А если кому-то приходит в голову, что две полосы железа смогут оживить наши русские равнины, — тот глубоко и опасно заблуждается!
Все это выглядело как суд над Герстнером. Он сидел в стороне ото всех, и его лицо выражало искреннее недоумение.
Чиновник положил перед князем бумагу, зашептал:
— Записка графа Бобринского и военного инженера по ведомству путей сообщения Мельникова в защиту проекта господина Герстнера.
— Нам-то это зачем?! — возмутился князь. — Отнесите в Комитет по устройству железных дорог.
***
Глядя на освещенные окна Сената, Маша, Тихон и Родик томились на набережной. Двумя полукружьями сбегали вниз гранитные ступеньки к невской воде. Там Пиранделло готовился доить Фросю.
— Подслушать бы, как там, чего… — тосковал Тихон. — Придумали же для глаз подзорную трубу… Неуж нельзя и для ушей чего выдумать? Насколько легче работать было бы!..
Родик сказал: .
— Протянуть такую проволочку… на одном конце коробочка, на другом — трубочка. В коробочку говоришь, в трубочку слушаешь…
— Нет, — возразил снизу Пиранделло. — Проволочку всегда заметно. Каждый дурак подойдет и оборвет. И все.
— Правильно! Уж если мечтать — так ни в чем себе не отказывать! — сказал Родик. — Никакой проволочки! Все исключительно через атмосферу, по воздуху… Я в Москве говорю: «Маша!» А Маша мне из Петербурга: «Слушаю!»…
— Ох, чует мое сердце, неладно там… — тревожно произнесла Маша и показала на окна Сената.
***
И снова коридоры Сената. Снова табличка: «Комиссия по устройству железных дорог».
В зале, тоже смахивающем на зал суда, чуть поодаль от трибуны страдал Отто Франц фон Герстнер, а с трибуны вещал граф Татищев:
— Климатические условия нашей страны послужат сильным препятствием к этому разорительному для населения России нововведению! И потому устройство железных дорог считаю на несколько веков преждевременным!..
Чиновник пробрался к Татищеву, положил перед ним бумагу:
— Письмо графа Бобринского и инженера Мельникова в защиту проекта Герстнера…
— Отнесите это в «Особый комитет по рассмотрению заявления Герстнера», — обозлился граф. — Пусть там и решают!..
***
А на набережной томительное ожидание короталось болтовней.
— Надо было и мне туда с Антоном Францевичем! Представился бы кем-нибудь пофигуристее, наврал бы с три короба, и пропустили бы как миленького, — вздохнул Родик.
— Что же вы, Родион Иванович, думаете, что тама наших людей нет? — усмехнулся Тихон. — У нас, в Третьем жандармском, вас все знают как облупленного.
— Это еще откуда?
— Из донесений моих.
— А про меня знают? — крикнул снизу Пиранделло.
— Неужто нет!
— И чё?
— А ничё. Смеются с тебя.
— И про меня, Тихон? — улыбнулась Маша.
— Про тебя, Манечка, даже в Академию наук запрос посылали. Ты для их — явление!
— Так уж и в академию… — усомнился Пиранделло.
— Ну ничего, окромя гирь и козы! — рассердился Тихон. — Да на нашу тайную службу такие люди работают!.. И ученые, и литераторы, и торговый народ, и даже несколько графьев!.. И все без денег — исключительно из соображений ума и патриотизьма!..
***
Чиновник приоткрыл дверь с табличкой «Особый комитет по рассмотрению заявления Герстнера» и прошмыгнул к светлейшему:
— Ваша светлость… От графа Бобринского и инженера Мельникова в защиту железных дорог Герстнера…
— Спасибо, братец. Иди с Богом. — Меншиков неторопливо стал разрывать документ на мелкие кусочки. Этот зал больше всего напоминал судилище.
— Продолжайте, граф, — махнул рукой светлейший. Потоцкий воздел руки к небу и со страстью провинциального трагика закричал с трибуны:
— Железные дороги помешают коровам пастись, а курам нести яйца!.. Отравленный паровозом воздух будет убивать пролетающих над ним птиц… Сохранение фазанов и лисиц станет более невозможным! Дома по краям дороги погорят, лошади потеряют всякое значение! Сей способ передвижения вызовет у путешественников появление болезни мозга… Эту же болезнь получат и зрители, взирающие на такое передвижение со стороны!.. И вообще путешествие будет страшно опасным, так как в случае разрыва паровоза вместе с ним будут разорваны и путешественники!..
Тут Герстнер поднялся и стал снимать развешанные чертежи, диаграммы, эскизы. Когда он сворачивал их в трубку, руки у него тряслись. Но он спокойно пересек зал, открыл дверь и, обернувшись к светлейшему, сказал всего лишь одну фразу:
— А все-таки она вертится…
И так захлопнул за собой дверь, что мелко изорванные клочки письма в защиту его железных дорог, подхваченные порывом сквозняка, поднялись в воздух, словно стая снежинок…
***
Так же спокойно Герстнер пересек набережную и с окаменевшим лицом стал раздавать свои личные вещи: Ролику — брегет, Маше — медальон, Тихону — тощий бумажник…
Скользнув по их лицам отсутствующим взглядом, Герстнер влез на парапет, прижал к груди проект и рулон чертежей, вздохнул и сказал хрипло:
— Прощайте. Мне незачем больше жить. — И бросился в темные воды Невы.
— Федя!!! — резко крикнула Маша.
Доивший козу Федор снизу увидел летящего над собой Отто Франца фон Герстнера и мгновенно поймал его в свои могучие объятия, не дав ему достигнуть губительных невских вод.
Наверное, Герстнер истратил слишком много душевных сил, чтобы умереть достойно, и теперь, будучи лишенным возможности отойти в мир иной, рыдал, кричал и бился в истерике:
— Не хочу жить… Не хочу! Варвары!.. Варвары!..
Пиранделло прижимал его к широкой груди, шептал по-бабьи:
— Ну, будя… Ну, уймись, Антон Францыч… Будя…
— Антон Францевич! Миленький, родненький!.. — причитала Маша. — Жизни себя решить — грех-то какой!.. Все будет хорошо! Вот увидите.
— Манечка знает, что говорит… — лепетал испуганный Тихон.
— Успокойтесь, Антон Францевич! — кричал Родик. — Немедленно успокойтесь!..
— Хорошо, — вдруг сказал Герстнер, лежа в руках Пиранделло. — Я останусь жить. Но пусть погибнет мой проект. Он никому не нужен.
Герстнер дрыгнул ногами и швырнул в воду чертежи и проект.
— Пиранделло! Держи Антона!!! — завопил Родик. Одновременно в воздух взвились четыре тела, одновременно в воду шлепнулись Родик, Маша, Тихон и коза Фрося…
***
В апартаментах Герстнера на протянутых веревках сушилась мокрая одежда спасателей, чертежи, эскизы.
Завернувшись в скатерть, как в тунику, Маша проглаживала утюгом чью-то мокрую рубаху.
У жарко натопленной печи сушилась обувь, грелся голый Тихон в одной набедренной повязке. Его кремневый пистолет пеньковыми веревками был приторочен под левой подмышкой точно также, как через полтораста лет станут носить оружие тайные агенты всего мира…
Коза Фрося, укутанная в армяк Пиранделло, лежала на узкой софе, что-то жевала, трясла мокрой бородой…
Босоногий Родик в халате на голое тело нервно расхаживал:
— Стыдно, Антон Францевич, и недостойно интеллигентного человека!.. Сегодня ваша жизнь и ваш проект уже принадлежат…
— Российской империи, — вставил дрожащий Зайцев.
— А ты вообще молчи! Не умеешь плавать — нечего в воду прыгать! — разозлился Родик.
— Все прыгнули — и я прыгнул, — виновато пробормотал Тихон.
— Вы талантливый инженер, Антон Францевич!..
— Очень плохо в России жить инженеру, — простонал Герстнер.
— Эх, Антон Францыч, — вздохнул Пиранделло. — А кому на Руси жить хорошо?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74
Все это выглядело как суд над Герстнером. Он сидел в стороне ото всех, и его лицо выражало искреннее недоумение.
Чиновник положил перед князем бумагу, зашептал:
— Записка графа Бобринского и военного инженера по ведомству путей сообщения Мельникова в защиту проекта господина Герстнера.
— Нам-то это зачем?! — возмутился князь. — Отнесите в Комитет по устройству железных дорог.
***
Глядя на освещенные окна Сената, Маша, Тихон и Родик томились на набережной. Двумя полукружьями сбегали вниз гранитные ступеньки к невской воде. Там Пиранделло готовился доить Фросю.
— Подслушать бы, как там, чего… — тосковал Тихон. — Придумали же для глаз подзорную трубу… Неуж нельзя и для ушей чего выдумать? Насколько легче работать было бы!..
Родик сказал: .
— Протянуть такую проволочку… на одном конце коробочка, на другом — трубочка. В коробочку говоришь, в трубочку слушаешь…
— Нет, — возразил снизу Пиранделло. — Проволочку всегда заметно. Каждый дурак подойдет и оборвет. И все.
— Правильно! Уж если мечтать — так ни в чем себе не отказывать! — сказал Родик. — Никакой проволочки! Все исключительно через атмосферу, по воздуху… Я в Москве говорю: «Маша!» А Маша мне из Петербурга: «Слушаю!»…
— Ох, чует мое сердце, неладно там… — тревожно произнесла Маша и показала на окна Сената.
***
И снова коридоры Сената. Снова табличка: «Комиссия по устройству железных дорог».
В зале, тоже смахивающем на зал суда, чуть поодаль от трибуны страдал Отто Франц фон Герстнер, а с трибуны вещал граф Татищев:
— Климатические условия нашей страны послужат сильным препятствием к этому разорительному для населения России нововведению! И потому устройство железных дорог считаю на несколько веков преждевременным!..
Чиновник пробрался к Татищеву, положил перед ним бумагу:
— Письмо графа Бобринского и инженера Мельникова в защиту проекта Герстнера…
— Отнесите это в «Особый комитет по рассмотрению заявления Герстнера», — обозлился граф. — Пусть там и решают!..
***
А на набережной томительное ожидание короталось болтовней.
— Надо было и мне туда с Антоном Францевичем! Представился бы кем-нибудь пофигуристее, наврал бы с три короба, и пропустили бы как миленького, — вздохнул Родик.
— Что же вы, Родион Иванович, думаете, что тама наших людей нет? — усмехнулся Тихон. — У нас, в Третьем жандармском, вас все знают как облупленного.
— Это еще откуда?
— Из донесений моих.
— А про меня знают? — крикнул снизу Пиранделло.
— Неужто нет!
— И чё?
— А ничё. Смеются с тебя.
— И про меня, Тихон? — улыбнулась Маша.
— Про тебя, Манечка, даже в Академию наук запрос посылали. Ты для их — явление!
— Так уж и в академию… — усомнился Пиранделло.
— Ну ничего, окромя гирь и козы! — рассердился Тихон. — Да на нашу тайную службу такие люди работают!.. И ученые, и литераторы, и торговый народ, и даже несколько графьев!.. И все без денег — исключительно из соображений ума и патриотизьма!..
***
Чиновник приоткрыл дверь с табличкой «Особый комитет по рассмотрению заявления Герстнера» и прошмыгнул к светлейшему:
— Ваша светлость… От графа Бобринского и инженера Мельникова в защиту железных дорог Герстнера…
— Спасибо, братец. Иди с Богом. — Меншиков неторопливо стал разрывать документ на мелкие кусочки. Этот зал больше всего напоминал судилище.
— Продолжайте, граф, — махнул рукой светлейший. Потоцкий воздел руки к небу и со страстью провинциального трагика закричал с трибуны:
— Железные дороги помешают коровам пастись, а курам нести яйца!.. Отравленный паровозом воздух будет убивать пролетающих над ним птиц… Сохранение фазанов и лисиц станет более невозможным! Дома по краям дороги погорят, лошади потеряют всякое значение! Сей способ передвижения вызовет у путешественников появление болезни мозга… Эту же болезнь получат и зрители, взирающие на такое передвижение со стороны!.. И вообще путешествие будет страшно опасным, так как в случае разрыва паровоза вместе с ним будут разорваны и путешественники!..
Тут Герстнер поднялся и стал снимать развешанные чертежи, диаграммы, эскизы. Когда он сворачивал их в трубку, руки у него тряслись. Но он спокойно пересек зал, открыл дверь и, обернувшись к светлейшему, сказал всего лишь одну фразу:
— А все-таки она вертится…
И так захлопнул за собой дверь, что мелко изорванные клочки письма в защиту его железных дорог, подхваченные порывом сквозняка, поднялись в воздух, словно стая снежинок…
***
Так же спокойно Герстнер пересек набережную и с окаменевшим лицом стал раздавать свои личные вещи: Ролику — брегет, Маше — медальон, Тихону — тощий бумажник…
Скользнув по их лицам отсутствующим взглядом, Герстнер влез на парапет, прижал к груди проект и рулон чертежей, вздохнул и сказал хрипло:
— Прощайте. Мне незачем больше жить. — И бросился в темные воды Невы.
— Федя!!! — резко крикнула Маша.
Доивший козу Федор снизу увидел летящего над собой Отто Франца фон Герстнера и мгновенно поймал его в свои могучие объятия, не дав ему достигнуть губительных невских вод.
Наверное, Герстнер истратил слишком много душевных сил, чтобы умереть достойно, и теперь, будучи лишенным возможности отойти в мир иной, рыдал, кричал и бился в истерике:
— Не хочу жить… Не хочу! Варвары!.. Варвары!..
Пиранделло прижимал его к широкой груди, шептал по-бабьи:
— Ну, будя… Ну, уймись, Антон Францыч… Будя…
— Антон Францевич! Миленький, родненький!.. — причитала Маша. — Жизни себя решить — грех-то какой!.. Все будет хорошо! Вот увидите.
— Манечка знает, что говорит… — лепетал испуганный Тихон.
— Успокойтесь, Антон Францевич! — кричал Родик. — Немедленно успокойтесь!..
— Хорошо, — вдруг сказал Герстнер, лежа в руках Пиранделло. — Я останусь жить. Но пусть погибнет мой проект. Он никому не нужен.
Герстнер дрыгнул ногами и швырнул в воду чертежи и проект.
— Пиранделло! Держи Антона!!! — завопил Родик. Одновременно в воздух взвились четыре тела, одновременно в воду шлепнулись Родик, Маша, Тихон и коза Фрося…
***
В апартаментах Герстнера на протянутых веревках сушилась мокрая одежда спасателей, чертежи, эскизы.
Завернувшись в скатерть, как в тунику, Маша проглаживала утюгом чью-то мокрую рубаху.
У жарко натопленной печи сушилась обувь, грелся голый Тихон в одной набедренной повязке. Его кремневый пистолет пеньковыми веревками был приторочен под левой подмышкой точно также, как через полтораста лет станут носить оружие тайные агенты всего мира…
Коза Фрося, укутанная в армяк Пиранделло, лежала на узкой софе, что-то жевала, трясла мокрой бородой…
Босоногий Родик в халате на голое тело нервно расхаживал:
— Стыдно, Антон Францевич, и недостойно интеллигентного человека!.. Сегодня ваша жизнь и ваш проект уже принадлежат…
— Российской империи, — вставил дрожащий Зайцев.
— А ты вообще молчи! Не умеешь плавать — нечего в воду прыгать! — разозлился Родик.
— Все прыгнули — и я прыгнул, — виновато пробормотал Тихон.
— Вы талантливый инженер, Антон Францевич!..
— Очень плохо в России жить инженеру, — простонал Герстнер.
— Эх, Антон Францыч, — вздохнул Пиранделло. — А кому на Руси жить хорошо?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74