Ей снилось, что она, свернувшись маленьким клубочком на коленях матери, спит. Мария Константиновна гладит дочку по голове — ласково, уютно. Вдруг появляется огромный сумрачный мужик, отталкивает маму, хватает девочку за косу и куда-то тащит. Больно. Наташа по мешковатым штанам узнает Андрона, пытается вырываться — он не пускает, волочит по каменистой земле, весело посмеиваясь. Наталья открывает глаза. Очнулась. Кто-то яростно тянет за косу, чем-то страшно воняет.
Наталья оглядывается, ее вплетенная косичка закрутилась в движок, который был почему-то открыт. Слава Богу, что после целого дня съемок косичка расплелась и плохо держалась, а то вместе с ней пропала бы и Наташина голова.
Девушка выскочила из этой грохочущей, душной машины. Агрегат плотоядно урчал, грозясь нагнать и съесть беглянку. Она пустилась наутек. Вдруг кто-то хватает ее за плечо. “Боже, помоги мне!” — судорожно думает Наташа. Оборачивается, перед ней озабоченное лицо Андрея Сергеевича. Он держит в руках бутылку с молоком и шоколад: “Выпей молока и съешь полплитки. Не больше. Для подкрепления сил!” — нравоучительно сказал он. Расхохотался. Наталья, посмотрев на Андрея Сергеевича, вспомнила сон. Шарахнулась. Но все-таки успела схватить шоколад, который тут же и заглотнула.
Вторую половинку плитки съел Никитушка. Он долго носился по съемочной площадке, желая всем помочь. После съеденной шоколадки, наконец-то, нашел себе занятие — начал скакать, как ошалелый, на бедной промокшей лошаденке-актрисе. Он был похож на откормленного Дон-Кихота, выбравшего себе не по размеру средство передвижения. Лошадь дрожала, икала и странно подпрыгивала на неверных ногах.
Спустя несколько дней узнали — весь отснятый материал забракован, что часто случалось в отечественном кинематографе. Пришлось переснимать. Гримерша — долго гудела и скорбела по сгоревшим косичкам — “Я тебе отдала лучшие косички, а ты… Косички из настоящих волос! Их так трудно достать!”. Срочно, чтобы утолить печаль Веры Михайловны, сшили новые косы, а Наталья старалась обходить стороной коварного истребителя косичек.
Стали снимать сцену омовения. Еще в Москве, прочитав сценарий, Наталья сразу заявила: “Голой сниматься не буду!”, поэтому для этой сцены была выписана из Москвы восемнадцатилетняя натурщица. У нее была майолевская фигурка с тоненьким торсом и довольно тяжелыми ножками. Эта сцена снималась в том же ущелье, что и проезды. В этот день было ужасно холодно, все время дул колючий ветер, вода ледяно обжигала. Наталью очень волновало, как будет все организовано. Георгий Иванович с Андреем Сергеевичем наметили место съемки за выступом скалы. Наталья, как собака, бегала по съемочной площадке, разгоняя мужиков, сгрудившихся подглядеть “голые” съемки.
Прошло часа два, малая съемочная группа, состоящая из двух операторов и режиссера, чертыхаясь, вышла из-за скалы. Все были злые-презлые! Опоенную коньяком девицу увели. Натурщице подавали коньяк, чтобы она не окоченела, но поскольку уважаемый Андрей Сергеевич был ярым приверженцем репетиций, модель успела налакаться.
— Гога, ну, как? Сняли? — беспокойно спросила Наташа у Рерберга.
— Тьфу! Идиотизм, прет на камеру передним местом. Ничего не понимает.
Может, сама снимешься? Мне Ренка сказала, что у тебя замечательная фигура! (Рена — жена Георгия Ивановича, приехавшая к нему на съемки. Они с Наташей ходили в душ.)
— Нет! — отрезала Наталья.
Тогда бросили клич, полный отчаянья, в толпу зевак: “Кто из девочек согласен сняться в этой сцене?”. К Натальиному удивлению трое девушек выказали свою готовность — две русские и одна тринадцатилетняя киргизка. Опять ушли за скалу, опять Наташа бегала, гоняя любопытных, опять дублерш поили коньяком, купая в горной речке. Девочек вынесли в полуобморочном состоянии, так они продрогли, несмотря на выпитый горячительный напиток. Режиссер предстал в воображении местных жителей эдаким изничтожителем молоденьких девочек. В картину вошли кадры с тринадцатилетней киргизкой, но на этом мучительство не закончилось, надо было отснять еще и крупный план молитвы Алтынай: “О, вода, унеси всю грязь, весь позор этих дней. Очисти меня”.
Наташе определили в воде точку по грудь. Андрон скомандовал: “Надевай купальник и иди в воду!”. Наталье совсем не понравился его решительный тон:
Ага, вы будете все одеты, а я перед вами в купальнике. Нет, обмотайте меня простынями!
— Слава Богу, что не потребовала и нас раздеть! — сказал режиссер, но спорить не стал. Поверх купальника Тетя Нина старательно приклеила скотчем простыню. Наконец, Наталья соблаговолила войти в воду. От сильного течения ткань вздулась пузырем и уплыла, а Наташину ногу свело судорогой. Девушка, вопя, выскочила из реки: “Я не смогу стоять в такой холодной воде!”. Наталья отлично понимала, что придется торчать в речке не меньше часа — сверху еще должны наладить лже-дождь. “Да”, — согласился Андрон — “Ты застудишь ноги”. И Наташин крупный план решили снимать на берегу. Как и следовало ожидать, Андрей Сергеевич потребовал репетицию:
Ну, давай скажи свой текст.
Ставьте камеру, будем снимать сразу! Я все сделаю, как надо.
К всеобщему удивлению дотошный режиссер не стал настаивать. Кадр сняли с первого дубля. В этой сцене замечательный монтаж, Натальина дублерша окунается в воду, а на крупном плане разгибается Наташа. На экране все время мельтешит дождь, движения прекрасно смонтировались. Зрители были уверены, что всю сцену речной молитвы Наталья играла сама.
…В 67-ом году на международном фестивале в Москве вокруг Наташи кружились назойливой стайкой иностранные кинематографисты. Выражали свое восхищение ее игрой — особливо красивыми кадрами сцены омовения. Уверяли, что у Натальи чудесная фигура, а Наташа со всеми комплексами советской артистки решительно опровергла: “Это не я снималась, а дублерша”. Обожатели сразу испарились.
Арал
Вскоре киногруппа отправилась в основную экспедицию в горный поселок Арал. Он находился в четырехстах километрах от Фрунзе, на высоте 1400 метров. Вся группа разместилась в пионерском лагере, а Наташу с монтажницей Леной Анохиной поселили в каком-то помещении, где уже давно никто не жил, с другой стороны этого неказистого строения расположились Кончаловский с Мишей Ромадиным. Поначалу девушки расстроились из-за убогости жилища, но быстро утешились близким расположением колонки. “Там, где есть вода, можно жить!” — решительно заявила Наталья. И женщины принялись обустраиваться — обмели паутину, повесили занавесочки, поставили две аккуратненькие раскладушки. Получилось неплохо.
Съемки проходили в небольшом аиле, где не было электричества, и не росло ни одного дерева. Декораторы привезли огромный тополь, врыли его в сухую землю, но имплантированное дерево не принялось, все листочки засохли. Тогда неугомонные художники привязали к ветвям 40000 листочков из зеленой клеенки. И на общем плане аила тополь выглядел мощным цветущим древом.
Дорог не было, до съемочной площадки добирались долго. За дребезжащим, облупленным автобусом рыхло клубилось облако пыли, от которого киношники тускло седели. Вставать приходилось рано — много режимных съемок, (режим — это несколько минут, когда уже светает, но солнце еще не взошло, и наоборот время между днем и вечером).
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61
Наталья оглядывается, ее вплетенная косичка закрутилась в движок, который был почему-то открыт. Слава Богу, что после целого дня съемок косичка расплелась и плохо держалась, а то вместе с ней пропала бы и Наташина голова.
Девушка выскочила из этой грохочущей, душной машины. Агрегат плотоядно урчал, грозясь нагнать и съесть беглянку. Она пустилась наутек. Вдруг кто-то хватает ее за плечо. “Боже, помоги мне!” — судорожно думает Наташа. Оборачивается, перед ней озабоченное лицо Андрея Сергеевича. Он держит в руках бутылку с молоком и шоколад: “Выпей молока и съешь полплитки. Не больше. Для подкрепления сил!” — нравоучительно сказал он. Расхохотался. Наталья, посмотрев на Андрея Сергеевича, вспомнила сон. Шарахнулась. Но все-таки успела схватить шоколад, который тут же и заглотнула.
Вторую половинку плитки съел Никитушка. Он долго носился по съемочной площадке, желая всем помочь. После съеденной шоколадки, наконец-то, нашел себе занятие — начал скакать, как ошалелый, на бедной промокшей лошаденке-актрисе. Он был похож на откормленного Дон-Кихота, выбравшего себе не по размеру средство передвижения. Лошадь дрожала, икала и странно подпрыгивала на неверных ногах.
Спустя несколько дней узнали — весь отснятый материал забракован, что часто случалось в отечественном кинематографе. Пришлось переснимать. Гримерша — долго гудела и скорбела по сгоревшим косичкам — “Я тебе отдала лучшие косички, а ты… Косички из настоящих волос! Их так трудно достать!”. Срочно, чтобы утолить печаль Веры Михайловны, сшили новые косы, а Наталья старалась обходить стороной коварного истребителя косичек.
Стали снимать сцену омовения. Еще в Москве, прочитав сценарий, Наталья сразу заявила: “Голой сниматься не буду!”, поэтому для этой сцены была выписана из Москвы восемнадцатилетняя натурщица. У нее была майолевская фигурка с тоненьким торсом и довольно тяжелыми ножками. Эта сцена снималась в том же ущелье, что и проезды. В этот день было ужасно холодно, все время дул колючий ветер, вода ледяно обжигала. Наталью очень волновало, как будет все организовано. Георгий Иванович с Андреем Сергеевичем наметили место съемки за выступом скалы. Наталья, как собака, бегала по съемочной площадке, разгоняя мужиков, сгрудившихся подглядеть “голые” съемки.
Прошло часа два, малая съемочная группа, состоящая из двух операторов и режиссера, чертыхаясь, вышла из-за скалы. Все были злые-презлые! Опоенную коньяком девицу увели. Натурщице подавали коньяк, чтобы она не окоченела, но поскольку уважаемый Андрей Сергеевич был ярым приверженцем репетиций, модель успела налакаться.
— Гога, ну, как? Сняли? — беспокойно спросила Наташа у Рерберга.
— Тьфу! Идиотизм, прет на камеру передним местом. Ничего не понимает.
Может, сама снимешься? Мне Ренка сказала, что у тебя замечательная фигура! (Рена — жена Георгия Ивановича, приехавшая к нему на съемки. Они с Наташей ходили в душ.)
— Нет! — отрезала Наталья.
Тогда бросили клич, полный отчаянья, в толпу зевак: “Кто из девочек согласен сняться в этой сцене?”. К Натальиному удивлению трое девушек выказали свою готовность — две русские и одна тринадцатилетняя киргизка. Опять ушли за скалу, опять Наташа бегала, гоняя любопытных, опять дублерш поили коньяком, купая в горной речке. Девочек вынесли в полуобморочном состоянии, так они продрогли, несмотря на выпитый горячительный напиток. Режиссер предстал в воображении местных жителей эдаким изничтожителем молоденьких девочек. В картину вошли кадры с тринадцатилетней киргизкой, но на этом мучительство не закончилось, надо было отснять еще и крупный план молитвы Алтынай: “О, вода, унеси всю грязь, весь позор этих дней. Очисти меня”.
Наташе определили в воде точку по грудь. Андрон скомандовал: “Надевай купальник и иди в воду!”. Наталье совсем не понравился его решительный тон:
Ага, вы будете все одеты, а я перед вами в купальнике. Нет, обмотайте меня простынями!
— Слава Богу, что не потребовала и нас раздеть! — сказал режиссер, но спорить не стал. Поверх купальника Тетя Нина старательно приклеила скотчем простыню. Наконец, Наталья соблаговолила войти в воду. От сильного течения ткань вздулась пузырем и уплыла, а Наташину ногу свело судорогой. Девушка, вопя, выскочила из реки: “Я не смогу стоять в такой холодной воде!”. Наталья отлично понимала, что придется торчать в речке не меньше часа — сверху еще должны наладить лже-дождь. “Да”, — согласился Андрон — “Ты застудишь ноги”. И Наташин крупный план решили снимать на берегу. Как и следовало ожидать, Андрей Сергеевич потребовал репетицию:
Ну, давай скажи свой текст.
Ставьте камеру, будем снимать сразу! Я все сделаю, как надо.
К всеобщему удивлению дотошный режиссер не стал настаивать. Кадр сняли с первого дубля. В этой сцене замечательный монтаж, Натальина дублерша окунается в воду, а на крупном плане разгибается Наташа. На экране все время мельтешит дождь, движения прекрасно смонтировались. Зрители были уверены, что всю сцену речной молитвы Наталья играла сама.
…В 67-ом году на международном фестивале в Москве вокруг Наташи кружились назойливой стайкой иностранные кинематографисты. Выражали свое восхищение ее игрой — особливо красивыми кадрами сцены омовения. Уверяли, что у Натальи чудесная фигура, а Наташа со всеми комплексами советской артистки решительно опровергла: “Это не я снималась, а дублерша”. Обожатели сразу испарились.
Арал
Вскоре киногруппа отправилась в основную экспедицию в горный поселок Арал. Он находился в четырехстах километрах от Фрунзе, на высоте 1400 метров. Вся группа разместилась в пионерском лагере, а Наташу с монтажницей Леной Анохиной поселили в каком-то помещении, где уже давно никто не жил, с другой стороны этого неказистого строения расположились Кончаловский с Мишей Ромадиным. Поначалу девушки расстроились из-за убогости жилища, но быстро утешились близким расположением колонки. “Там, где есть вода, можно жить!” — решительно заявила Наталья. И женщины принялись обустраиваться — обмели паутину, повесили занавесочки, поставили две аккуратненькие раскладушки. Получилось неплохо.
Съемки проходили в небольшом аиле, где не было электричества, и не росло ни одного дерева. Декораторы привезли огромный тополь, врыли его в сухую землю, но имплантированное дерево не принялось, все листочки засохли. Тогда неугомонные художники привязали к ветвям 40000 листочков из зеленой клеенки. И на общем плане аила тополь выглядел мощным цветущим древом.
Дорог не было, до съемочной площадки добирались долго. За дребезжащим, облупленным автобусом рыхло клубилось облако пыли, от которого киношники тускло седели. Вставать приходилось рано — много режимных съемок, (режим — это несколько минут, когда уже светает, но солнце еще не взошло, и наоборот время между днем и вечером).
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61