«Не суди, да не судим будешь», — пришло в голову и застопорило все остальные суждения.
— О! — улыбнулся, демонстрируя великолепную голливудскую улыбку. Взял яблоко и, даже не обтерев салфеткой, сунул в рот.
Не знаю, не знаю, отчего вдруг жалость к нему, вполне, даже чересчур благополучному, стиснула мое сердце… Возможно, это у нас, женщин, инстинктивное. Нам положено сострадать всему роду человеческому и скорбеть за все, про все, и оплакивать вдогонку даже горестные детские воспоминания случайного мужчины…
— Ну а дальше меня отметили на конкурсе песни в области… — прожевав, сообщил он прежним своим тоном веселого победителя. — А дальше — Щукинское… А дальше роль за ролью…
А дальше я уже почувствовала, что его нестандартная сексуальная ориентация меня больше не колышет. И впрямь великая мудрость есть в том, что судить другого мы не должны, потому хотя бы, что чужая душа — потемки, что нам всегда приоткрыт только кончик истины, а вся-то она — только Богу, только Провидению…
Более того, в ту светлую минуту, когда «гений экрана» грыз немытое зеленое яблоко, я чувствовала к нему такую близость, словно мы выросли в одном дворе. И уже за одно это он был мне симпатичен. Я забыла даже о своем Боге-Даниеле…
Но как же причудливы зигзаги судьбы! Через несколько секунд я ненавидела Эльдара Фоменко лютой ненавистью, но себя, свою придурковатость ещё больше. в дверном проеме возникла вдруг Она — моя безумная любовь, моя роковая потеря — Даниель собственной персоной. Я задеревенела от неожиданности…
… Он… оно было заспанное и в одних плавках изумрудного цвета. Солнце, бившее в широкие окна, тотчас словно набросилось на его плечи и озолотило стройный стан как единственно достойный объект. Чудесные витые кудри стали ещё чудеснее, ещё драгоценнее…
— О! Наконец-то! — снисходя, по-родственному заговорил Эльдар, встал из-за стола, подошел к писаному красавцу, крепко хлопнул его по бронзовому плечу. — Я-то решил — твоему сну не будет конца! Что поделаешь — юность любит спать! Танечка, — обратился ко мне с веселой беззаботностью, — не правда ли, этого мальчика следует увековечить в бронзе, мраморе и на полотне?
Забывшая дышать, окаменевшая каждым волоском и молекулой, я сумела только кивнуть. Актер рассмеялся, явно довольный тем, что предмет его гордости произвел мгновенное, оглушающее впечатление на журналисточку. И не заметил, что возникший красавец в плавках тоже на какое-то время замер, умер от изумления, увидев перед собой ее…
Так вот оно случилось… Чашечка с кофе дрогнула в моей руке и черная грязь обкапала белые брюки. И это был выход из положения — надо было суетиться, идти в ванную, кое-как замывать пятно, что-то отвечать Фоменко, предлагающему какие-то порошки, растворы… В моей голове царил ералаш, все серое вещество встало дыбом и воспламенилось, обжигая корешки волос. Я сошла с ума, попав в Зазеркалье. И окончательно меня сбила с толку внезапная благожелательная реплика актера:
— Моя жена пользовалась вот этим раствором в подобных случаях… Попробуйте!
Я оглянулась на него, и, видимо, в диком моем взгляде он легко прочел: «А разве у „голубых“ бывают жены?»
Я отражалась во всех четырех зеркальных стенах с бутылочкой в одной руке и тряпочкой в другой.
— Кроме двух жен, у меня четверо детей, — сказал он. — Не забудьте внести это уточнение в интервью. Чтобы у наивного, малообразованного малосведущего читателя глаза вылезли на лоб и там и остались…
— Уточню! Как же! Спасибо за беседу… Я отняла у вас много времени… Приносить материал на подпись или…
— Зачем? Я вам полностью доверяю! — великодушно отозвался он откуда-то издалека-далека.
Меня теперь незнамо как тянуло вон из этой богатой, изысканной квартиренки, где в дальних покоях на чужих, «голубых» простынях отсыпался, наверняка, после бурной ночи мой ненаглядный…
Вот в каком качестве попала я в операционную к хирургу Алексею Емельянову. Вот чего и сколько скрыла от него и от себя на веки вечные…
А оно возьми и объявись! И выбеги из мрака забвения, как говорится! Да по той дорожке о существовании которой я знать не знала, слыхом не слыхивала! Надо же было Маринке забеременеть и отправиться на аборт не в обычную гинекологию, а в медучрежденьице, где убитые во чреве младенчики служат исходным материалом для чудодейственных уколов, предназначенных богатеньким импотентам!
Нечаянное удивленьице: «Неужели прекрасный Даниель так сильно ухайдакал свое основное боевое оружие?» «Плачьте, о Боги…» Как там дальше-то?
Не стерпела я тогда, после посещения «палаццо» Фоменко, где процветал Даниель, позвонила модельерше по летним платьям из хлопка Инге Селезневой:
— Почему не сказала, что…
— Солнышко! Я тебя предупредила! Но ты была невменяема. Успокойся: через это крутое разочарование десятки девиц прошли. Если бы собрать все их слезки в одно корыто — гору белья выстирать можно было б! Пусть тебя утешит исторический факт: старик барон Геккерн и Дантес, убийца Пушкина, находились в нежных отношениях. Пушкин, оказывается, пострадал на том, что старый развратник, педераст, ревновал Дантеса и поэтому хотел поссориться с семейством Пушкина. Кончилось дуэлью и смертью Пушкина. Лермонтов имел в виду игры педерастов, когда обвинял «наперсников разврата». Я решила создать вечернее платье из черного и серого шифона под девизом — «Тайные страсти». Уже набросала акварелькой… Анютины глазки, лиловые с желтым, прячутся в мягких складках, появляются лишь при движении… Сечешь?
— Секу.
— Видно, не очень. «Ах, ах, какой ужас — Даниель бисексуал!» Очнись! Когда живешь! Сейчас по Интернету можно вызвать проститутку двенадцати лет! Лолиточку!
Однако в ту ночь я не только окуналась в воспоминания и разглядывала усохшее дерьмо прошедших дней. И не только вдруг подумала об Алексее с его скальпелем наперевес со смиренной благодарностью. Он же спас меня тогда, в ту черную депрессуху, не только своим хирургическим вмешательством в мои внутренности… Видно, мой ангел подсуетился и подбросил мне его тогда во имя вселенской гармонии… Он, он содрал с меня черную кожу депрессухи… Он не давал мне жить самой по себе, прямо-таки с ожесточением навязывал свою веселую, насмешливую нежность…
Чего же мне ещё надо? Чего? Чтоб он сидел у меня под боком и периодически бухался передо мной на колени? И писал мне стихи, подобные апухтинским:
Будут ли дни мои ясны, унылы,
Скоро ли сгину я, жизнь загубя, —
Знаю одно, что до самой могилы
Помыслы, чувства и песни и силы
Все для тебя!
Впрочем, обо всем этом, личном-различном, я думала как бы вкось, как бы между прочим в эту ночь после встречи с Маринкой. Думать-то думала, но уже жадно вглядывалась в лицо фактам, которые донесла до меня моя верная, несчастная подружка, уже выстраивала их в рядок в зависимости от значимости.
Получалось, что самое важное для меня, для моих последующих изысканий и выводов, — поездки Виктора Петровича Удодова, директора Дома ветеранов, получающего не зарплату, а зарплатишку, — в хитрый медотсек за чудо-уколами, которые стоят больших денег.
Вопрос: где он их берет? Откель нашел многие тысячи на иномарку? Не отрыл ли случаем клад знаменитого пирата на территории своего Дома? А если копнуть в его квартире?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84
— О! — улыбнулся, демонстрируя великолепную голливудскую улыбку. Взял яблоко и, даже не обтерев салфеткой, сунул в рот.
Не знаю, не знаю, отчего вдруг жалость к нему, вполне, даже чересчур благополучному, стиснула мое сердце… Возможно, это у нас, женщин, инстинктивное. Нам положено сострадать всему роду человеческому и скорбеть за все, про все, и оплакивать вдогонку даже горестные детские воспоминания случайного мужчины…
— Ну а дальше меня отметили на конкурсе песни в области… — прожевав, сообщил он прежним своим тоном веселого победителя. — А дальше — Щукинское… А дальше роль за ролью…
А дальше я уже почувствовала, что его нестандартная сексуальная ориентация меня больше не колышет. И впрямь великая мудрость есть в том, что судить другого мы не должны, потому хотя бы, что чужая душа — потемки, что нам всегда приоткрыт только кончик истины, а вся-то она — только Богу, только Провидению…
Более того, в ту светлую минуту, когда «гений экрана» грыз немытое зеленое яблоко, я чувствовала к нему такую близость, словно мы выросли в одном дворе. И уже за одно это он был мне симпатичен. Я забыла даже о своем Боге-Даниеле…
Но как же причудливы зигзаги судьбы! Через несколько секунд я ненавидела Эльдара Фоменко лютой ненавистью, но себя, свою придурковатость ещё больше. в дверном проеме возникла вдруг Она — моя безумная любовь, моя роковая потеря — Даниель собственной персоной. Я задеревенела от неожиданности…
… Он… оно было заспанное и в одних плавках изумрудного цвета. Солнце, бившее в широкие окна, тотчас словно набросилось на его плечи и озолотило стройный стан как единственно достойный объект. Чудесные витые кудри стали ещё чудеснее, ещё драгоценнее…
— О! Наконец-то! — снисходя, по-родственному заговорил Эльдар, встал из-за стола, подошел к писаному красавцу, крепко хлопнул его по бронзовому плечу. — Я-то решил — твоему сну не будет конца! Что поделаешь — юность любит спать! Танечка, — обратился ко мне с веселой беззаботностью, — не правда ли, этого мальчика следует увековечить в бронзе, мраморе и на полотне?
Забывшая дышать, окаменевшая каждым волоском и молекулой, я сумела только кивнуть. Актер рассмеялся, явно довольный тем, что предмет его гордости произвел мгновенное, оглушающее впечатление на журналисточку. И не заметил, что возникший красавец в плавках тоже на какое-то время замер, умер от изумления, увидев перед собой ее…
Так вот оно случилось… Чашечка с кофе дрогнула в моей руке и черная грязь обкапала белые брюки. И это был выход из положения — надо было суетиться, идти в ванную, кое-как замывать пятно, что-то отвечать Фоменко, предлагающему какие-то порошки, растворы… В моей голове царил ералаш, все серое вещество встало дыбом и воспламенилось, обжигая корешки волос. Я сошла с ума, попав в Зазеркалье. И окончательно меня сбила с толку внезапная благожелательная реплика актера:
— Моя жена пользовалась вот этим раствором в подобных случаях… Попробуйте!
Я оглянулась на него, и, видимо, в диком моем взгляде он легко прочел: «А разве у „голубых“ бывают жены?»
Я отражалась во всех четырех зеркальных стенах с бутылочкой в одной руке и тряпочкой в другой.
— Кроме двух жен, у меня четверо детей, — сказал он. — Не забудьте внести это уточнение в интервью. Чтобы у наивного, малообразованного малосведущего читателя глаза вылезли на лоб и там и остались…
— Уточню! Как же! Спасибо за беседу… Я отняла у вас много времени… Приносить материал на подпись или…
— Зачем? Я вам полностью доверяю! — великодушно отозвался он откуда-то издалека-далека.
Меня теперь незнамо как тянуло вон из этой богатой, изысканной квартиренки, где в дальних покоях на чужих, «голубых» простынях отсыпался, наверняка, после бурной ночи мой ненаглядный…
Вот в каком качестве попала я в операционную к хирургу Алексею Емельянову. Вот чего и сколько скрыла от него и от себя на веки вечные…
А оно возьми и объявись! И выбеги из мрака забвения, как говорится! Да по той дорожке о существовании которой я знать не знала, слыхом не слыхивала! Надо же было Маринке забеременеть и отправиться на аборт не в обычную гинекологию, а в медучрежденьице, где убитые во чреве младенчики служат исходным материалом для чудодейственных уколов, предназначенных богатеньким импотентам!
Нечаянное удивленьице: «Неужели прекрасный Даниель так сильно ухайдакал свое основное боевое оружие?» «Плачьте, о Боги…» Как там дальше-то?
Не стерпела я тогда, после посещения «палаццо» Фоменко, где процветал Даниель, позвонила модельерше по летним платьям из хлопка Инге Селезневой:
— Почему не сказала, что…
— Солнышко! Я тебя предупредила! Но ты была невменяема. Успокойся: через это крутое разочарование десятки девиц прошли. Если бы собрать все их слезки в одно корыто — гору белья выстирать можно было б! Пусть тебя утешит исторический факт: старик барон Геккерн и Дантес, убийца Пушкина, находились в нежных отношениях. Пушкин, оказывается, пострадал на том, что старый развратник, педераст, ревновал Дантеса и поэтому хотел поссориться с семейством Пушкина. Кончилось дуэлью и смертью Пушкина. Лермонтов имел в виду игры педерастов, когда обвинял «наперсников разврата». Я решила создать вечернее платье из черного и серого шифона под девизом — «Тайные страсти». Уже набросала акварелькой… Анютины глазки, лиловые с желтым, прячутся в мягких складках, появляются лишь при движении… Сечешь?
— Секу.
— Видно, не очень. «Ах, ах, какой ужас — Даниель бисексуал!» Очнись! Когда живешь! Сейчас по Интернету можно вызвать проститутку двенадцати лет! Лолиточку!
Однако в ту ночь я не только окуналась в воспоминания и разглядывала усохшее дерьмо прошедших дней. И не только вдруг подумала об Алексее с его скальпелем наперевес со смиренной благодарностью. Он же спас меня тогда, в ту черную депрессуху, не только своим хирургическим вмешательством в мои внутренности… Видно, мой ангел подсуетился и подбросил мне его тогда во имя вселенской гармонии… Он, он содрал с меня черную кожу депрессухи… Он не давал мне жить самой по себе, прямо-таки с ожесточением навязывал свою веселую, насмешливую нежность…
Чего же мне ещё надо? Чего? Чтоб он сидел у меня под боком и периодически бухался передо мной на колени? И писал мне стихи, подобные апухтинским:
Будут ли дни мои ясны, унылы,
Скоро ли сгину я, жизнь загубя, —
Знаю одно, что до самой могилы
Помыслы, чувства и песни и силы
Все для тебя!
Впрочем, обо всем этом, личном-различном, я думала как бы вкось, как бы между прочим в эту ночь после встречи с Маринкой. Думать-то думала, но уже жадно вглядывалась в лицо фактам, которые донесла до меня моя верная, несчастная подружка, уже выстраивала их в рядок в зависимости от значимости.
Получалось, что самое важное для меня, для моих последующих изысканий и выводов, — поездки Виктора Петровича Удодова, директора Дома ветеранов, получающего не зарплату, а зарплатишку, — в хитрый медотсек за чудо-уколами, которые стоят больших денег.
Вопрос: где он их берет? Откель нашел многие тысячи на иномарку? Не отрыл ли случаем клад знаменитого пирата на территории своего Дома? А если копнуть в его квартире?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84