ОБЛОМОВ. В груди болит.
АРКАДИЙ. А отчего? Вы не знаете. Вас мучает неизвестность. Сейчас я буду развеивать ее. С вашей же помощью. Я буду называть вашу болезнь словами, и вам должно становиться от этого легче. Вы малоподвижны? Это называется – адинамия. Вы не хотите ничего делать? Это – апатия. У вас нет желаний и слабая воля? Это называется – абулия. Вам легче? (Резко.) Закройте глаза, ведь вам же сказано! (Ровным голосом.) Вообразите, что ветер шевелит листья на дереве, и скажите мне то, что вы хотите сказать. То, что скрываете. То, что слышите внутри самого себя? Ну?
ОБЛОМОВ. М-м-м…
АРКАДИЙ. Хорошо. Прислушайтесь. Не торопитесь. Что вы слышите? Что говорит в вас, в самой серёдке вашего естества?
ОБЛОМОВ. М-м-м… (Сонным голосом.) Аки зыхалу унесли так порхало дуде не бу пряснится… Донесут щело.
АРКАДИЙ (после паузы). Зыхала? Ну-ну-ну! Щело? Что это еще за – щело? Как понимать? Постойте-постойте, так нельзя! Мы так не договаривались, – чтоб ни слова не понятно! (Толкает в плечо Обломова.) Ну-ка, подвиньтесь!
Обломов подвигается к спинке дивана.
Аркадий ложится рядом.
Начнем все с самого начала! (Закрывает глаза.) Шум дождя! Ветер шевелит листья!..
Лежат молча.
(Сонным голосом.) Врать нехорошо, поэтому признаюсь. Я вас обманул. Мне на три года меньше, чем я вам сказал… И зрение у меня отличное, я все вижу. А в очках – простые стекла. Для солидности. Все вижу, все-все… Доктор медицины, а в шкапу что хранит? Не догадаетесь! В шкапу живет – Сивка, деревянная лошадь. Не лягается, есть не просит. Хороший, в боях проверенный конь… Степан видал, как я Сивку под уздцы из шкапа выводил… Степан больше у меня не служит. Прогнал за нерадивость… (Смеется.) А помните?… – «Иван Иваныч издавнб носил с собой кусок га… Была ему газета эта для утешения дана».
Аркадий засыпает.
Обломов осторожно, стараясь не потревожить Аркадия, встает с дивана.
С умилением смотрит на спящего Аркадия, заботливо укрывает его пледом с кистями.
ОБЛОМОВ. Обойти Екатерининскую канаву с двух сторон. По одному берегу и по другому. Она думает, что я не смогу, испугаюсь? Ничего, у страха глаза велики, авось Бог не выдаст! С Гороховой поворотить направо. Каменный мост, Демидов, Львиный, Харламов. Хоть бы до Крюкова канала. А ей скажу, что прошел всё, что было велено, всю Екатерининскую канаву. Что днем не спал. И на ночь не ужинал. Что газеты прочитаны… Гимнастику? Делал. И утром – мокрым полотенцем…
Застыл на пороге.
Перекрестился и решительно вышел за дверь.
Аркадий спит.

ДЕЙСТВИЕ ВТОРОЕ.
Сцена шестая.
Комната в доме на Выборгской стороне.
Чистота, порядок и уют. На окнах – цветы.
Под потолком – четыре клетки с чижами и канарейками.
ЗАХАР. Выборгская сторона – это вам не Гороховая улица!.. Ни пыли, ни копоти. Безбородкин сад рядом, Охта под боком, Нева в двух шагах!
ОБЛОМОВ. Да здесь, говорят, волки бегают.
ЗАХАР. Зато конюшня своя.
ОБЛОМОВ (мрачно). Зачем мне конюшня?
ЗАХАР. Свой огород, за капустой да репой в лавку не бегать.
ОБЛОМОВ (кисло). Какой огород? Какая капуста? Какая репа?
ЗАХАР. И задешево! Почти даром!
ОБЛОМОВ. Куда это, Захар, у нас все деньги вышли? Летом была тысяча рублей. А теперь триста. Куда делись? Уж не воры ли?
ЗАХАР. Кабы воры, так все бы взяли.
ОБЛОМОВ. Что бы тебе траты записывать?
ЗАХАР. Не дал Бог грамоты. А грамотный-то давно бы уж серебро из буфета стащил! (Радостно.) А хозяйка какова? Уж и бела, и полна!.. И брови у ней есть, и румянец!
ОБЛОМОВ (оживившись). Агафья Матвеевна? У ней руки хороши… И конюшня своя, и огород, и капуста с репой. В лавку не бегать. (Радостно смеясь.) Собаку заведу! Или кота. Лучше кота! Коты ласковы, мурлычат…
ЗАХАР. Барышню встретил.
ОБЛОМОВ (замер). Какую барышню?
ЗАХАР. Ольгу Сергеевну. Здоровы ли – спрашивала. Что, мол, делали?
ОБЛОМОВ. А ты?
ЗАХАР. Ужинали, говорю. «А разве барин ужинает на ночь?» – спрашивает. Двух цыплят, мол, только скушали.
ОБЛОМОВ. Дурак! Дурак!
ЗАХАР. Где дурак-то? Разве это неправда? Вот я и кости цыплячьи сейчас покажу!
ОБЛОМОВ. Дурак! (Пауза.) Что еще спрашивала?
ЗАХАР. Что, мол, делал в другие дни. Ничего, мол, не делал, лежал.
ОБЛОМОВ (хватаясь за голову). Какой яд – этот человек! Что – барышня?
ЗАХАР. Ничего. Письмо велели передать.
ОБЛОМОВ. Что ж ты молчишь? Ты губишь меня, Захар! Давай сюда письмо!
ЗАХАР. Вон, на столе.
Обломов вскрывает письмо. Читает.
Так… Утреннее умывание… Мокрое полотенце… Гимнастика… не менее четверти часа… у настежь раскрытого окна. Плотный завтрак. Крепкий английский чай. Газеты… Утренняя прогулка… не менее полутора часов. Чтение книг по списку… Сидя на стуле, а не лежа на диване…
Торопливо смотрит в конец письма.
«Илья, мне скучно без вас. Пела Casta diva, но вас не было рядом. Пела плохо, рассердилась. Захлопнула крышку пианино, прищемила палец. Долго плакала. Вы меня любите, – я однажды узнала, но навсегда. И счастлива, хоть не повторяйте мне никогда. Что любите меня. Для меня любовь – всё равно что жизнь. А жизнь – это долг и обязанность. Следовательно любовь – тоже долг. У меня достанет сил прожить и пролюбить всю жизнь… Больше и лучше любить я не умею.»
Обломов хватается за сердце.
Любит… Она меня любит… Разве это возможно? (Подносит письмо к глазам.) Вот письмо… Строчки… Буквы… Значит, правда… Любит.
Подходит к зеркалу, долго и внимательно оглядывает себя.
Высок и строен… Черные кудри… На лице отвага, улыбка гордая… Сильный и глубокий взгляд, немного холодный… который добирается до самого сердца… и выдаёт ум и силу! Любая женщина тотчас смиряется перед ним и склоняет голову…
Пауза.
Он управляет собой и другими. Всё даётся ему легко. Куда ни придёт, с кем ни сойдётся – раз! – и овладел. Играет, будто на инструменте…
Пауза.
Как это сказано у Лермонтова про глаза? Ага, – «они не смеялись, когда смеялся он!..»
Пауза.
Пятясь, отступает от зеркала.
Закрывает лицо руками,
Нельзя… Так нельзя… Вчера пожелал страстно… до изнеможения… А сегодня… уж достиг желаемого… Так нельзя. Ведь это – прупасть. Ведь это означает, что послезавтра… Краснеешь, что пожелал. И что получил – краснеешь. Клянешь – зачем всё исполнилось. А как знать, – чего желать? Того или этого? Как угадать? Добро бы еще, желания не исполнялись… А когда – всё наоборот? Захотел – на!..
Пауза.
Накрыл голову ладоням, и оказался «в домике».
И сразу успокоился, выражение лица сделалось ровным.
И – родилась мысль.
Она не любит меня. (Выдохнул с облегчением.) Таких не любят. (Засмеялся.) Толст. Ленив. Глуп. К делу не приспособился. На службе не сгодился. Однажды циркуляр вместо Астрахани отправил в Архангельск, и был уволен. За тупость.
В волнении ходит по комнате.
Она не любит меня! Разве это любовь? Ведь это только приготовление к любви. А я? Я просто подвернулся первым, для опыта сгодится, по случаю. Встретился нечаянно, попал ошибкой… Вот оно что! Явится другой и она тотчас скажет мне – ошибка! И отвернётся.
Бросается к столу, достает бумагу и перо.
Боже мой! Ты открыл мне глаза. Ещё не поздно!
Обмакнул перо в чернильницу.
И – замер, не в силах написать ни строчки…
Портьера на двери отодвинулась и в комнату вошла хозяйка дома – Агафья Матвеевна Пшеницына.
Подняла штору на окне, принялась поливать цветы на подоконнике.
ОБЛОМОВ (бормочет). Прочтите это письмо до конца.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11