Впрочем, контаминация свидетельств, почерпнутых из разных источников, иногда приводит писательницу к досадным ошибкам.
В произведение Анны включен большой документальный материал: письма Алексея и к Алексею, императорские хрисовулы и договоры. Сама Анна, характеризуя свой метод историка, заявляет: «Каждый пишущий историю должен рассказывать о деяниях и о распоряжениях великих мужей отнюдь не в общих чертах; напротив, о подвигах следует говорить как можно более подробно, а содержание постановлений излагать» (III, 6, стр. 126–127). Мы не имеем возможности в боль-{29}шинстве случаев проверить Анну, но можем с достаточными основаниями утверждать, что писательница знакомилась с оригиналами или держала в руках копии хрисовулов и договоров, содержание которых излагала. Это несомненно относится к трем наиболее крупным и важным документам, переданным историком: к хрисовулу Алексея матери 1081 г. (III, 6, стр. 127–128), где писательница сама говорит, что приводит его полностью, лишь «опустив красоты стиля» (стр. 127), к указу о предоставлении привилегий венецианцам (VI, 5, стр. 184), который можно сравнить с подлинником (см. прим. 637), и к Девольскому договору Алексея с Боэмундом 1108 г. (XIII, 12, стр. 364 и сл.), множество юридических формул (часто западного типа) и подробность, с какой перечисляются мелкие крепости и области Востока, исключают возможность его изложения по памяти.
Сложнее вопрос о письмах. Думается, что близко к подлиннику изобилующее деталями письмо Алексея германскому королю Генриху IV (III, 10, стр. 135–136). Есть основания считать подлинным и письмо Боэмунда Алексею 1099 г. (см. прим. 1176), и письмо жупана Рашки Вукана Алексею (см. прим. 892).
Мы далеки от мысли всегда и во всем доверять писательнице – «Алексиада» ни в коем случае не может служить надежным источником в тех частях, где Анна касается внутренней истории западных и восточных стран. Как уже отмечалось выше, легендарный характер носит повествование о возвышении и карьере Роберта Гвискара, много ошибок в сообщениях историка о взаимоотношениях Роберта с папой и о знаменитой борьбе Генриха IV с Григорием VII по вопросу об инвеституре (I, 13, стр. 81 и сл.). Фантастичны подчас сведения Анны и о Востоке.
Исследователи «Алексиады» обычно сетуют на запутанную хронологию труда Анны. Безусловно, писательница иногда допускает неточности – например, суд над Италом относится в «Алексиаде» к 1083, а не 1082 г. (см. прим. 589), – а в некоторых местах, не зная времени того или иного события, оставляет в тексте лакуны (см. выше, стр. 28). Однако случаев, когда историографа можно уличить в неточности или неосведомленности, сравнительно немного. Упреки исследователей справедливы лишь в отношении некоторых эпизодов «Алексиады», где суммарный и противоречивый рассказ Анны действительно не дает оснований для твердых датировок. Это в первую очередь {30} относится к повествованию о византийско-норманнской войне 1081–1085 гг. (см. прим. 444), о византийско-печенежской войне 1086–1092 гг. (см. прим. 780), о взаимоотношениях Византии с сельджуками тех же лет (см. прим. 708) и, наконец, о действиях крестоносцев в Сирии и Палестине в 1099–1104 гг.. Ученые, оперирующие данными писательницы об этих событиях, нередко по-разному датируют одни и те же факты в зависимости от того, какому из противоречивых свидетельств Анны они отдают предпочтение. Впрочем, привлекая свидетельства параллельных источников и пользуясь косвенными данными, мы в большинстве случаев оказываемся в состоянии датировать упомянутые Анной события с точностью до 1–2 лет.
Однако историк должен с максимальной осторожностью и даже подозрительностью подходить к тем местам «Алексиады», где писательница дает оценки деятельности Алексея. Сама Анна предполагает возможность обвинений в пристрастии к отцу и поэтому неоднократно напоминает о том, что дочерние чувства не заставят ее искажать правду, и даже обещает не только говорить об успехах императора, но и отмечать его ошибки (Введ., 2, стр. 54; I, 16, стр. 90; IV, 8, стр. 154–155; XV, 3, стр. 405). Более того, Анна решительно заявляет, что ее метод отличен от методов составителей энкомиев – похвальных речей; ее цель – вскрывать истину, а не возносить хвалу.
Энкомий (панегирик) – весьма распространенный литературный жанр того времени. По принципу энкомия, начиная с «Жизнеописания Василия» Константина VII, писались и историографические произведения. Вводит энкомий в свое сочинение предшественник Анны Михаил Атталиат (см. прим. 350). Анна сознательно и полемически противопоставляет себя этой традиции и тем не менее явно заимствует методы энкомия в своей истории. Тщетно стали бы мы искать на страницах «Алексиады» хотя бы один случай, когда Анна порицает отца. В ее представлении Алексей – великий полководец, государственный муж, средоточие всех добродетелей, ученый, апостол христианской веры, любящий супруг и т. п. Все действия Алек-{31}сея, даже когда он терпит неудачи, – образец мудрости, предусмотрительности и мужества. Немало жестоких и отвратительных деяний Алексея (например, казнь богомила Василия) выдаются Анной за похвальные и богоугодные. Но хуже другое: Анна замалчивает многое из того, что ей безусловно было известно, но могло бы бросить тень на отца. Даже в краткой хронике Зонары можно обнаружить отдельные факты, отсутствующие в «Алексиаде», причем как раз те, которые невыгодны для позиции писательницы.
Итак, признавая «Алексиаду» в целом достаточно надежным источником, современный исследователь, однако, не вправе во всех случаях доверять Анне, особенно если речь идет о внутренней истории соседних с Византией государств и об оценке деятельности Алексея I Комнина.
«Алексиада» – не только собрание исторических фактов, это – интересный памятник истории развития общественной и художественной мысли Византии.
В конце XI–первой половине XII в. византийская культура переживает пору своего высшего расцвета. Культурный подъем, начавшийся еще в IX в., обычно связывается исследователями с возрождением традиций античности. Само усиление античных влияний – результат каких-то не вполне ясных нам процессов в социальной и духовной жизни общества. Но многие явления в культурной истории Византии того времени действительно так или иначе связаны с антикизирующей тенденцией. Дело, конечно, не в том, что благодаря возросшему интересу к античности в Византии появляются в массовом количестве собрания эксцерптов из древних авторов, хрестоматии, энциклопедии, словари и комментарии к античным писателям. Главное заключалось в стимуляции светских течений в общественной и философской мысли и в литературе.
Уже к X в. начинает иссякать поток церковной поэзии, житийной литературы, место которых все больше занимают светские жанры: историография, риторика, эпистолография, сатира, светская поэзия. На вторую половину XI в. приходится деятельность выдающегося философа, историка и ритора, знатока античности Михаила Пселла. Непосредствен-{32}ным преемником Пселла в должности ипата философов был обвиненный в ереси неоплатоник Иоанн Итал – одна из наиболее примечательных фигур в византийской истории (см. прим. 557). Интересные образцы писем и речей сохранились от архиепископа Болгарии Феофилакта. Это все имена писателей, которых Анна могла видеть в юные годы и с произведениями которых была, безусловно, знакома.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154
В произведение Анны включен большой документальный материал: письма Алексея и к Алексею, императорские хрисовулы и договоры. Сама Анна, характеризуя свой метод историка, заявляет: «Каждый пишущий историю должен рассказывать о деяниях и о распоряжениях великих мужей отнюдь не в общих чертах; напротив, о подвигах следует говорить как можно более подробно, а содержание постановлений излагать» (III, 6, стр. 126–127). Мы не имеем возможности в боль-{29}шинстве случаев проверить Анну, но можем с достаточными основаниями утверждать, что писательница знакомилась с оригиналами или держала в руках копии хрисовулов и договоров, содержание которых излагала. Это несомненно относится к трем наиболее крупным и важным документам, переданным историком: к хрисовулу Алексея матери 1081 г. (III, 6, стр. 127–128), где писательница сама говорит, что приводит его полностью, лишь «опустив красоты стиля» (стр. 127), к указу о предоставлении привилегий венецианцам (VI, 5, стр. 184), который можно сравнить с подлинником (см. прим. 637), и к Девольскому договору Алексея с Боэмундом 1108 г. (XIII, 12, стр. 364 и сл.), множество юридических формул (часто западного типа) и подробность, с какой перечисляются мелкие крепости и области Востока, исключают возможность его изложения по памяти.
Сложнее вопрос о письмах. Думается, что близко к подлиннику изобилующее деталями письмо Алексея германскому королю Генриху IV (III, 10, стр. 135–136). Есть основания считать подлинным и письмо Боэмунда Алексею 1099 г. (см. прим. 1176), и письмо жупана Рашки Вукана Алексею (см. прим. 892).
Мы далеки от мысли всегда и во всем доверять писательнице – «Алексиада» ни в коем случае не может служить надежным источником в тех частях, где Анна касается внутренней истории западных и восточных стран. Как уже отмечалось выше, легендарный характер носит повествование о возвышении и карьере Роберта Гвискара, много ошибок в сообщениях историка о взаимоотношениях Роберта с папой и о знаменитой борьбе Генриха IV с Григорием VII по вопросу об инвеституре (I, 13, стр. 81 и сл.). Фантастичны подчас сведения Анны и о Востоке.
Исследователи «Алексиады» обычно сетуют на запутанную хронологию труда Анны. Безусловно, писательница иногда допускает неточности – например, суд над Италом относится в «Алексиаде» к 1083, а не 1082 г. (см. прим. 589), – а в некоторых местах, не зная времени того или иного события, оставляет в тексте лакуны (см. выше, стр. 28). Однако случаев, когда историографа можно уличить в неточности или неосведомленности, сравнительно немного. Упреки исследователей справедливы лишь в отношении некоторых эпизодов «Алексиады», где суммарный и противоречивый рассказ Анны действительно не дает оснований для твердых датировок. Это в первую очередь {30} относится к повествованию о византийско-норманнской войне 1081–1085 гг. (см. прим. 444), о византийско-печенежской войне 1086–1092 гг. (см. прим. 780), о взаимоотношениях Византии с сельджуками тех же лет (см. прим. 708) и, наконец, о действиях крестоносцев в Сирии и Палестине в 1099–1104 гг.. Ученые, оперирующие данными писательницы об этих событиях, нередко по-разному датируют одни и те же факты в зависимости от того, какому из противоречивых свидетельств Анны они отдают предпочтение. Впрочем, привлекая свидетельства параллельных источников и пользуясь косвенными данными, мы в большинстве случаев оказываемся в состоянии датировать упомянутые Анной события с точностью до 1–2 лет.
Однако историк должен с максимальной осторожностью и даже подозрительностью подходить к тем местам «Алексиады», где писательница дает оценки деятельности Алексея. Сама Анна предполагает возможность обвинений в пристрастии к отцу и поэтому неоднократно напоминает о том, что дочерние чувства не заставят ее искажать правду, и даже обещает не только говорить об успехах императора, но и отмечать его ошибки (Введ., 2, стр. 54; I, 16, стр. 90; IV, 8, стр. 154–155; XV, 3, стр. 405). Более того, Анна решительно заявляет, что ее метод отличен от методов составителей энкомиев – похвальных речей; ее цель – вскрывать истину, а не возносить хвалу.
Энкомий (панегирик) – весьма распространенный литературный жанр того времени. По принципу энкомия, начиная с «Жизнеописания Василия» Константина VII, писались и историографические произведения. Вводит энкомий в свое сочинение предшественник Анны Михаил Атталиат (см. прим. 350). Анна сознательно и полемически противопоставляет себя этой традиции и тем не менее явно заимствует методы энкомия в своей истории. Тщетно стали бы мы искать на страницах «Алексиады» хотя бы один случай, когда Анна порицает отца. В ее представлении Алексей – великий полководец, государственный муж, средоточие всех добродетелей, ученый, апостол христианской веры, любящий супруг и т. п. Все действия Алек-{31}сея, даже когда он терпит неудачи, – образец мудрости, предусмотрительности и мужества. Немало жестоких и отвратительных деяний Алексея (например, казнь богомила Василия) выдаются Анной за похвальные и богоугодные. Но хуже другое: Анна замалчивает многое из того, что ей безусловно было известно, но могло бы бросить тень на отца. Даже в краткой хронике Зонары можно обнаружить отдельные факты, отсутствующие в «Алексиаде», причем как раз те, которые невыгодны для позиции писательницы.
Итак, признавая «Алексиаду» в целом достаточно надежным источником, современный исследователь, однако, не вправе во всех случаях доверять Анне, особенно если речь идет о внутренней истории соседних с Византией государств и об оценке деятельности Алексея I Комнина.
«Алексиада» – не только собрание исторических фактов, это – интересный памятник истории развития общественной и художественной мысли Византии.
В конце XI–первой половине XII в. византийская культура переживает пору своего высшего расцвета. Культурный подъем, начавшийся еще в IX в., обычно связывается исследователями с возрождением традиций античности. Само усиление античных влияний – результат каких-то не вполне ясных нам процессов в социальной и духовной жизни общества. Но многие явления в культурной истории Византии того времени действительно так или иначе связаны с антикизирующей тенденцией. Дело, конечно, не в том, что благодаря возросшему интересу к античности в Византии появляются в массовом количестве собрания эксцерптов из древних авторов, хрестоматии, энциклопедии, словари и комментарии к античным писателям. Главное заключалось в стимуляции светских течений в общественной и философской мысли и в литературе.
Уже к X в. начинает иссякать поток церковной поэзии, житийной литературы, место которых все больше занимают светские жанры: историография, риторика, эпистолография, сатира, светская поэзия. На вторую половину XI в. приходится деятельность выдающегося философа, историка и ритора, знатока античности Михаила Пселла. Непосредствен-{32}ным преемником Пселла в должности ипата философов был обвиненный в ереси неоплатоник Иоанн Итал – одна из наиболее примечательных фигур в византийской истории (см. прим. 557). Интересные образцы писем и речей сохранились от архиепископа Болгарии Феофилакта. Это все имена писателей, которых Анна могла видеть в юные годы и с произведениями которых была, безусловно, знакома.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154