За дровами стояли ящики со стружкой. В стружке прятались яблоки — зимний запас. Каждый день детям выдавалось по яблочку, и на подоконнике они находили пять одинаковых кучек конфет. Никто никогда не посмел стащить конфетку из чужой горки. Наталья сладости не любила, и ребята знали, что она будет раздавать свою сладкую долю. Кто же будет счастливчик?
В доме всегда были вкусности — фрукты, орехи, конфеты, мед, всевозможные варенья. Каждый год Утевле Туремуратович уезжал в отпуск в Москву. Ох, эти приезды из отпуска! Из Москвы он привозил черную и красную икру. Наташа обожала щелкать языком икринки, они расплывались маленькими солеными лужицами. Сколько было радости, когда папа открывал большущий чемодан и оделял каждого подарком! Сначала самого маленького Мишу, потом всех детей по возрасту. Подарки были вещевые — из одежки и обуви. На самом дне всегда лежали подарки для мамы. Какие красивые платья — крепжоржетовые, крепдешиновые, шерстяные. Мама в новом платье казалась детям кинозвездой. Тоненький торс, грациозные руки, женственный наклон головы. Ах, как хороша Маруся!
В 54-ом году ужас от амнистии продолжался. Мария Константиновна не разрешала детям долго гулять на улице. В доме часто отключали электричество. В такие темные вечера Мария собирала за столом детей и при свете керосиновой лампы рассказывала страшные истории. Было жутковато-сладко сидеть вокруг дымящегося светильника, слушать мамин дрожащий голос, а по стенам плясали огромные тени, корчили детям рожицы, в углу кто-то хихикал. “Барабашка!” — шептала мама. Дети верили и еще больше пугались.
Как-то Аринбасаровых пригласили в гости. Пригласил молодой таджик, бывший папин солдат. Всей семьей отправились за город в совхоз, где у них был свой дом и большое хозяйство. Длинный одноэтажный дом, стоявший буквой П. На улице во внутреннем дворике был небольшой водоем, около которого на деревянном настиле накрыли стол — достархан. Лежали немыслимые лакомства — самса, горячие лепешки, курага, инжир. За стол сел только отец хозяина, сам хозяин ухаживал за гостями. Где-то в глубине двора промелькнула женская фигура, ее лицо было закрыто. Сначала угощали горячим супом — шурпой, потом подали дымящийся плов на огромном блюде. Танечка проворно запустила ложку в плов, за что тут же получила легкий подзатыльник. “Первым должен взять дедушка”, — выдохнула мама: “Ведите себя прилично”.
Стояла жуткая жара, поэтому после обильной трапезы было особенно приятно возлежать на мягких подушках у прохладного водоема, и пить душистый чай из пиалушек. Утевле Туремуратович тихонько сказал: “Поели, идите из-за стола”. Дети послушно встали. Ушли.
Забрались в сад. “А-а-а-а-ах!” — никогда сестры не видели столько черешни. Деревья краснели, сплошь усыпанные ягодами. Детям сказали, что они могут есть сколько угодно. “Здоровски лопать черешню прямо с дерева!” — восторгалась Танечка, оседлав ветку. Но, к сожалению, много черешни не съешь, пузо от нее становится огромным, может взорваться.
Раздувшись, девочки отправились обследовать комнаты таинственного дома. На пороге их встретила фигура с закрытым лицом. Поманила войти. Наташа на секунду замерла на пороге, Таня решительно втолкнула сестру в полутьму дома. Темно. Влажно. Журчание воды. Посреди комнаты арычок, течет водичка. От этого создавалось ощущение прохлады. Фигура бойко рассмеялась, скинула покрывало.
Пред девочками предстала очень хорошенькая, молоденькая девушка с множеством косичек. Она звенела смехом. По-русски девушка не говорила. Наталья так и не поняла, была ли она женой молодого хозяина или его сестрой. Хозяйка знаками показала, что хочет заплести сестрам косички. На что девочки с радостью согласились. После наведения порядка на сестринских головах, таджичка достала свою нехитрую косметику. Подрисовала сестричкам брови, глаза, губки. Открыла какую-то благоуханную коробку, взмахнула белой пуховкой и затанцевала по Наташиному лицу. Девочка испытала чувство полнейшего блаженства, когда ее запыляли белоснежной пудрой — “Белый лебедь”.
Наталья с Танюшкой, превратившись в сказочных пери, выплыли из полутьмы дома, дабы явить свету свою красоту. Мама, грозно сдвинув брови, уже хотела сделать им выговор, но тут раздался тихий смех — смеялся старичок. Он что-то ласково сказал сестрам, улыбнулся доброй старческой улыбкой, мамино лицо разгладилось.
Парк. Крики детей. Яркие краски. Перед Натальей беснуется карусель. Наташа — несчастный заморыш, ей восемь лет, ее прозвище “Рахихульчик”. Наталья часто падает в обмороки, еще чаще ее мутит, она — тот редкий ребенок, который ненавидит сладкое. И вот девочка собирается с силами, начинает атаковать:
— Хочу на карусель!
— Нет.
— Ну, пожалуйста.
— Нет.
— “Ну, очень пожалуйста” — в ее голосе мокрые нотки.
— “Нет”. Но девочка безошибочно слышит — мамино “нет” слабеет.
— “Да” — беззастенчиво ревет она: “Да, да, да!”.
— “Тише. Прекрати. Ну, ладно, пошли”
Мама берет ее за руку. Мелочь брякает о жестяную банку. Наталья садиться на облупленную лошадку, мама туго ее привязывает. Смотрит ей в глаза — дочка счастлива. Звук мотора. Ветерок. Ветерок сильнее. Коленки сжимаются. Наташенька визжит, визжит, все вокруг танцует. Но вдруг что-то знакомое нагоняет ее. Карусель останавливают. Недовольные вскрики мамаш, растерянное хихиканье детей. Наталью снимают, она в полуобморочном состоянии. Ее опять стошнило на ходу карусели. “Это в последний раз!” — говорит мама.
Наталья приехала в Сталинабад, который теперь назывался Душанбе, через двадцать пять лет, приглашенная на всесоюзный кинофестиваль с фильмом “В ночь лунного затмения”. Она участвовала в этом фестивале только для того, чтобы увидеть места своего детства.
Наташа с радостью согласилась выступить в доме офицеров, который располагался напротив ворот воинской части, где Аринбасаровы провели несколько месяцев в десятиметровой комнате. Но самое главное, она хотела поехать на улицу Айни, где семья жила два года в двухкомнатной квартире “со всеми удобствами”. Когда она стала узнавать, как доехать из гостиницы до кинотеатра “Ватан”, Лева Прыгунов, с которым она дружила, строго заметил: “Ехать по городу одной нельзя! Давай я тебя провожу”.
Именитые актеры сели в троллейбус и поехали по улице Ленина до кинотеатра “Ватан”. Чтобы дойти до дома, надо было обогнуть кинотеатр. В детстве Наталье казалось, что от “Ватана” нужно бежать до двора довольно долго, а тут несколько шагов, и сразу увидела что-то знакомое — квадратный двор, трехэтажный дом, деревья. Все стало маленьким, стареньким. Она в недоумении остановилась, сердце билось.
Посреди двора на столе, врытом в землю, сидела, болтая босыми ногами, пожилая тетушка:
“Иди, иди! Ты сюда пришла. Я знала, что ты придешь в свой двор”. Наталья со своим спутником подошли к ней.
“Помнишь меня?”.
“Ваше лицо мне очень знакомо...” — интеллигентно промямлила Наташа.
“Я же Додикина бабушка!” — взмахнула ногами тетушка. Наташа смутно вспомнила еврейского мальчика Додика, часто обижаемого ребятами, и его храбрую бабушку, которая всегда выскакивала защищать своего внучка.
Додикина бабушка рассказывала про всех соседей, умело добавляя пряные подробности. Лева с кинематографическим интересом до всего самобытного постоянно восклицал:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61