Мне было все равно, я решил подружиться с ним, только бы избежать разговора о той инфернальной книге, которую притворился, что читал, но от которой меня затошнило после третьей страницы.
— Где располагалось ваше ателье, сэр? — поинтересовался портной.
— На Пятой авеню, — ответил я. — Оно принадлежало отцу.
— Пятая авеню — это очень богатая улица, не так ли? — сказал он, и вице-консул насторожил уши.
— Да, — кивнул я. — У нас были самые лучшие клиенты, одни банкиры, брокеры, адвокаты, миллионеры, стальные и чугунные магнаты, владельцы отелей и прочие в том же роде.
— И вы научились кроить и шить?
— Я умел кроить только брюки, — ответил я. — Кроить пиджак слишком сложно.
— Какую сумму вы требовали за пошив костюма, сэр?
— О, в те времена мы просили всего сто или сто двадцать пять долларов...
Он обратился к вице-консулу и спросил, сколько это будет в драхмах. Когда они подсчитали, вице-консул был явно поражен. В греческих деньгах сумма была ошеломительная — достаточно, чтобы купить небольшое судно. Я чувствовал, что они не знают, верить мне или нет. Я наговорил им еще с три короба — о телефонных справочниках, небоскребах, телеграфном аппарате, автоматически печатающем биржевые новости, бумажных салфетках и прочих мерзких атрибутах большого города, от которых у какого-нибудь деревенщины глаза лезут на лоб, как если бы он увидел, как перед ним расступается Красное море. Особенно портняжку заинтересовал телеграфный аппарат. Он однажды бывал на Уолл-стрит — хотелось посмотреть на биржу, и теперь был не прочь поговорить на эту тему. Он робко спросил, не занимались ли те люди на улице перед биржей собственной маленькой торговлей акциями. И принялся размахивать руками, как глухонемой, изображая жестикуляцию внебиржевых маклеров. Вице-консул смотрел на своего приятеля, словно тот слегка повредился в уме. Я пришел ему на помощь. Конечно же, бодро подтвердил я, такие люди есть, их тысячи, и все отлично владеют тем особым языком глухонемых. Я вскочил и замахал руками, чтобы продемонстрировать, как это делается. Вице-консул заулыбался. Я сказал, что проведу их по зданию биржи, покажу сам главный зал. И подробно описал им этот сумасшедший дом, как бы покупая акции «Медных рудников „Анаконда“», «Листового цинка», «Тел и Тел» и прочих компаний, какие только мог припомнить по шальному уолл-стритскому прошлому, изменчивому, испепеляющему или нечувствительному к потерям. Я бегал по комнате, покупая и продавая как маньяк, останавливаясь у вице-консульского комода и приказывая по телефону своему брокеру играть на понижение, прося своего банкира немедленно предоставить мне ссуду в пятьдесят тысяч, звоня идиотам на телеграфе, чтобы быстрей несли телеграммы, поставщикам зерна — чтобы начинали отгрузку пшеницы на Миссисипи, министру внутренних дел — чтобы справиться, подписал ли он законопроект, касающийся индейцев, шоферу — чтобы положил за заднее откидное сиденье запасную шину, портному — чтобы дать ему выволочку за слишком тугие воротнички у розовой и белой рубашек, «и не забудь вышить инициалы». Мчался через весь зал в буфет биржи, чтобы проглотить сандвич. Здоровался с приятелем, который поднимался в свой кабинет, чтобы застрелиться. Покупал газету с программой скачек и вдевал гвоздику в петлицу. Наводил блеск на туфли и одновременно отвечал на телеграммы и телефонные звонки, держа трубку левой рукой. Рассеянно покупал тысячи акций железнодорожных компаний и тут же менял на акции «Объединенного газа», предчувствуя, что новый популистский законопроект облегчит положение домохозяек. Я почти забывал прочитать прогноз погоды; к счастью, пришлось заскочить в табачную лавку, чтобы сунуть в нагрудный карман горсть гаванских, и это напомнило мне, что надо взглянуть на прогноз и узнать, не идет ли дождь в районе Озарка.
Портной слушал, выпучив глаза. «Все это действительно так», — возбужденно сказал он жене вице-консула, только что принесшей мне очередную чашку недоваренного риса. А потом мне вдруг пришло в голову, что Линдберг возвращается из Европы. Я помчался к лифту и нажал кнопку сто девятого этажа, который был еще не достроен. Я бросился к окну и распахнул его. Улица была забита толпой, охваченной неистовым восторгом: мужчины, женщины, подростки, девушки, конные полицейские, полицейские на мотоциклах, просто полицейские, воры, биржевые быки, полицейские в штатском, демократы, республиканцы, фермеры, адвокаты, акробаты, бандиты, банковские клерки, стенографистки, бездельники — всё, носящее брюки или юбки, всё, способное ликовать, орать, свистеть, топать ногами, попусту пыжиться. Над глубоким каньоном летали голуби. Это был Бродвей. Это было событие года, и наш герой возвращался после своего трансконтинентального перелета. Я стоял у окна и вопил, пока не охрип. Я не верил в аэропланы, но все равно ликовал. Выпил ржаного, чтобы прочистить глотку. Схватил телефонный справочник. Стал рвать его, как безумная гиена. Схватил телеграфную ленту. Порвал на мелкие кусочки — «Медные рудники „Анаконда“», «Листовой цинк», «Американская сталь»: 57?, 34, 138, минус два, плюс 6?, 51, отлет, набор высоты, «Трансатлантическая авиалиния», «Прибрежные авиалинии», подлетает, прилетел, вот он, это Линдберг, ура! ура! ну и парень, орел небес, герой, величайший герой всех времен...
Я набил рот рисом, чтобы успокоиться.
— Какой высоты самый высокий небоскреб? — спросил вице-консул.
Я посмотрел на портного и сказал: — Попробуйте угадать.
У того фантазии хватило только на пятьдесят семь этажей.
— Сто сорок два, не считая шпиля с флагштоком, — сказал я.
Я снова встал, чтобы наглядно показать, что это такое. Лучший способ был посчитать окна. Средних размеров небоскреб имеет приблизительно 92 тысячи 546 окон по фасаду и на задней стороне. Я вытащил ремень из брюк и снова опоясался им, как мойщик окон спасательным поясом. Потом подошел к окну и сел на наружный подоконник. Тщательно вымыл окно. Отстегнулся и перешел к другому. Так я работал четыре или пять часов, чисто вымыв примерно 953 окна.
— А у вас не кружится голова? — спросил портной.
— Нет, это для меня привычное дело, — ответил я. — Одно время я работал верхолазом — после того, как кончил заниматься портновским бизнесом. — Я глянул на потолок, нельзя ли чего-нибудь продемонстрировать на люстрах.
— Лучше поешьте рису, — посоветовала жена вице-консула.
Я из вежливости набрал еще ложку и рассеянно подошел к графину с коньяком. Я еще горел восторгом от прибытия Линдберга, совершенно забыв, что вообще-то в тот день, когда он приземлился в Баттери, копал канаву для Управления парковым хозяйством в графстве Катаупа. Инспектор выступал с речью возле кегельбана, с речью, которую я накануне написал для него.
Вице-консул уже чувствовал себя в Новом Свете как дома. Он забыл о своем великом вкладе в жизнь и литературу и наливал мне очередной бокал.
А бывал ли господин портной на бейсболе, осведомился я. Нет, не бывал. Ну, тогда должен был хотя бы слышать о Кристи Метьюсоне — или Уолтере Джонсоне? Нет, не слыхал. И не знает, что такое «мокрая подача»? Не знает. И что значит «дом»? Тоже не знает. Я разбросал диванные подушки на полу в гостиной — первая, вторая, третья базы и основная. Смахнул салфеткой пыль с основной.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49
— Где располагалось ваше ателье, сэр? — поинтересовался портной.
— На Пятой авеню, — ответил я. — Оно принадлежало отцу.
— Пятая авеню — это очень богатая улица, не так ли? — сказал он, и вице-консул насторожил уши.
— Да, — кивнул я. — У нас были самые лучшие клиенты, одни банкиры, брокеры, адвокаты, миллионеры, стальные и чугунные магнаты, владельцы отелей и прочие в том же роде.
— И вы научились кроить и шить?
— Я умел кроить только брюки, — ответил я. — Кроить пиджак слишком сложно.
— Какую сумму вы требовали за пошив костюма, сэр?
— О, в те времена мы просили всего сто или сто двадцать пять долларов...
Он обратился к вице-консулу и спросил, сколько это будет в драхмах. Когда они подсчитали, вице-консул был явно поражен. В греческих деньгах сумма была ошеломительная — достаточно, чтобы купить небольшое судно. Я чувствовал, что они не знают, верить мне или нет. Я наговорил им еще с три короба — о телефонных справочниках, небоскребах, телеграфном аппарате, автоматически печатающем биржевые новости, бумажных салфетках и прочих мерзких атрибутах большого города, от которых у какого-нибудь деревенщины глаза лезут на лоб, как если бы он увидел, как перед ним расступается Красное море. Особенно портняжку заинтересовал телеграфный аппарат. Он однажды бывал на Уолл-стрит — хотелось посмотреть на биржу, и теперь был не прочь поговорить на эту тему. Он робко спросил, не занимались ли те люди на улице перед биржей собственной маленькой торговлей акциями. И принялся размахивать руками, как глухонемой, изображая жестикуляцию внебиржевых маклеров. Вице-консул смотрел на своего приятеля, словно тот слегка повредился в уме. Я пришел ему на помощь. Конечно же, бодро подтвердил я, такие люди есть, их тысячи, и все отлично владеют тем особым языком глухонемых. Я вскочил и замахал руками, чтобы продемонстрировать, как это делается. Вице-консул заулыбался. Я сказал, что проведу их по зданию биржи, покажу сам главный зал. И подробно описал им этот сумасшедший дом, как бы покупая акции «Медных рудников „Анаконда“», «Листового цинка», «Тел и Тел» и прочих компаний, какие только мог припомнить по шальному уолл-стритскому прошлому, изменчивому, испепеляющему или нечувствительному к потерям. Я бегал по комнате, покупая и продавая как маньяк, останавливаясь у вице-консульского комода и приказывая по телефону своему брокеру играть на понижение, прося своего банкира немедленно предоставить мне ссуду в пятьдесят тысяч, звоня идиотам на телеграфе, чтобы быстрей несли телеграммы, поставщикам зерна — чтобы начинали отгрузку пшеницы на Миссисипи, министру внутренних дел — чтобы справиться, подписал ли он законопроект, касающийся индейцев, шоферу — чтобы положил за заднее откидное сиденье запасную шину, портному — чтобы дать ему выволочку за слишком тугие воротнички у розовой и белой рубашек, «и не забудь вышить инициалы». Мчался через весь зал в буфет биржи, чтобы проглотить сандвич. Здоровался с приятелем, который поднимался в свой кабинет, чтобы застрелиться. Покупал газету с программой скачек и вдевал гвоздику в петлицу. Наводил блеск на туфли и одновременно отвечал на телеграммы и телефонные звонки, держа трубку левой рукой. Рассеянно покупал тысячи акций железнодорожных компаний и тут же менял на акции «Объединенного газа», предчувствуя, что новый популистский законопроект облегчит положение домохозяек. Я почти забывал прочитать прогноз погоды; к счастью, пришлось заскочить в табачную лавку, чтобы сунуть в нагрудный карман горсть гаванских, и это напомнило мне, что надо взглянуть на прогноз и узнать, не идет ли дождь в районе Озарка.
Портной слушал, выпучив глаза. «Все это действительно так», — возбужденно сказал он жене вице-консула, только что принесшей мне очередную чашку недоваренного риса. А потом мне вдруг пришло в голову, что Линдберг возвращается из Европы. Я помчался к лифту и нажал кнопку сто девятого этажа, который был еще не достроен. Я бросился к окну и распахнул его. Улица была забита толпой, охваченной неистовым восторгом: мужчины, женщины, подростки, девушки, конные полицейские, полицейские на мотоциклах, просто полицейские, воры, биржевые быки, полицейские в штатском, демократы, республиканцы, фермеры, адвокаты, акробаты, бандиты, банковские клерки, стенографистки, бездельники — всё, носящее брюки или юбки, всё, способное ликовать, орать, свистеть, топать ногами, попусту пыжиться. Над глубоким каньоном летали голуби. Это был Бродвей. Это было событие года, и наш герой возвращался после своего трансконтинентального перелета. Я стоял у окна и вопил, пока не охрип. Я не верил в аэропланы, но все равно ликовал. Выпил ржаного, чтобы прочистить глотку. Схватил телефонный справочник. Стал рвать его, как безумная гиена. Схватил телеграфную ленту. Порвал на мелкие кусочки — «Медные рудники „Анаконда“», «Листовой цинк», «Американская сталь»: 57?, 34, 138, минус два, плюс 6?, 51, отлет, набор высоты, «Трансатлантическая авиалиния», «Прибрежные авиалинии», подлетает, прилетел, вот он, это Линдберг, ура! ура! ну и парень, орел небес, герой, величайший герой всех времен...
Я набил рот рисом, чтобы успокоиться.
— Какой высоты самый высокий небоскреб? — спросил вице-консул.
Я посмотрел на портного и сказал: — Попробуйте угадать.
У того фантазии хватило только на пятьдесят семь этажей.
— Сто сорок два, не считая шпиля с флагштоком, — сказал я.
Я снова встал, чтобы наглядно показать, что это такое. Лучший способ был посчитать окна. Средних размеров небоскреб имеет приблизительно 92 тысячи 546 окон по фасаду и на задней стороне. Я вытащил ремень из брюк и снова опоясался им, как мойщик окон спасательным поясом. Потом подошел к окну и сел на наружный подоконник. Тщательно вымыл окно. Отстегнулся и перешел к другому. Так я работал четыре или пять часов, чисто вымыв примерно 953 окна.
— А у вас не кружится голова? — спросил портной.
— Нет, это для меня привычное дело, — ответил я. — Одно время я работал верхолазом — после того, как кончил заниматься портновским бизнесом. — Я глянул на потолок, нельзя ли чего-нибудь продемонстрировать на люстрах.
— Лучше поешьте рису, — посоветовала жена вице-консула.
Я из вежливости набрал еще ложку и рассеянно подошел к графину с коньяком. Я еще горел восторгом от прибытия Линдберга, совершенно забыв, что вообще-то в тот день, когда он приземлился в Баттери, копал канаву для Управления парковым хозяйством в графстве Катаупа. Инспектор выступал с речью возле кегельбана, с речью, которую я накануне написал для него.
Вице-консул уже чувствовал себя в Новом Свете как дома. Он забыл о своем великом вкладе в жизнь и литературу и наливал мне очередной бокал.
А бывал ли господин портной на бейсболе, осведомился я. Нет, не бывал. Ну, тогда должен был хотя бы слышать о Кристи Метьюсоне — или Уолтере Джонсоне? Нет, не слыхал. И не знает, что такое «мокрая подача»? Не знает. И что значит «дом»? Тоже не знает. Я разбросал диванные подушки на полу в гостиной — первая, вторая, третья базы и основная. Смахнул салфеткой пыль с основной.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49