.. И продолжаем отсиживаться...
- Но нельзя же все брать в голову! - воскликнула гостя. - Иначе и жить невозможно!
- Может, и невозможно, - кивнула Ирина.
- Вот ведь какие ужасные наступили времена! - Галина выбралась из кресла, прошуршала юбкой к двери. - Всякий, кому не лень, может тебя оскорбить. При Советах, все-таки, такого не было, при Советах эти мелкие люди не смели... лить помои на заслуженных членов общества. Соблюдалась дистанция...
- Не бери в голову! - посоветовала Ирина. - Как твой-то? Как его радикулит?
- Растираю, уговариваю не расстраиваться... Он очень расстроился, когда прочел в газете про себя... ну что дачу держит тридцать лет... Там же так язвительно написали: "Бездарному человеку с синдромом бесстыжести эта дача, вероятно, станет прижизненным памятником, ибо иных, писательских заслуг, у него нет". Чудовищно! Не посчитались даже с тем, что у него ест награды... Медаль ветерана...
- Конечно, с прессой не поборешься, - посочувствовала Ирина. - Что есть, то есть. Но ты, вероятно, за чем-то пришла? Забыла?
- Ах, да, если есть - дай лейкопластырь, мой руку сильно занозил... Я занозу вытащила, обработала... Какая я-то молодец! - вдруг воскликнула с улыбкой. - Я-то своего Игорька в эту чудовищную армию не отдала! Я его очень вовремя в Канаду отправила! Там у меня нашлись дальние родственники. Спасла ребенка! И свои нервы уберегла...
- Браво, браво! - прозвучало рядом. Оказалось, Андрей подобрался к открытому окну веранды и так тихо, что мы его поначалу и не заметили.
- Ни хрена себе! - он полязгал зубами. - Ни хрена! По-вашему, выходит, только детдомовцы в армии должны служить, Родину защищать? А вы, чистенькие, при деньгах, своих сыночков спрячете и все дела? Во ексель-моксель, три шара в потемках! Во алгебра-арифметика в Перебелкине!
- Андрей! - строго позвала Ирина Георгьевна. - Но ведь, действительно, в армии, где царствует дедовщина, где то и дело солдаты убивают друг друга, где даже с пищей проблемы, где...
- Ни хрена себе! - перебил Андрей, который все больше и больше начинал нравиться мне. - Пусть, значит, нас, черную кость, огнеметом подчистую! Пусть тех, у кого никакой защиты, в военкомат под дулом! Пусть нас мочат на границе с Таджикистаном, в Абхазии-Грузии и где там еще? Чтоб, значит, тут, в Перебелкине и в других красивых местах любимые сынки и минуты пороха не нюхали? Чтоб у детей бедноты моджахеды головы срезали! Хорошо, хорошо толкуете, гражданочки! Только ошибочка может выйти. И выходит. Сиротские дети начинают соображать, где, что, почем. Начинают! А их уже не сотни тысяч, а миллионы! Им книжкино и всякое другое вранье до фени! Они ещё себя покажут, наколбасят, будь здоров!
- Вы нам что, лекцию читаете? - поинтересовалась ничуть ничем не смущенная дама Галина. - Вы бы лучше тем лекцию прочли, кто разрушил Советский Союз! Тогда такого не было бы! У меня мать была секретарем райкома партии и...
- Мирово устроились! Я это давно засек! - опять перебил парень. Одна бровь у него подергивалась. - Кто умелый, тот и в прошлой жизни при кормушке сидел, и в этой опять пристроился к окошку, откуда еду дают! Тот, кто умеет грести под себя, тот уж точно хоть при социализме, хоть при капитализме не пропадет!
- Андрей, - поморщилась как будто ничуть не уязвленная Галина и почесала ноготком свой пикантный курносый нос, - я понимаю, понимаю, вас слишком побила жизнь, но нельзя же все в одну кучу!
- Почему? - без тени улыбки спросил парень. - Куча-то из чего? Дерьмо к дерьму. Кто разваливал Союз? Простые-рядовые, что ли? Да верхние же! Начальнички! Охочие до привилегий! У которых вместо совести - дыра! Я много думал, читал... И они же опять вместе со своими детками к самым выгодным местечкам прилипли и колбасят, и колбасят... Я просек... Если выйдет напишу роман... или повесть...
- Успехов тебе, Андрей, - равнодушно проговорила весьма волевая писательская жена, сумевшая удержаться от раздражения, хотя право на него имела, так как оппонент охаял её без зазрения совести.
Но я знала конструкцию подобных дам. Они тем и сильны, если подумать, что - "плюй им в глаза - все божья роса". Они, может, уже с первого класса не ходят на свидание с собственной совестью, потому что сообразили совесть, как камень за пазухой против себя же, как противный голос с репликой: "А не стыдно тебе?" как раз в ту минуту, когда самый момент отгрызть сладкий кусок от общего пирога или ухо у соперницы...
Я уже знаю, пригляделась - только такие, за редчайшим исключением, пробираются во власть. Монстрообразные. Которые ходят только стаями и своих узнают по родственной вони. На прочих же, с претензиями жить исключительно по справедливости, - плюют, как на идиотов.
Но вот что самое-то существенное, чем одарила мою любознательность вся эта сцена, - я теперь, казалось мне, очень даже хорошо понимала вдову Ирину. Парень-то не простой, с мозгами, хотя и трудный в быту... этот самый поэт-привратник Андрей.
- Желаю успеха в написании романа, - леновато обронила Галина, не глядя на Андрея, и пошла к калитке. Но на полдороге вернулась. - Ирина, а лейкопластырь...
- У меня есть! - сказал Андрей. - Идемте!
И сам первый зашагал в темпе к своему "теремку" у ворот. Вышел с пластиком лейкопластыря в руке и бело-серым глазастым котом на плече:
- Возьмите.
Мы опять остались на веранде одни с Ириной. Я не сдержалась, сказала:
- Какой, однако, чувствительный, а точнее - дерганый этот Андрей!
- Ничего удивительного, - ответила она. - Через такое прошел... Теперь ищет смысл в жизни... читает, ходит по писателям, беседует с теми, кто не против... Спит с кошкой. Назвал "Дезой" от слова "дезинформация"... Нашел облезлую, покусанную, в лесу, принес... Пробует писать... стихи... роман не роман. Мне да и никому не показывает пока. За ним - знание глубоких пластов жизни. Так что может выйти очень интересно и познавательно. У него огромное преимущество перед сочинителями "из пробирки": он точно знает, против чего и за что. Умеет ненавидеть...
"А любить?" - едва не сорвалось с моего языка. Но я сдержалась.
И второй раз почему-то не дала себе воли, когда захотела спросить вдову о несчастных Пестрякове, Шоре и Никандровой, что, мол, она думает по этому поводу. Хотя все, казалось, располагало к продлению доверительной беседы: так лучисто сияло солнце, так ярка была небесная лазурь, до того устало и кротко смотрели темно-карие глаза вдовы на бликующий бок синего чайника для заварки...
Однако что-то шепнуло мне: "Подожди. Не торопись. Рано. В другой раз". И я стала благодарить за гостеприимство и прощаться.
Хозяйка меня не особенно удерживала. Но с готовностью предложила:
- Я вас увезу в Москву.
- Нет, нет, не надо, мне хочется пройтись, подышать...
- Да, да, воздух у нас здесь хороший, - согласилась она и сейчас же перевела стрелку на другой путь. - Не берите в голову то, что наговорил Андрей про писательские дачи. То есть здесь ест и правда и неправда. Владимир Сергеевич эту дачу получил как лауреат и как крупный общественный деятель. Он, действительно, был пишущим секретарем Союза, а такие как бездарный председатель Литфонда Корбунов или другой председатель, или третий... они схватили чужое, общественное. Могу добавить интересную деталь, если эта сторона жизни вас интересует: многие так называемые писатели потому за эти дачи держатся, что с их помощью делают бизнес:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111
- Но нельзя же все брать в голову! - воскликнула гостя. - Иначе и жить невозможно!
- Может, и невозможно, - кивнула Ирина.
- Вот ведь какие ужасные наступили времена! - Галина выбралась из кресла, прошуршала юбкой к двери. - Всякий, кому не лень, может тебя оскорбить. При Советах, все-таки, такого не было, при Советах эти мелкие люди не смели... лить помои на заслуженных членов общества. Соблюдалась дистанция...
- Не бери в голову! - посоветовала Ирина. - Как твой-то? Как его радикулит?
- Растираю, уговариваю не расстраиваться... Он очень расстроился, когда прочел в газете про себя... ну что дачу держит тридцать лет... Там же так язвительно написали: "Бездарному человеку с синдромом бесстыжести эта дача, вероятно, станет прижизненным памятником, ибо иных, писательских заслуг, у него нет". Чудовищно! Не посчитались даже с тем, что у него ест награды... Медаль ветерана...
- Конечно, с прессой не поборешься, - посочувствовала Ирина. - Что есть, то есть. Но ты, вероятно, за чем-то пришла? Забыла?
- Ах, да, если есть - дай лейкопластырь, мой руку сильно занозил... Я занозу вытащила, обработала... Какая я-то молодец! - вдруг воскликнула с улыбкой. - Я-то своего Игорька в эту чудовищную армию не отдала! Я его очень вовремя в Канаду отправила! Там у меня нашлись дальние родственники. Спасла ребенка! И свои нервы уберегла...
- Браво, браво! - прозвучало рядом. Оказалось, Андрей подобрался к открытому окну веранды и так тихо, что мы его поначалу и не заметили.
- Ни хрена себе! - он полязгал зубами. - Ни хрена! По-вашему, выходит, только детдомовцы в армии должны служить, Родину защищать? А вы, чистенькие, при деньгах, своих сыночков спрячете и все дела? Во ексель-моксель, три шара в потемках! Во алгебра-арифметика в Перебелкине!
- Андрей! - строго позвала Ирина Георгьевна. - Но ведь, действительно, в армии, где царствует дедовщина, где то и дело солдаты убивают друг друга, где даже с пищей проблемы, где...
- Ни хрена себе! - перебил Андрей, который все больше и больше начинал нравиться мне. - Пусть, значит, нас, черную кость, огнеметом подчистую! Пусть тех, у кого никакой защиты, в военкомат под дулом! Пусть нас мочат на границе с Таджикистаном, в Абхазии-Грузии и где там еще? Чтоб, значит, тут, в Перебелкине и в других красивых местах любимые сынки и минуты пороха не нюхали? Чтоб у детей бедноты моджахеды головы срезали! Хорошо, хорошо толкуете, гражданочки! Только ошибочка может выйти. И выходит. Сиротские дети начинают соображать, где, что, почем. Начинают! А их уже не сотни тысяч, а миллионы! Им книжкино и всякое другое вранье до фени! Они ещё себя покажут, наколбасят, будь здоров!
- Вы нам что, лекцию читаете? - поинтересовалась ничуть ничем не смущенная дама Галина. - Вы бы лучше тем лекцию прочли, кто разрушил Советский Союз! Тогда такого не было бы! У меня мать была секретарем райкома партии и...
- Мирово устроились! Я это давно засек! - опять перебил парень. Одна бровь у него подергивалась. - Кто умелый, тот и в прошлой жизни при кормушке сидел, и в этой опять пристроился к окошку, откуда еду дают! Тот, кто умеет грести под себя, тот уж точно хоть при социализме, хоть при капитализме не пропадет!
- Андрей, - поморщилась как будто ничуть не уязвленная Галина и почесала ноготком свой пикантный курносый нос, - я понимаю, понимаю, вас слишком побила жизнь, но нельзя же все в одну кучу!
- Почему? - без тени улыбки спросил парень. - Куча-то из чего? Дерьмо к дерьму. Кто разваливал Союз? Простые-рядовые, что ли? Да верхние же! Начальнички! Охочие до привилегий! У которых вместо совести - дыра! Я много думал, читал... И они же опять вместе со своими детками к самым выгодным местечкам прилипли и колбасят, и колбасят... Я просек... Если выйдет напишу роман... или повесть...
- Успехов тебе, Андрей, - равнодушно проговорила весьма волевая писательская жена, сумевшая удержаться от раздражения, хотя право на него имела, так как оппонент охаял её без зазрения совести.
Но я знала конструкцию подобных дам. Они тем и сильны, если подумать, что - "плюй им в глаза - все божья роса". Они, может, уже с первого класса не ходят на свидание с собственной совестью, потому что сообразили совесть, как камень за пазухой против себя же, как противный голос с репликой: "А не стыдно тебе?" как раз в ту минуту, когда самый момент отгрызть сладкий кусок от общего пирога или ухо у соперницы...
Я уже знаю, пригляделась - только такие, за редчайшим исключением, пробираются во власть. Монстрообразные. Которые ходят только стаями и своих узнают по родственной вони. На прочих же, с претензиями жить исключительно по справедливости, - плюют, как на идиотов.
Но вот что самое-то существенное, чем одарила мою любознательность вся эта сцена, - я теперь, казалось мне, очень даже хорошо понимала вдову Ирину. Парень-то не простой, с мозгами, хотя и трудный в быту... этот самый поэт-привратник Андрей.
- Желаю успеха в написании романа, - леновато обронила Галина, не глядя на Андрея, и пошла к калитке. Но на полдороге вернулась. - Ирина, а лейкопластырь...
- У меня есть! - сказал Андрей. - Идемте!
И сам первый зашагал в темпе к своему "теремку" у ворот. Вышел с пластиком лейкопластыря в руке и бело-серым глазастым котом на плече:
- Возьмите.
Мы опять остались на веранде одни с Ириной. Я не сдержалась, сказала:
- Какой, однако, чувствительный, а точнее - дерганый этот Андрей!
- Ничего удивительного, - ответила она. - Через такое прошел... Теперь ищет смысл в жизни... читает, ходит по писателям, беседует с теми, кто не против... Спит с кошкой. Назвал "Дезой" от слова "дезинформация"... Нашел облезлую, покусанную, в лесу, принес... Пробует писать... стихи... роман не роман. Мне да и никому не показывает пока. За ним - знание глубоких пластов жизни. Так что может выйти очень интересно и познавательно. У него огромное преимущество перед сочинителями "из пробирки": он точно знает, против чего и за что. Умеет ненавидеть...
"А любить?" - едва не сорвалось с моего языка. Но я сдержалась.
И второй раз почему-то не дала себе воли, когда захотела спросить вдову о несчастных Пестрякове, Шоре и Никандровой, что, мол, она думает по этому поводу. Хотя все, казалось, располагало к продлению доверительной беседы: так лучисто сияло солнце, так ярка была небесная лазурь, до того устало и кротко смотрели темно-карие глаза вдовы на бликующий бок синего чайника для заварки...
Однако что-то шепнуло мне: "Подожди. Не торопись. Рано. В другой раз". И я стала благодарить за гостеприимство и прощаться.
Хозяйка меня не особенно удерживала. Но с готовностью предложила:
- Я вас увезу в Москву.
- Нет, нет, не надо, мне хочется пройтись, подышать...
- Да, да, воздух у нас здесь хороший, - согласилась она и сейчас же перевела стрелку на другой путь. - Не берите в голову то, что наговорил Андрей про писательские дачи. То есть здесь ест и правда и неправда. Владимир Сергеевич эту дачу получил как лауреат и как крупный общественный деятель. Он, действительно, был пишущим секретарем Союза, а такие как бездарный председатель Литфонда Корбунов или другой председатель, или третий... они схватили чужое, общественное. Могу добавить интересную деталь, если эта сторона жизни вас интересует: многие так называемые писатели потому за эти дачи держатся, что с их помощью делают бизнес:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111