Мне показалось, что проще проползти через обширную дыру в этом навале проводов, железяк, пластмассовых коробок. И я поползла, осторожно, не торопясь…
Знала бы, во что мне это обойдется! Какой кошмар меня поджидает в глубине дыры! Оказалось, я по доброй воле приползла в берлогу бомжа!
Дальше события развивались с какой-то сумбурной быстротой дурного, бредового сна. Мужик, на которого я наткнулась, засопел сердито, сел, рубанул, подкрепляя каждое общеупотребительное слово матом:
— Такую-твою мать, приперлась… шалава… Васька-Конь скинул с себя? Ага-га? Зубы пересчитал, как в те разы? Он бы ещё твою… чтоб…
Я, было, дернулась, чтоб уползти назад, но мужик ухватил меня за волосы и потянул к себе…
— Больно! — заорала, потому что, действительно, было больно, и очень.
Он шумно задышал, видно, принюхиваясь, и подивился врастяжку:
— Не Валька? Не? А кто ж? Запашок не нашенский… Новенькая какая?
Щелкнул зажигалкой. Я увидела в её свете крупное тяжелое лицо в бороде, усах, с проломленным когда-то кривым носом. Рука, державшая зажигалку, была изукрашена грязно-синей татуировкой до самых ногтей, окаймленных «трауром» сантиметра в три. «Бомж» смотрел на меня с тем живым, удивленным интересом, с каким ребенок разглядывает в зоопарке впервые увиденного, положим, пингвина. И я опять должна была подорваться на мине собственного невежества. Мне-то чудилось, что раз ушла от настоящих подлецов «в законе», меня, испытавшую столько мук, никто теперь не посмеет обидеть. К тому же, я как-то была уверена, что уж что-то, но с «бомжом» заниматься «любовью» мне не выпадет никогда ни за что. Ну просто не могло этого быть, потому что не могло этого быть никогда!
Мужик между тем включил электрический фонарь, наставил свет прямо мне в лицо, осклабился, демонстрируя полубеззубый рот, полюбопытствовал игриво:
— Давно, небось, не е… Счас положение исправим. Будет тебе и белка, и свисток. С утра я в самой силе.
Рукастый, он разом подгреб меня под себя, обдал смрадом гниющего рта, рванул с меня трусишки…
И тут со мной случилось… В меня, видимо, как говаривалось в старину, вселился бес. Я дико не то завизжала, не то зарычала и всеми своими десятью скорпионьими когтями вцепилась в лицо насильника, а когда он, застигнутый врасплох, отдернулся, оседая на зад, ногой саданула его в самое уязвимое место… И это, вероятно, от его истинно мужского воя посыпалась конструкция, означавшая крышу над берлогой…
Как уж я выбралась из-под обломков — не знаю, но ярость моя, перемешанная со слезами, гнала меня все дальше и дальше от «бомжовых» притязаний. В какой-то момент я, страшась его ответного гнева, словно бы не бежала, а летела над землей… и вылетела, пробежав леском, на широкое шоссе.
Однако не рискнула, ввиду всего случившегося, торчать на нем свечкой, а, перебежав шоссе, заскочила в кустарник и пошла, пошла, пошла… И, лишь пройдя километра три, засветилась у обочины с поднятой рукой. Конечно же, рассчитывала, что меня, девушку, явно истерзанную, побывавшую в переделке, — возьмет пусть не первая же легковушка, но третья уж точно. Но проехало семь машин разных пород и расцветок, но ни одна даже не притормозила. Я заплакала… Увы, увы… Хотя лощеный журнал для потенциальных суперженщин «Космополитен» настоятельно рекомендует: мол, перед тем, как прибегнуть к слезам, надо быть уверенной, что они призведлут нужный эффект, то есть хорошо знать того, кого хочешь разжалобить… Но знала ли я их?
Машина остановилась передо мной, когда я уже опустила руку, голову и хвост. Белый «жигуленок», а в нем — женщина. Я без звука забралась на заднее сиденье и — выключилась. Был ли это сон или провал во тьму абсолютной усталости, сродни одури, — не знаю. Но судьбе захотелось распорядиться так, чтобы я пришла в себя не где-нибудь, а в больнице. Сердобольная женщина оказалась врачом.
Все, что стряслось со мной, как потом я вычислила, за три дня, превратило мое тело в раскаленную биомассу. Высокая температура выкинула меня из сообщения человеков разумных. Я бредила, как мне потом рассказали, повторяя одни и те же слова — «вороны»… «крысы»… «дайте автомат»…
Очнулась в тишине душистого вечера. Запах шел от огромного, лохматого букета жасмина, что стоял поблизости на тумбочке. Ме захотелось потрогать прохладный белый цветок. Но рука поднялась с трудом. И тотчас опустилась.
— Ничего, ничего. Все самое плохое позади, — услыхала я голос. Сдвинула зрачки в ту сторону, потом медленно повернула голову.
Постороннее мужское лицо нависло над моим… Постороннее, но с веселым, знакомым блеском в карих глазах.
— Михаил… ты, что ли? Ты же должен быть в Таджикистане, — прошелестел мой голос.
— Много где я побывал! — ответил знакомый бас. — В том числе и в Таджикистане…
— А как ты узнал, что я… Может быть, ты знаешь, как мои… мама… Митька… Маринка с Олежкой…
— Не волнуйся. Живы-здоровы. — Он положил свою лапищу мне на голову и нежно, проникновенно оскорбил: — Безумная! Куда влезла! На одном энтузиазме!
— А ты сам? Твой Таджикистан… Или не признаешь равноправия? В Америке тебя бы феминистки побили туфлями с острым каблуком… Обязательно.
— Оч-чень хорошо! Раз юмор вернулся — девушке жить суждено! — заключил он и потискал мою вялую руку в своей. — Тебе привет от Токарева Николая Федоровича.
Я закрыла глаза. Чтоб пережить момент. У меня опять, пусть ненадолго, но смешалось все в один ком: Михаил, «бомж», Токарев, Интеллектуал-допросчик из комфортабельного подвала, неведомо где расположенного… Даже в животе похолодело: «Они что ж, все заодно?!»
— Где же он… Токарев? — спросила с налетом злой насмешки, а в действительности еле молвила, полузадушенная испугом.
— В госпитале. В него стреляли. Три пули укусили. Одна в голову. Ему всевышний помог. Ни одна, как говорят врачи, не задела жизненно важные центры.
— А я-то думала…
— Убежден: много у тебя накопилось мусорных мыслей. Ты ведь рассчитывала, что как только встретишься с Токаревым — все как по маслу… Верно говорю?
— Верно. В чем же мой просчет?
— За тобой уже следили. Для них не был секретом и номер машины Токарева. Как и его возможности, связи.
— Значит, его из-за меня?
— Не бери в голову. У них с ним старые счеты. Старик им сильно мешал. Продажные шкуры снабжают их информацией с пылу-жару — вот в чем беда. Думаешь — свой в доску, а он автомат наизготовку и по тебе от бедра веером.
— Как интересно… как интересно-то… А можно узнать, кто… кто ты сам? Я ведь думала, ты просто…
— Фотограф? Любитель жучков, паучков, бабочек?
— Естественно. Ты в каком звании-то? Майор?
— Обижаешь, подружка. Бери выше — адмирал всех морей и океанов, включая Памир. Почему замолчала?
Я не спускала с него глаз:
— Потому что отучилась с некоторых пор верить на слово. Ваши документы!
Михаил посмотрел на меня с печалью жалости, сунул руку в карман пиджака, вынул книжечку темно-бордового цвета, развернул и держал так перед моими глазами, пока я не сказала:
— Почему только раз позвонил? Я ждала.
— Потому, чудо заморское, что не было у меня возможностей. Глянь, как хожу.
Михаил встал, направился к двери, припадая на правую ногу.
— Что это?
— А пулька нечаянная. Сама ж знаешь, в Таджикистане этих нечаянных пулек что пчел в улье. Ты, Татьяна, расположена рассказать, где побывала, что повидала?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84
Знала бы, во что мне это обойдется! Какой кошмар меня поджидает в глубине дыры! Оказалось, я по доброй воле приползла в берлогу бомжа!
Дальше события развивались с какой-то сумбурной быстротой дурного, бредового сна. Мужик, на которого я наткнулась, засопел сердито, сел, рубанул, подкрепляя каждое общеупотребительное слово матом:
— Такую-твою мать, приперлась… шалава… Васька-Конь скинул с себя? Ага-га? Зубы пересчитал, как в те разы? Он бы ещё твою… чтоб…
Я, было, дернулась, чтоб уползти назад, но мужик ухватил меня за волосы и потянул к себе…
— Больно! — заорала, потому что, действительно, было больно, и очень.
Он шумно задышал, видно, принюхиваясь, и подивился врастяжку:
— Не Валька? Не? А кто ж? Запашок не нашенский… Новенькая какая?
Щелкнул зажигалкой. Я увидела в её свете крупное тяжелое лицо в бороде, усах, с проломленным когда-то кривым носом. Рука, державшая зажигалку, была изукрашена грязно-синей татуировкой до самых ногтей, окаймленных «трауром» сантиметра в три. «Бомж» смотрел на меня с тем живым, удивленным интересом, с каким ребенок разглядывает в зоопарке впервые увиденного, положим, пингвина. И я опять должна была подорваться на мине собственного невежества. Мне-то чудилось, что раз ушла от настоящих подлецов «в законе», меня, испытавшую столько мук, никто теперь не посмеет обидеть. К тому же, я как-то была уверена, что уж что-то, но с «бомжом» заниматься «любовью» мне не выпадет никогда ни за что. Ну просто не могло этого быть, потому что не могло этого быть никогда!
Мужик между тем включил электрический фонарь, наставил свет прямо мне в лицо, осклабился, демонстрируя полубеззубый рот, полюбопытствовал игриво:
— Давно, небось, не е… Счас положение исправим. Будет тебе и белка, и свисток. С утра я в самой силе.
Рукастый, он разом подгреб меня под себя, обдал смрадом гниющего рта, рванул с меня трусишки…
И тут со мной случилось… В меня, видимо, как говаривалось в старину, вселился бес. Я дико не то завизжала, не то зарычала и всеми своими десятью скорпионьими когтями вцепилась в лицо насильника, а когда он, застигнутый врасплох, отдернулся, оседая на зад, ногой саданула его в самое уязвимое место… И это, вероятно, от его истинно мужского воя посыпалась конструкция, означавшая крышу над берлогой…
Как уж я выбралась из-под обломков — не знаю, но ярость моя, перемешанная со слезами, гнала меня все дальше и дальше от «бомжовых» притязаний. В какой-то момент я, страшась его ответного гнева, словно бы не бежала, а летела над землей… и вылетела, пробежав леском, на широкое шоссе.
Однако не рискнула, ввиду всего случившегося, торчать на нем свечкой, а, перебежав шоссе, заскочила в кустарник и пошла, пошла, пошла… И, лишь пройдя километра три, засветилась у обочины с поднятой рукой. Конечно же, рассчитывала, что меня, девушку, явно истерзанную, побывавшую в переделке, — возьмет пусть не первая же легковушка, но третья уж точно. Но проехало семь машин разных пород и расцветок, но ни одна даже не притормозила. Я заплакала… Увы, увы… Хотя лощеный журнал для потенциальных суперженщин «Космополитен» настоятельно рекомендует: мол, перед тем, как прибегнуть к слезам, надо быть уверенной, что они призведлут нужный эффект, то есть хорошо знать того, кого хочешь разжалобить… Но знала ли я их?
Машина остановилась передо мной, когда я уже опустила руку, голову и хвост. Белый «жигуленок», а в нем — женщина. Я без звука забралась на заднее сиденье и — выключилась. Был ли это сон или провал во тьму абсолютной усталости, сродни одури, — не знаю. Но судьбе захотелось распорядиться так, чтобы я пришла в себя не где-нибудь, а в больнице. Сердобольная женщина оказалась врачом.
Все, что стряслось со мной, как потом я вычислила, за три дня, превратило мое тело в раскаленную биомассу. Высокая температура выкинула меня из сообщения человеков разумных. Я бредила, как мне потом рассказали, повторяя одни и те же слова — «вороны»… «крысы»… «дайте автомат»…
Очнулась в тишине душистого вечера. Запах шел от огромного, лохматого букета жасмина, что стоял поблизости на тумбочке. Ме захотелось потрогать прохладный белый цветок. Но рука поднялась с трудом. И тотчас опустилась.
— Ничего, ничего. Все самое плохое позади, — услыхала я голос. Сдвинула зрачки в ту сторону, потом медленно повернула голову.
Постороннее мужское лицо нависло над моим… Постороннее, но с веселым, знакомым блеском в карих глазах.
— Михаил… ты, что ли? Ты же должен быть в Таджикистане, — прошелестел мой голос.
— Много где я побывал! — ответил знакомый бас. — В том числе и в Таджикистане…
— А как ты узнал, что я… Может быть, ты знаешь, как мои… мама… Митька… Маринка с Олежкой…
— Не волнуйся. Живы-здоровы. — Он положил свою лапищу мне на голову и нежно, проникновенно оскорбил: — Безумная! Куда влезла! На одном энтузиазме!
— А ты сам? Твой Таджикистан… Или не признаешь равноправия? В Америке тебя бы феминистки побили туфлями с острым каблуком… Обязательно.
— Оч-чень хорошо! Раз юмор вернулся — девушке жить суждено! — заключил он и потискал мою вялую руку в своей. — Тебе привет от Токарева Николая Федоровича.
Я закрыла глаза. Чтоб пережить момент. У меня опять, пусть ненадолго, но смешалось все в один ком: Михаил, «бомж», Токарев, Интеллектуал-допросчик из комфортабельного подвала, неведомо где расположенного… Даже в животе похолодело: «Они что ж, все заодно?!»
— Где же он… Токарев? — спросила с налетом злой насмешки, а в действительности еле молвила, полузадушенная испугом.
— В госпитале. В него стреляли. Три пули укусили. Одна в голову. Ему всевышний помог. Ни одна, как говорят врачи, не задела жизненно важные центры.
— А я-то думала…
— Убежден: много у тебя накопилось мусорных мыслей. Ты ведь рассчитывала, что как только встретишься с Токаревым — все как по маслу… Верно говорю?
— Верно. В чем же мой просчет?
— За тобой уже следили. Для них не был секретом и номер машины Токарева. Как и его возможности, связи.
— Значит, его из-за меня?
— Не бери в голову. У них с ним старые счеты. Старик им сильно мешал. Продажные шкуры снабжают их информацией с пылу-жару — вот в чем беда. Думаешь — свой в доску, а он автомат наизготовку и по тебе от бедра веером.
— Как интересно… как интересно-то… А можно узнать, кто… кто ты сам? Я ведь думала, ты просто…
— Фотограф? Любитель жучков, паучков, бабочек?
— Естественно. Ты в каком звании-то? Майор?
— Обижаешь, подружка. Бери выше — адмирал всех морей и океанов, включая Памир. Почему замолчала?
Я не спускала с него глаз:
— Потому что отучилась с некоторых пор верить на слово. Ваши документы!
Михаил посмотрел на меня с печалью жалости, сунул руку в карман пиджака, вынул книжечку темно-бордового цвета, развернул и держал так перед моими глазами, пока я не сказала:
— Почему только раз позвонил? Я ждала.
— Потому, чудо заморское, что не было у меня возможностей. Глянь, как хожу.
Михаил встал, направился к двери, припадая на правую ногу.
— Что это?
— А пулька нечаянная. Сама ж знаешь, в Таджикистане этих нечаянных пулек что пчел в улье. Ты, Татьяна, расположена рассказать, где побывала, что повидала?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84