уснуть, когда вокруг собирается пьяная орава? — На самом-то деле я спал и сам удивился, как это мне удалось настолько расслабиться. — Они пришли сюда? — спросил я.
— Пока только обсуждают, — ответил он. — Возможно, все лишь треп.
— Ты дашь мне оружие?
Пока он обдумывал ответ, я успел не спеша досчитать до десяти.
— Может быть, — пообещал он, — если дойдет до самосуда. Никто еще не пытался отбить у меня заключенного, и едва ли кому-либо удастся.
— Не убивал я Алека Берджисса, — еще раз попытался я убедить шерифа. — Даже ни разу не видел его. Уж поверь мне на слово, я не лгун.
— А кто ты, Чэнси?
В темноте я не мог разглядеть его лица, но видел, что он смотрит в окно, держа наготове винтовку.
Кто? В самом деле, кто я?
— Никто, — ответил я. — Обычный деревенский парень, у которого нет ничего, кроме здоровья, тягостных воспоминаний и надежды на лучшее. Моего отца повесили за конокрадство, хотя он был самым лучшим человеком на свете, отнюдь не вором и не бандитом. — Так мы сидели в участке под покровом темноты, а я рассказал шерифу об отце, поведал ему историю про лошадь и описал казнь. — Мне всегда хотелось вернуться туда, — признался я, — вернуться и показать им всем.
— Говорят, ты неплохо стреляешь?
— Я не намерен применять оружие в Теннесси. И вообще не желаю никого убивать. У меня есть только одно желание — возвратиться и доказать им, что я многого добился в жизни, что я — честный человек… а тут меня ловят и собираются линчевать.
И в этот момент мы услыхали шум шагов. Кто-то медленно, спотыкаясь, брел к участку. Чья-то рука ухватилась за ручку двери, но дверь была заперта изнутри.
— Шериф? Вы там? Отворите… Я — Боб Тарлтон.
Шериф открыл дверь, и Боб протиснулся внутрь. Одной рукой он опирался на трость, а в другой держал винтовку.
— Чэнси, ты здесь? — спросил он.
— Я-то здесь, а вот тебе лучше бы лечь в постель.
Боб тяжело опустился в кресло, слышно было, как он прерывисто дышит.
— Выпустите его, шериф, — произнес он с усилием. — Я за него ручаюсь.
Поколебавшись, шериф отпер дверь камеры. Я прошел в угол, где лежало мое оружие, нацепил ремень и взял в руки винтовку. В комнате царила мгла, но наши глаза постепенно привыкали к темноте, и мы кое-как различали друг друга.
— И вот еще что, — сказал я. — Квини в городе. Она могла бы рассказать правду. Но, увы, от нее нет никакого проку, хотя она и видела, как я убил человека, носившего этот револьвер.
С улицы доносились крики, потом дверь с шумом захлопнулась. Мы слышали, как толпа, состоящая из подонков общества, бездельников и бродяг, приближалась. Они шли спотыкаясь на каждом шагу и переругиваясь. Я прекрасно знал этот тип людей, потому что не раз видел подобное раньше, многие из них — неплохие люди, когда протрезвеют, но сейчас это был пьяный сброд, у которого начисто отшибло разум: свора, одержимая одним — заключенный, обвиняемый в убийстве хорошего человека, не должен уйти безнаказанным.
— Почему бы вам обоим не уйти? — предложил я. — Они охотятся только за мной.
— Мы же партнеры, — возразил Тарлтон. — Забыл, что ли?
Шериф ничего не сказал. Он распахнул окно, затворил тяжелые ставни и открыл амбразуру одной из створок.
— Эй, вы, там! — крикнул он. — Разворачивайтесь и дуйте обратно! Сегодня ночью никакой казни не будет!
Они продолжали идти, и тогда шериф выстрелил. Пуля ударила в землю прямо перед толпой.
— А ну, назад! — приказал он. — Я здесь не один, вам будет с кем сразиться.
Они остановились и замерли под покровом мглы, сбившись в плотную, возбужденно гудящую массу.
— Выдай его нам, шериф! — донесся крик. — Пусть получит все, что ему причитается!
— Только не сегодня! — Это звучал уже другой голос, который я узнал бы где угодно. — У меня с собой многозарядный дробовик, и я разнесу в клочья ваши пустые головы первыми же выстрелами!
На крыше стоял Хэнди Корбин. Должно быть, он захватил из лагеря мой дробовик. И он не кривил душой: из такого оружия и с такой дистанции одним выстрелом можно уложить полдюжины человек. Мой дробовик был заряжен не дробью, а картечью 38-го калибра.
Боб Тарлтон поднялся и распахнул дверь:
— Идите по домам, парни. Мы никому не желаем зла, но вы у нас под прицелом, и у вас нет никаких шансов.
Как ни пьяны они были, но отдавали себе отчет, что им противостоят как минимум трое хорошо вооруженных людей. Недовольно ропща, толпа отступила. Те, кто стоял в передних рядах, пытались протиснуться поглубже, дабы спрятаться за остальных. Те, кто стоял в задних рядах, начали потихоньку оттягиваться к салуну. В течение пары минут пространство перед тюрьмой очистилось.
Шериф зажег лампу. Я неохотно положил на стол винтовку и начал отстегивать револьвер.
— Погоди, — остановил меня шериф. — Винтовку возьми себе, а револьвер мне понадобится как вещественное доказательство.
— Благодарю. За городом у нас осталось стадо, а впереди дальний путь. Если я понадоблюсь, ты найдешь меня за Валом. Приезжай сам или пришли гонца — я тут же вернусь. Я защищал свой скот от угонщиков. Другой вины за мной нет.
— Поезжай, — согласился шериф. — Я тебе верю, но все-таки должно состояться судебное разбирательство.
— Шериф, преступление не подпадает под вашу юрисдикцию, — спокойно заявил Тарлтон.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38