Кровь стучала у меня в висках; пальцы безвольно барабанили
по подоконнику. В глазах у меня то светлело, то снова
становилось темно. Я все время думал о значении слова
"неотвратимо". Я шептал себе: "Если бы все это вернуть назад,
если бы это вернуть назад! " Но я не давал себе отчета в том,
что и тогда поправить что-либо было бы невозможно. В голове
стояли обрывки каких-то жутких, примитивных мелодий, какой-то
гул не давал сосредоточиться. Я чувствовал, что сейчас все
кончится, и не знал, что мне еще остается делать. Я наблюдал,
как друг за другом заходили в класс студенты и знал, что скоро
и мне придется столкнуться с э т и м. -
Вдруг мои размышления прервало звучание моегои имени.
Сердце оборвалось внутри. Хотя я ждал этого момента, я
вздрогнул от неожиданности. У двери стоял преподаватель,
приглашая меня войти. Класс теперь казался мне кабинетом
начальника тюрьмы, в котором производились какие-то страшные
процедуры. С дрожащими губами я вошел в класс, думая, что
сейчас увижу шприц или щипцы для пыток, и даже удивился, когда
всего этого не оказалось. Но мое волнение не уменьшилось.
Очутившись перед столом, я чувствовал, что теряю последнее
самообладание. Я протянул руку к одному билету, но затем, убрав
ее, схватил другой. Как я потом узнал, невытянутьй билет
оказался счастливым. В данном же билете была наиболее слабо
выученная мной тема. Правда, и ее я знал примерно совсем не так
плохо, но шанс мне мог дать только очень большой запас...
Теперь я напоминал игрока. Как в карточной игре, мне
попалась плохая карта, и мне надо решить, какой ход теперь ей
сделать. А, тем временем, тему отвечала, сидя за фортепиано,
какая-то девочка, заикаясь и запинаясь на каждом слове. Она
анализировала увертюру к "Эгмонту".
"Вступление, - отвечала она, - состоит... из двух...
контрастных друг к другу эпизодов. " В промежутках между
словами она шумно глотала слюну, и, на фоне всеобщего молчания,
эти звуки усиливали гнетущую атмосферу.
- Хм... эпизодов... Как вам это нравится? Э - п и з - о
д о в! Ты что, в детский сад пришла? И, уже склонившись над
спинкой стула: "Я вам так на уроке не объясняла. Не знаю, где
ты это взяла. Это у них, - сказала она, обрачаясь к комиссии,
- времени нет, чтобы прочитать в книге черным по белому, так
они из головы повыдумывают разных... пакостей. Извольте
отвечать правильно! Ну, же, играй, играй! "
И опять началось перемалывание костей. Я-то знал, что
определения "эпизод" и "тема" особенно существенной разницы
между собой - применительно к разбираемому отрывку
- не имеют. Но какое это имело значение здесь?
- Ну, вот опять! Вы видите, она же абсолютно ничего не
знает! Что ты сидишь?! Нет, я так работать больше не могу.
"Хватит, это я у тебя больше слушать не буду. Давай
дальше. "
Я ненадолго занялся своим билетом, но грубый окрик
заставил меня поднять голову.
- Ты что, оглохла?! Переходи к следующему вопросу. Что ты
глаза вылупила?.... Не хочется говорить. А то бы сказала,
какого слова ты заслуживаешь. Ну, что, у нее же даже слуха нет,
как только она два года проучилась? Таким в училище делать
нечего.
Мне представились надсмотрщицы фашистских застенков, и у
всех у них было ее лицо. Все выскочило у меня из головы.
Мышление отказывалось повиноваться. Я хотел думать, что все это
только сон, всего лишь кошмарный сон, и поэтому сознание не
проясняется. Так бывает, когда просыпаешься во сне, но это все
еще снова сон, только другой сон. Тяжестью пустых догм,
спертого академизма, злобы и ужаса давило на мозг, и он никак
не мог проснуться. Я видел трепещущее от наслаждения, багровое,
толстое лицо педагога с явными признаками садизма, упивающееся
чужими страданиями, видел дрожащие пальцы, переворачивающие
страницы, и мне хотелось думать, что я сейчас проснусь и увижу
совсем другой мир, что все это происходит не со мной, но сон не
уходил, а скоро должна была подойти моя очередь.
"Верди, крупнейший итальянские оперный композитор, -
продолжала между тем отвечающая, - родился 10-го октября
181З-го года в деревне Ле Ронколе. - Последовала
продолжительнъя пауза. - Оперы Верди... они... они...
прекрасны, совершенны по музыке... "
- Как ты строишь предложения?! Ты это с какого
иностранного языка переводишь? Тебе надо было сначала выучить
русский язык, а потом уже лезть в музучилище! Может быть, для
тебя надо было написать специально книгу справа налево? А? Или
сверху вниз? (Это был явный намек на еврейское происхождение
отвечающей: удар ниже пояса). - Ладно, продолжай дальше в том
же роде.
- Подожди, - вмешался другой педагог, - сколько опер
написал Верди?
- Не знаю.
- А как брюки одевать ты знаешь?! - опять закричала та
же, первая, преподавательница. - Как брюки одевать - ты
знаешь?
- Я не одевала, - чуть слышно проговорила девочка.
- 0 н а не одевала. Вы слышите, о н а не одевала. А кого
я видела позавчера на углу около кафе? А? Молчишь? Брюки она
одевать может, видите ли, как по разным сомнительным заведениям
ходить - знает, а сколько опер написал Верди она не знает!
- А в книге - в учебнике - этого не написано, -
пыталась защищаться та.
- Ах, в книге этого не написано? Значит, ты не могла
спросить у меня, у любого преподавателя? А? Что же это ты так?
Еще, может, скажешь, что я тебя пристрастно спрашивала? А?
Молчишь! Ну-ка, сыграй мне тему вступления к "Риголето".
Тогда я не понял, что означали слова о брюках, но потом я
узнал, что дирекция училища запретила девушкам носить брюки:
где бы то ни было. Все это говорилось с самым серьезным
негодованием, как-будто речь шла о каком-то большом
преступлении. Они приступили к разбору музыки.
- Как ты играешь? - раздался крик. - За такую игру надо
руки переломать. - Она хлопнула ее по пальцам.
Я отвернулся и стал смотреть в окно. Нежные ростки,
затоптанные кованым сапогом, что-то важное, чистое внутри меня,
быстро тускнели: как будто кто-то капнул из пипетки чернил в
прозрачную, чистую воду. Мне было обидно, что я такой
беззащитный, такой беспомощный, один в этом царстве злобы, а
родной город, мама с папой где-то там, далеко, откуда я утром
выехал автобусом, и мне - как в детстве - захотелось плакать.
И вот настала моя очередь отвечать. Я встал, и, волоча ноги по
полу, пошел к стулу, чувствуя на себе пристальные взгляды
комиссии. Я сел на это "лобное место", и, не дожидаясь
приказания, приступил к ответу. Меня остановили и потребовали
подождать. Но - в общем - отношение ко мне было лучшим.
Временно удовлетворив свою жажду к издевательству на отвечавшей
и прошедшй передо мной девочке, они теперь, казалось,
"отдыхали"! Так, наверное, отдыхает удав, только что
заглотивший кролика, переваривая проглоченную пищу. Так и эта
комиссия: как будто опьянела на короткое время - перед новым
приступом - пароксизмом садизма. Поэтому я решил взять более
высокий трамплин.
Мне предстояла трудная задача. Я должен был хорошо (но не
слишком! ) отвечать, чтобы своим слишком бойким ответом не дать
им повода думать, что я понемногу вырываю из их рук все козыри.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10