"Впереди ночь, словно первая, словно
последняя, единственная, одна из многих, великая, наша", - подумал Дэвид.
"Я буду тебя любить, как никогда не любил" - молча сказал он. "Вся жизнь
впереди, "подумала она, - "моя у тебя, твоя у меня". И мысли ее смешались
в одной бурной сверкающей чистой реке счастья. Губы неслышно шевельнулись
в одной из молитв всех влюбленных: "Я люблю тебя".
Уинки, давно забывший о своем космическом одиночестве и непоправимом
горе, отдавал тело свое тело ритму, и сердце его пело великой радостью
жизни. Он не заметил, как они вышли. Лес был охвачен пожаром. Освещенные
стволы уходили вверх, как органная месса. Чуть слышно бормотал ветер,
Уинки, опустив голову на колени, сидел около тела Дэвида и ждал.
- А ее нет больше. Осенью... ты знаешь, она сама любила пробовать все
сама. Ну и попробовала... отвыкнуть-то трудно. Больше... больше... а потом
люминал. Все в лучших традициях... Да, пытались... Двое суток в
больнице... Думали, откачали, а потом... потом вдруг все... да... да...
буквально на минуту... перед самым концом... ничего... плакала... сказала,
что любит... ушел, конечно, что было делать. Понимаешь, я не мог там
оставаться... Не помню где... все равно... Не могу быть в мире, здесь все
так же, как и при ней, а ее нет... да, нет... Люминал меня не привлекает.
Все одно и то-же, толку-то, Винкль, я все еще люблю ее, не могу перестать,
а по ту сторону любить уже нельзя, а не могу не любить. Поэтому я здесь,
посередине. Да нет, это просто только на словах. Знаешь, это получается
как круг, одно за другим и не выйти. Прости, мне трудно об этом говорить.
Я лучше обратно пойду. Там не надо говорить, там ничего не надо. Там ты
чистый цвет, и море таких же чистых цветов. Ее там нет, а может, она там,
но ее надо найти. Прости, я пойду обратно, спасибо, что пришел. Прощай,
Уинки.
"Вперед, вперед, разорвать эту цепь. Мертвую, крепкую цепь. Дэви,
вернись, я разорву эти цепи. слышишь, Дэви, разорву, разорву, мертвую,
мертвую, мертвую".

6
Проснувшись, солнце било ему в глаза, и первое, что пришло в голову:
"я разорву эти цепи". Он пососал эту фразу, повертел ее на кончике языка,
и поняв, как много он хочет сделать, приободрился. Не все еще потерянно,
напротив, все еще впереди. Он бодро вскочил, потянулся и обозрел
окружающее. Эта часть леса была ему незнакома. Вперемешку с огромными,
раскидистыми деревьями из земли вырастали металлические конструкции,
которые, похоже, являлись плодом творчества садовника-металлурга. А прямо
перед ним торчала из мха прозрачно-изумрудная рука, показывающая кукиш
небесам.
- Вам не румпельно, мистер Мирпернакель? - возразил сзади женский
голос.
Уинки обернулся и оказался с глазу на глаз с милой черноволосой
особой в черной ряссе, неотъемлемой частью которой являлся сердцевидный
вырез на животе. Особа очаровательно улыбнулась и без всякой связи с
предыдущим сообщила; что ее имя Миран. Поощреный этими знаками внимания,
Уинки сорвал со своей головы шляпу и старательно обмахнул ею свои сапоги,
а также все то, что находилось в радиусе двух метров вокруг, включая подол
собеседницы.
- К несчастью, я не имею чести быть господином Мирпернакелем, -
кончив подметать лес, сообщил Уинки. - Мое имя - Рип ван Винкль.
- Я счастлива, милорд Уинкль, - тихо сказала Миранда.
- О, что вы сударыня.
Только было шляпа Уинкля приготовилась вновь слететь с насиженного
места, как Миранда вдруг вскинула голову и закричала. Уинки обернулся. На
поляну выбежал человек, затравленно посмотрел в глубь леса, простонал и
кинулся в сторону. Бегущий за ним высокий тощий юноша повторил было его
движения, но споткнулся об одну из металлических конструкций, и, взмахнув
руками, упал на мох. А сзади происходило что-то непонятное: деревья
изгибались и корежились, словно плясали в горящем воздухе, появлялись и
растворялись между ними ослепительные розовые столбы, раздавалось мощное
гудение и жужжание. Где-то в глубине этого надвигающегося феномена
вспыхивало изображение нешумной голубой руки, резко и часто рука медленно
сжималась. Не успев толком сообразить, Уинки одновременно услышал
судорожный всхлип Миранды, жужжание и крик упавшего:
- Мы пропали!
Ноги сами бросили его вперед, и только после первого шага Уинки
осознал, что происходит. Все-таки полгода в Гершатцере не прошли даром. В
мозгу, как отпечатанная, появилась первая строчка заклинаний
Тракгруммербама. Замерев в позе непреклонности, Уинкль затянул монотонным
речетативом древнесохандрские мантры, отгоняющие злых духов. Жужжание
мгновенно усилилось, и между неподвижным Уинклем и столбами воздух
покрылся сетью трещин. Со стороны могло показаться, что какой-то невидимый
паук заткал пространство блестящей паутиной, в которой, как чудовищные
мухи, бились материализованные слова. Изображение руки утонуло в черном
облаке флаффы, что-бы появиться через уже во всех трех измерениях,
направив угрожающие длинные пальцы на Уинкля. Столько ненависти было в
каждом дюйме этого движения, что казалось, невозможно устоять против такой
всесметающей силы. Но Уинкль взвалил промелькнувшие в глубине ббаш цвета
изумления, вопросы испуга, и улыбнулся уголком рта. Этот грумпер был еще
слишком молодым, чтобы устоять против нестисильных мантр мудрецов. И в
ответ он выстроил рядом с собой пять треугольников в форме торжества.
Столбы загорелись еще ярче, и трава между Уинком и центом ббаши начала
медленно расползаться в стороны, не устояв перед потоком энергии. Однако,
не успели треугольники победы растаять в воздухе, как что-то щелкнуло в
глубине леса, и раздвигая кустарники, на Уинка начала надвигаться серая
стена трипплеров, людей без лица. Он выждал, когда они приблизятся
достаточно близко, и растворил их движением руки. Кинув взгляд на синие
пальцы ббаша, он неожиданно не увидел их; новая волна трипплеров шла,
сметая все на своем пути, а за их серыми головами полыхало лиловое
свечение. Груммлер готовил новое подкрепление. Тогда Уинки похолодел.
Заклинаний против трипплеров не существовало. Эти речные призраки никогда
никому ни мешали, а только жили своей сырой, непонятной жизнью. Гладь реки
надежно скрывала их от всяческих конфликтов. Справиться с ними можно было,
растворяя каждую их волну, но энергии уничтожения у Ункля почти не было.
Пора было готовиться к почетнной кончине. Именно в этот момент,
непредусмотренный рукописью За и древними манускриптами, ему в голову
явилась идея. Он не глядя закинул руки за голову и сорвал яблоко с
мысленного сверхдерева, подкинул его в руке и вложил в середину радость, а
снаружи, в плоть яблока, ореолом - веселье. Потом откусил кусок ароматно
хрустящего плода, зажег его улыбкой и кинул в сердце ббаша. Что-то
захрипело там, трипплеры расстаяли в воздухе, оставив после себя слабый
аромат тины, а столбы вспыхнули и исчезли. Уинки опустился на колени и
пробормотал себе благодарственные тхая. Хоть ему и было не впервой
расправляться со злыми духами, но все же это занятие было достаточно
изнурительным.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14