Ее элегантность, начиная с платья от "Шанель" и заканчивая кольцами, браслетами и большими серьгами в форме золотых колец, подчеркивала возраст - где-то за семьдесят.
- Лидочка, дорогуша!
Она схватила Лидию за руку и держала в ладонях не выпуская, глядя на невестку одновременно с волнением, восторгом и напряжением, еще более усиливающимся от дрожащих под смычком цыганских скрипок. Мимо прошел метрдотель, держа в руках поднос с икрой. На стенах висели афиши концертов, которые отзвучали уже давным-давно: Стравинский, Рахманинов, Брайловский, Бруно Вальтер; фотографии певцов в оперных костюмах и музыкантов во фраках, я никого из них не знал, но выглядели они настоящими знаменитостями.
- Он очень беспокоился, очень... Звонил тебе сегодня утром, как всегда... Мы даже думали, что ты больше не придешь...
- Добрый вечер, Соня. Мишель Фолен, мой друг... Мадам Соня Товарски...
Она взяла нас за руки.
- Друг Лидии? Как я рада!
- Мы повстречались в Каракасе, - сказал я.
- Предупреждаю, Соня, он в стельку пьян.
- Ну что ж, всему свое время! Иногда нужно и выпить! Надо жить! Надо чувствовать себя счастливым! Как говорят у нас в России: "Чтобы твоя чаша всегда была полной!"
- Пирожки! - вставил я.-Ай да тройка! Волга, Волга? Очи черные! Кулебяка! Пожилая дама была в полном восторге.
- Как?.. Он говорит по-русски! Вы... вы русский? Нет, нет, не отрицайте! Я сразу же что-то почувствовала! Что-то... родное!
- Что?
- Родное! Что-то... наше! Лидия... он русский!
- Черт, - с досадой сказала Лидия.
- В Париже почти не осталось больше русских! - сказала пожилая дама. Их всех депортировали в сорок третьем, после той облавы, помните... Велодром д'Ивер! Мой муж так и не вернулся тогда. Идемте, надо за это выпить. Лидочка, так мило, что ты его привела... Я уверена, вы будете счастливы вместе...
Я заметил, что Лидию всю трясет. Я ничего не понимал, но живо ощутил сложившуюся обстановку.
- Перестаньте, Соня. Я похитила вашего сына, я знаю. Но добрый Боженька вам это вернул. Есть на небе Бог, который замечает матерей. Вам повезло.
Пожилая дама вся светилась добротой.
- Как ты можешь говорить такие вещи, Лидия? Так нельзя, нельзя... Она решила объяснить мне:
- Мы ведь евреи, вы понимаете... Я поклонился:
- Очень приятно.
Интересно, что это были за звуки, доносившиеся до нас: стерео или живая музыка? Балалайка, гитара, скрипка. Прелесть.
- Не нужно так говорить, Лидочка. Бог, Он добрый. Он видит наши сердца. Он справедливый... Простите ее, она очень несчастлива".
- Это ничего, - подбодрил я ее. - Я здесь инкогнито.
Лидия рассмеялась каким-то нервным смехом. Я был на пределе.
- Идемте. Я вас представлю нашим друзьям. У моего сына сегодня день рождения. Давайте сюда ваше пальто... Я так рада, что вы смогли прийти вдвоем...
- Соня - прирожденный боец, никогда не сдается, - сказала Лидия.
Тут только я заметил, что где-то оставил дорожную сумку.
- Вот видите, вам уже удалось что-то забыть, - улыбнулась Лидия.
Со стен на нас смотрела вся Святая Русь: раввин Шагала, ряд икон, портреты Толстого и Пушкина, кавказские ковры с кривыми саблями крест-накрест. Сюда бы еще шашлык или бефстроганов, но это, должно быть, еще впереди.
Пожилая дама перехватила мой взгляд.
- Мой муж был из Тифлиса. Бакинская нефть...
- Все забрали большевики, - пояснила Лидия.
Мы вошли. Анфилада из трех залов, запруженных народом: в этой компании не хватало разве что Артура Рубинштейна. Все лица казались мне знакомыми, оттого, наверное, что все они были очень старыми, а то, в чем я видел знакомые черты, - всего-навсего рука времени, у которого всегда один и тот же почерк. Трое молодых людей в русских рубахах, в сапогах и шароварах ловко управлялись с блинами и "пожарскими" котлетами. Представляя меня, пожилая дама каждый раз добавляла с заговорщицким видом: "Друг Лидии", а Лидия молчала, стиснув зубы, как будто в этих словах было какое-то скрытое злорадство. Много говорили о музыке, главным образом о Брайловском, Пятигорском и Ростроповиче. Невысокий лысый господин узнал меня, приняв, конечно, за кого-то другого. Он спросил, нет ли новостей от Николая, и я ответил, что теперь это все труднее.
- Да, - согласился он, кивая. - Он очень изменился. Такая профессия, ничего удивительного. Я сам, посмотрите на меня...
Он вздохнул и пригубил шампанского.
- И потом, все так быстро меняется, - заметил я.
Он пожал мне руку:
- Знаю, знаю. Но последнее слово всегда за непрерывной традицией. Остальное проходит. Кстати, что вы сейчас делаете?
- Жду, пока это пройдет, ничего больше.
- Как я вас понимаю. Никогда еще времена не были такими трудными для настоящего таланта.
- Засилие легкости.
- Весьма справедливое замечание.
- Никаких критериев, - вставил я.
- Ничего, это вернется. Искусство умеет ждать.
- Вы знаете сеньора Гальбу?
- Признаюсь... Гальба?
- Гальба.
- Он абстракционист?
- Напротив, скорее иллюстратор. У него весьма своеобразное видение жизни и смерти. Немного жестокое, даже грубое, но...
Он призадумался.
- Я не большой любитель искусства, прославляющего грубую силу. Мне противно все, что убивает чувствительность.
- Позвольте с вами не согласиться. Иногда убить чувствительность - это вопрос выживания.
Я опрокинул залпом три виски подряд, удерживая официанта за рукав и выставляя на поднос один за другим пустые стаканы. Соня подводила меня то к одной группе, то к другой:
- Идемте, Мишенька, идемте... Никогда еще не видел такой устойчивой улыбки; интересно, снимала ли она ее хоть на ночь?
- Давно вы знакомы с Лидочкой?
- О, целую вечность! Она вцепилась мне в руку:
- Я так рада...
- Чему именно вы рады, мадам?
- Зовите меня Соней.
- Так чему вы рады, Соня? Не хочу показаться нескромным, но, может быть, существуют такие поводы радоваться, которые мне неизвестны, и...
Она смотрела на меня прямо-таки с сияющей неприязнью. Я был представлен раздевающему взгляду какой-то мрачной дамы, у нее все было черное: глаза, волосы, бархотка на лбу, и другая - на шее, серьги, платье, кольца, сумочка с блестками.
- Вы, конечно, знаете...
Уж и не помню, когда я в последний раз был в "Плейеле"14, и теперь никак не мог понять, что это было - арфа или фортепиано. Она раздавила мне руку своим пожатием, выставляя напоказ все зубы, какие были, и, обращаясь к Соне, сказала басом, что завтра она возвращается в Штаты, на двухсотлетие.
- Это ученица Шаляпина, полагаю?
- Ах, Мишенька, не будьте таким злым...
Я пропустил еще пару стаканчиков, разыскивая куда-то пропавшую Лидию, и заметил девочку с огромными глазами, которая важно протягивала мне тарелку с ветчиной. Было душно. Люстра слепила глаза. Скоро будут давать трилогию Вагнера в "Пале Гарнье". Кто-то прекрасно знает Рольфа Либермана. Что-то там - настоящий скандал. Бейрут перешел к левым. Кто-то уже не был тем, кем был раньше. Слишком много картинных галерей. Видел бы это Берансон, в гробу бы перевернулся. Нигде нет нормальных гостиниц. Любая опера оторвет его с руками и ногами. Кто-то всегда это говорил. Девочка с важным взглядом вернулась, неся шоколадный торт, она, оказывается, дочка консьержки, португалки. Соня поцеловала ее в лоб. Никогда еще церкви в России не отказывали стольким страждущим. Он достоин первого приза. Нуреев, Макарова, Барышников. Кто-то был самый великий. Можно было всего ожидать.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24