Теперь женщины решили лететь во Фрунзе.
Тут наступает перелом в Наташиной жизни. Меня всегда поражало, когда человек из “ниоткуда”, у которого меньше всего шансов, пробивается, добивается, становится известным. Ведь история Наташи — вечная, прекрасная история Золушки. Эта сказка повторяется на протяжении многих веков. Как Богу не надоест смотреть один и тот же спектакль!
Первый учитель
Провожала Наталью и Марию Константиновну Сима Владимировна. Директриса подарила Наташе огромный букет белоснежных небесной красоты лилий. С тех пор лилии — Натальины любимые цветы. Женщины обнялись, поцеловались. Взошли на трап. Полетели. Второй полет в Наташиной короткой жизни не был особо примечателен, она уснула на коленях у Марии Константиновны, ощущая на щеке ласковую шершавость материнских рук.
— Фрунзе! — пролаял в микрофон голос бортпроводницы. Наташа открыла глаза.
Женщин встретили. Поселили в аэропортовской гостинице “Аэрофлот” — занюханном строении с сортиром в коридоре. Мария Константиновна поставила на стол букет лилий. Убогая комнатенка повеселела. Бутоны, воспрянув от воды, принялись распускаться прелестными граммофончиками, отчаянно благоухая. Женщины торопились обжить новое пространство, превращая его в маленький уголок дома.
В тот же день Марию Константиновну и Наташу привезли на киностудию. Тогда “Киргизфильм” помещался в большом ветхом здании, вокруг которого рассыпались маленькие постройки, тонущие в зелени. Стоял июнь и, несмотря на сильную жару, в густой тени исполинских деревьев было прохладно, душисто пахло жасмином. Сколько внимательных глаз разглядывало девочку. Наталья, без пяти минут солистка Большого театра, старалась держаться независимо. Рядом с ней неотлучно была мама.
Девушка предстала пред светлые очи Андрея Сергеевича Кончаловского, около которого крутились два весьма подозрительных субъекта. Вся компания шумно приветствовала женщин. Один из них, самый худой, закружил вокруг Наташи, оглядывая ее прищуренными глазами. Он то и дело чуть-чуть присаживался, складывал руки квадратиком у правого глаза, пытаясь представить девушку в кадре. Ему казалось, что он делает это очень деликатно, даже незаметно. Наталья недоумевала: “Чего он на меня пялится?”.
— Это Георгий Иванович Рерберг — наш оператор, — представил его Андрей Сергеевич. — А это художник — Михаил Николаевич Ромадин, — показал режиссер на мужчину с русским лицом, маскирующего свою непозволительную молодость странной монгольской бородкой. Молодой человек стремительно бросился к Наташе, схватил ее руку и долго тряс, глядя на девушку сияющими глазами. Настроение Натальи все больше портилось. Женщины устали, проголодались, было противно, что их так бесцеремонно разглядывают.
— Слушай, она слишком рафинированная! — сказал на ухо Андрею Сергеевичу Ромадин. — Надо фактурить!
Наташа насторожилась. Вызвали костюмера — тетю Нину, отправили с девушкой подбирать костюм. Михаил пошел с ними. “КОСТЮМ!” — Наталья почувствовала приятное волнение, от костюма всегда ждешь чего-то небудничного, волшебного.
Пришли в сумрачную комнатенку, заставленную огромными ящиками. Тетя Нина нырнула в один из них, и стала яростно выкидывать оттуда страшное выцветшее тряпье. Миша в свою очередь закопался в накиданной куче, внимательнейшим образом разглядывая разноцветное барахло. Отобрал самое старое и ветхое: “Давай одевай!”. “Спасибо, что хоть чистое”, — пробубнила себе под нос Наташа. Из другого ящика тетя Нина извлекла новую серенькую жилеточку, киргизы называют ее чаптама. Она была крепко сшита из дешевой полосатой хлопчатобумажной ткани, не хуже джинсовой, из нее шили брюки всем советским работягам.
— Нужно фактурить! — опять вскричал Миша. Схватил напильник и начал остервенело пилить им края жилеточки, пока они не превратились в рваную бахрому. В нескольких местах для пущей фактурности прожег сигаретой дырки, после чего с видимым удовольствием принялся тереть жилетом о стены и в завершение всего растоптал его ногами. Новенькая чаптомушка скукожилась и приобрела обиженно-поношенный вид.
— О, теперь годится! — радостно воскликнул Миша — Надевай!
На ноги Наташе дали стоптанные ичиги. Повели на грим.
В гримерной Наталью неискренне приветствовала рыжеволосая женщина с голубыми глазами. Веру Михайловну можно было бы назвать красивой, если бы не жеманная манера вести себя. Огневолосая слегка прихрамывала и много говорила. Гримерша усадила Наталью в кресло, встала за ее спиной, распустила длинные волосы и тоже внимательно вгляделась в девочку. Наташа наливалась злостью, ей был отвратителен костюм, неприятна эта женщина, в гримерной тошнотворно пахло тройным одеколоном.
— Так... — сказала Вера Михайловна, и не успела Наталья опомниться, как гримерша, подхватив ее волосы, быстро чиканула ножницами. Полголовы оказалось на полу.
— Что вы делаете?! — заорала вне себя девочка.
— Спокойно! Ты сирота, должна быть нечесаной, грязной! А как сделаешь твои шелковые волосы лохматыми? А?
В последнем “а” послышалась угроза. И Вера Михайловна из остриженных волос начесала на темени мерзкий колтун, остальные заплела в тоненькие косички, удлиняя их искусственными прядками. Получилось пятнадцать косичек, между которыми возмущенно торчали Наташины уши.
Вера Михайловна поднесла пахучую губку и широкими мазками принялась чумазить Натальино лицо, делая его обветренным и загорелым. Руки покрыла морилкой, под ногти запихнула черного грима, после чего накапала на щеки глицерином и, оставив ошеломленную, обессиленную девушку, куда-то убежала. Придя в себя, Наталья хотела было удрать, но ее схватили в дверях. Гримерша принесла горсть земли и, велев девушке, закрыть глаза, решительно дунула песком ей в лицо. Земля прилипла к глицерину, Наташа получилась чумазой-пречумазой. В колтун насовали перышек, соломинок, травинок. Вера Михайловна осталась удовлетворенной результатом своих трудов и в таком “офактуренном” виде привела Наташу к Андрею Сергеевичу.
— Во-во, уже ничего! — внимательно глядя на девочку, сказал он. — Пошли на съемочную площадку!
Вышли во двор студии, где уже стояла камера. Наташу подвели к немолодой женщине:
— Познакомься, это народная артистка Даркуль Куюкова! Даркуль будет играть твою тетю.
При чтении сценария именно такой рисовалась Наталье тетка Алтынай — злое, завистливое лицо с колючим взглядом.
— Делай перед камерой, что хочешь, — сказал режиссер.
— Как, что хочешь?! — не поняла балетно дисциплинированная девочка.
— Ну вот, что хочешь, то и делай! Можешь играть во что-нибудь.
“Х-м. Как-то несерьезно…”, — недоумевала Наташа и, сев на землю прямо перед камерой, стала думать, что же ей делать?
Вокруг Наташи суетились люди, ставили осветительные приборы, что-то передвигали, до нее никому не было дела. “Может, им стихи почитать или станцевать?” — гадала Наталья, ее руки машинально нащупали несколько камушков, подбросили их. И вдруг она вспомнила детскую игру, в которую часами забавлялись детьми — подкидываешь в воздух камушек и, пока он летит, надо успеть схватить одной рукой два других, потом три, потом четыре. А камера уже снимала, и режиссер следил за ней, возбужденно подергивая плечами.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61
Тут наступает перелом в Наташиной жизни. Меня всегда поражало, когда человек из “ниоткуда”, у которого меньше всего шансов, пробивается, добивается, становится известным. Ведь история Наташи — вечная, прекрасная история Золушки. Эта сказка повторяется на протяжении многих веков. Как Богу не надоест смотреть один и тот же спектакль!
Первый учитель
Провожала Наталью и Марию Константиновну Сима Владимировна. Директриса подарила Наташе огромный букет белоснежных небесной красоты лилий. С тех пор лилии — Натальины любимые цветы. Женщины обнялись, поцеловались. Взошли на трап. Полетели. Второй полет в Наташиной короткой жизни не был особо примечателен, она уснула на коленях у Марии Константиновны, ощущая на щеке ласковую шершавость материнских рук.
— Фрунзе! — пролаял в микрофон голос бортпроводницы. Наташа открыла глаза.
Женщин встретили. Поселили в аэропортовской гостинице “Аэрофлот” — занюханном строении с сортиром в коридоре. Мария Константиновна поставила на стол букет лилий. Убогая комнатенка повеселела. Бутоны, воспрянув от воды, принялись распускаться прелестными граммофончиками, отчаянно благоухая. Женщины торопились обжить новое пространство, превращая его в маленький уголок дома.
В тот же день Марию Константиновну и Наташу привезли на киностудию. Тогда “Киргизфильм” помещался в большом ветхом здании, вокруг которого рассыпались маленькие постройки, тонущие в зелени. Стоял июнь и, несмотря на сильную жару, в густой тени исполинских деревьев было прохладно, душисто пахло жасмином. Сколько внимательных глаз разглядывало девочку. Наталья, без пяти минут солистка Большого театра, старалась держаться независимо. Рядом с ней неотлучно была мама.
Девушка предстала пред светлые очи Андрея Сергеевича Кончаловского, около которого крутились два весьма подозрительных субъекта. Вся компания шумно приветствовала женщин. Один из них, самый худой, закружил вокруг Наташи, оглядывая ее прищуренными глазами. Он то и дело чуть-чуть присаживался, складывал руки квадратиком у правого глаза, пытаясь представить девушку в кадре. Ему казалось, что он делает это очень деликатно, даже незаметно. Наталья недоумевала: “Чего он на меня пялится?”.
— Это Георгий Иванович Рерберг — наш оператор, — представил его Андрей Сергеевич. — А это художник — Михаил Николаевич Ромадин, — показал режиссер на мужчину с русским лицом, маскирующего свою непозволительную молодость странной монгольской бородкой. Молодой человек стремительно бросился к Наташе, схватил ее руку и долго тряс, глядя на девушку сияющими глазами. Настроение Натальи все больше портилось. Женщины устали, проголодались, было противно, что их так бесцеремонно разглядывают.
— Слушай, она слишком рафинированная! — сказал на ухо Андрею Сергеевичу Ромадин. — Надо фактурить!
Наташа насторожилась. Вызвали костюмера — тетю Нину, отправили с девушкой подбирать костюм. Михаил пошел с ними. “КОСТЮМ!” — Наталья почувствовала приятное волнение, от костюма всегда ждешь чего-то небудничного, волшебного.
Пришли в сумрачную комнатенку, заставленную огромными ящиками. Тетя Нина нырнула в один из них, и стала яростно выкидывать оттуда страшное выцветшее тряпье. Миша в свою очередь закопался в накиданной куче, внимательнейшим образом разглядывая разноцветное барахло. Отобрал самое старое и ветхое: “Давай одевай!”. “Спасибо, что хоть чистое”, — пробубнила себе под нос Наташа. Из другого ящика тетя Нина извлекла новую серенькую жилеточку, киргизы называют ее чаптама. Она была крепко сшита из дешевой полосатой хлопчатобумажной ткани, не хуже джинсовой, из нее шили брюки всем советским работягам.
— Нужно фактурить! — опять вскричал Миша. Схватил напильник и начал остервенело пилить им края жилеточки, пока они не превратились в рваную бахрому. В нескольких местах для пущей фактурности прожег сигаретой дырки, после чего с видимым удовольствием принялся тереть жилетом о стены и в завершение всего растоптал его ногами. Новенькая чаптомушка скукожилась и приобрела обиженно-поношенный вид.
— О, теперь годится! — радостно воскликнул Миша — Надевай!
На ноги Наташе дали стоптанные ичиги. Повели на грим.
В гримерной Наталью неискренне приветствовала рыжеволосая женщина с голубыми глазами. Веру Михайловну можно было бы назвать красивой, если бы не жеманная манера вести себя. Огневолосая слегка прихрамывала и много говорила. Гримерша усадила Наталью в кресло, встала за ее спиной, распустила длинные волосы и тоже внимательно вгляделась в девочку. Наташа наливалась злостью, ей был отвратителен костюм, неприятна эта женщина, в гримерной тошнотворно пахло тройным одеколоном.
— Так... — сказала Вера Михайловна, и не успела Наталья опомниться, как гримерша, подхватив ее волосы, быстро чиканула ножницами. Полголовы оказалось на полу.
— Что вы делаете?! — заорала вне себя девочка.
— Спокойно! Ты сирота, должна быть нечесаной, грязной! А как сделаешь твои шелковые волосы лохматыми? А?
В последнем “а” послышалась угроза. И Вера Михайловна из остриженных волос начесала на темени мерзкий колтун, остальные заплела в тоненькие косички, удлиняя их искусственными прядками. Получилось пятнадцать косичек, между которыми возмущенно торчали Наташины уши.
Вера Михайловна поднесла пахучую губку и широкими мазками принялась чумазить Натальино лицо, делая его обветренным и загорелым. Руки покрыла морилкой, под ногти запихнула черного грима, после чего накапала на щеки глицерином и, оставив ошеломленную, обессиленную девушку, куда-то убежала. Придя в себя, Наталья хотела было удрать, но ее схватили в дверях. Гримерша принесла горсть земли и, велев девушке, закрыть глаза, решительно дунула песком ей в лицо. Земля прилипла к глицерину, Наташа получилась чумазой-пречумазой. В колтун насовали перышек, соломинок, травинок. Вера Михайловна осталась удовлетворенной результатом своих трудов и в таком “офактуренном” виде привела Наташу к Андрею Сергеевичу.
— Во-во, уже ничего! — внимательно глядя на девочку, сказал он. — Пошли на съемочную площадку!
Вышли во двор студии, где уже стояла камера. Наташу подвели к немолодой женщине:
— Познакомься, это народная артистка Даркуль Куюкова! Даркуль будет играть твою тетю.
При чтении сценария именно такой рисовалась Наталье тетка Алтынай — злое, завистливое лицо с колючим взглядом.
— Делай перед камерой, что хочешь, — сказал режиссер.
— Как, что хочешь?! — не поняла балетно дисциплинированная девочка.
— Ну вот, что хочешь, то и делай! Можешь играть во что-нибудь.
“Х-м. Как-то несерьезно…”, — недоумевала Наташа и, сев на землю прямо перед камерой, стала думать, что же ей делать?
Вокруг Наташи суетились люди, ставили осветительные приборы, что-то передвигали, до нее никому не было дела. “Может, им стихи почитать или станцевать?” — гадала Наталья, ее руки машинально нащупали несколько камушков, подбросили их. И вдруг она вспомнила детскую игру, в которую часами забавлялись детьми — подкидываешь в воздух камушек и, пока он летит, надо успеть схватить одной рукой два других, потом три, потом четыре. А камера уже снимала, и режиссер следил за ней, возбужденно подергивая плечами.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61