В отцах он числил знаменитого прародителя половины эллинских чудовищ — страшного дракона Тифона. Кто был маменькой страшилища, до конца непонятно, некоторые считают ею Ехидну, некоторые — что маловероятно — Химеру, а некоторые вообще сомневаются, что у такого бессердечного чудища могла быть мать. Зато в братьях и сестрах (хоть и не из одного выводка) Цербер имел и Немейского льва, и Лернейскую гидру, и Герионова пса Орфа, огромного дракона Ладона и даже крылатого любителя загадок Сфинкса.
Неудивительно, что Цербер был во многом похож на своих родственничков. Как это повелось в их семействе, ему было недостаточно одной головы — он располагал сразу тремя. В качестве хвоста у Цербера использовался живой дракон, небольших размеров, но небывалой лютости. А каждая шерстинка на теле представляла собой маленькую злобную змейку, так что если бы у кого-то и возникло вдруг странное желание погладить собачку по загривку, то оно моментально бы отпало вместе с покусанной рукой.
Сторожевой пост Цербера размещался на берегу Ахерона, где он не должен был, с одной стороны, допускать проникновения в Аид живых любопытствующих лиц, а с другой — обязан был препятствовать самовольному оставлению Аида лицами, уже неживыми. И благодаря своим природным данным он с обеими функциями справлялся успешнейше. Ни проникновений, ни побегов, ни даже банальных перебросов на вверенном ему участке зафиксировано не было.
По пути к Ахерону Геракл не упустил случая в очередной раз вмешаться в ход событий подземного мира и нарушить волю богов. Неподалеку от дворца Аида он по наводке все того же Мелеагра освободил осужденного на вечное заточение мужика по имени Аскалаф. Бедолага пострадал за то, что на устроенном Деметрой после похищения Персефоны следствии дал обвинительные показания против владыки преисподней. Случайный свидетель, он видел, как Аид уговаривал Персефону съесть гранатовые зерна, от которых она попала в зависимость. Аскалафу этого не простили. Мужика схватили и живого засадили в яму, накрыв здоровенной скалой.
Отзывчивого на чужое горе Геракла возмутило такое обращение с людьми, он откатил камень в сторону и выпустил узника. Потом, когда Цербер по воле Геракла отлучился на время и оставил черный ход из подземелья без охраны, Аскалаф бежал на волю, но ею наслаждался недолго. Длинные руки достали его еще раз: за неумение держать язык за зубами страдальца превратили в филина, способного лишь невнятно угукать по ночам.
Но сразу после освобождения он этого знать еще не мог, поэтому в робкой надежде на окончательное избавление испуганно смотрел из-за скалы, как Геракл крушит последний барьер на его пути к свободе. Геракл же, как обычно, не стал терять времени попусту и с ходу пошел на приступ. Но, в отличие от его брательника Орфа, Церберу повезло гораздо больше. Ему познакомиться с легендарной дубиной не пришлось.
Со словами: «Ну что, пограничный пес Жуткий, пойдешь со мной?» — Геракл сдавил стальными объятьями собачке все три шеи, чем сразу решил исход поединка. Песьи головы достать героя не могли, голова драконья безуспешно пыталась прокусить шкуру Немейского льва, а мелкие змеиные покусывания лишь заставляли Геракла сильнее сжимать кольцо, что в свою очередь непосредственно отражалось на самочувствии его противника.
Попыхтев в стальных клещах минуту-другую, Цербер понял, что в жизни каждой собаки бывают моменты, когда даже самая собачья жизнь становится мила и чертовски желанна.
Еще Цербер успел подумать, что в случае если этот бугай сейчас задушит его насмерть, то далеко путешествовать не придется, ведь он и так в преисподней. И только он хотел начать, молотя хвостом по земле, просить о пощаде, как потерял сознание.
«Hand made, — подумал Аскалаф, глядя на работу героя, и вприпрыжку мимо героя и полузадушенного Цербера бросился к выходу из подземелья. А Геракл, передохнув, привел собаку в чувство и где на веревке, где на руках, а где попросту пинками начал транспортировать добычу на поверхность.
В отличие от предыдущего подвига, на этот раз путь до Микен не доставил герою особых хлопот. Цербер, когда его вытащили на свет, орал как резаный и всю дорогу плевался ядовитой слюной, стараясь попасть во встречных прохожих. Но одна бешеная собака — все же не стадо бешеных коров, и эти невзгоды переносились Гераклом легко. Тем более, когда норный зверь брал чересчур заунывную ноту или вел себя слишком вызывающе, его всегда можно было на некоторое время успокоить легким пинком.
Единственным негативным последствием пребывания Аидова пса на поверхности земной тверди стало появление в местах соприкосновения его слюны с землей ядовитого растения. Трава под названием алконит прорастала везде, куда плевал подлый пес. Причем по своей ядовитости эта собачья травка могла дать сто очков вперед любой волчьей ягоде.
Как и следовало ожидать, Цербер произвел в Микенах небывалый фурор. Эврисфей, с трудом переносивший даже таксидермированных чудовищ, при виде натурального дьявола из преисподней пришел в ужас и, поставив Гераклу в зачетку «удовл.» в графе: «девятый подвиг», попросил поскорей депортировать эту нечисть на родину, с глаз долой.
Возможно, повторный поход к лаконскому ущелью был самым веселым путешествием в жизни Геракла. Тяжелая, глупая и донельзя унизительная служба практически позади, дембель не только неизбежен, но и скор. Осталось последнее усилие, последний подвиг — и впереди откроется долгожданная свободная жизнь. Жизнь, которую он проживет так, что стыдно не будет даже за бесцельно проведенные на эврисфеевой службе годы.
За всеми этими мечтами Геракл, совершенно не заметив неблизкого пути, добрался до уже знакомой пропасти. Он поднял Цербера над головой и с удовольствием швырнул извивающегося пса в ущелье. Поправ таким образом смертью саму смерть. Как бы странно по отношению к этому человеку это ни звучало. Хотя в пределах ойкумены вряд ли нашлась бы более подходящая кандидатура на подобную роль.
Герой давно уже повернулся и ушел в Микены навстречу последнему испытанию, а мшистые скалы ущелья еще продолжали играть, перекидывая друг другу тонкий визг пролетающей в бездну собаки.
Глава 15
ЯБЛОКИ ГЕСПЕРИД
При всем разнообразии культурных, экономических и всяких прочих особенностей подход большинства народов, населяющих земной шар, к формированию имен своих представителей удивительно схож. И обессиленный постоянным поминанием всуе среднерусский Иван Петрович Пупкин, по большому счету, ничем не отличается от представителя трудового Востока Гассана Абдурахмана ибн Хоттаба. И тот и другой согласно установившейся традиции несут по жизни в паспорте имя тела, имя отца и имя рода.
Нездоровая фантазия представителей западного мира иногда выкидывает забористые коленца, но в принципе Жан-Поль Готье в этом плане недалеко ушел от Пупкина с Хоттабом. И только античные греки, еще не скатившиеся в фонетический шабаш Перепендопулосов и Сантиметриакисов, не боялись выйти вон из общего ряда и чтили в человеке в первую очередь отчество, а потом уже все остальное. Причем чтили настолько, что иногда даже заменяли собственно отчество на «дедчество», а порой и на «прадедчество», если, конечно, прадед того заслуживал.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93
Неудивительно, что Цербер был во многом похож на своих родственничков. Как это повелось в их семействе, ему было недостаточно одной головы — он располагал сразу тремя. В качестве хвоста у Цербера использовался живой дракон, небольших размеров, но небывалой лютости. А каждая шерстинка на теле представляла собой маленькую злобную змейку, так что если бы у кого-то и возникло вдруг странное желание погладить собачку по загривку, то оно моментально бы отпало вместе с покусанной рукой.
Сторожевой пост Цербера размещался на берегу Ахерона, где он не должен был, с одной стороны, допускать проникновения в Аид живых любопытствующих лиц, а с другой — обязан был препятствовать самовольному оставлению Аида лицами, уже неживыми. И благодаря своим природным данным он с обеими функциями справлялся успешнейше. Ни проникновений, ни побегов, ни даже банальных перебросов на вверенном ему участке зафиксировано не было.
По пути к Ахерону Геракл не упустил случая в очередной раз вмешаться в ход событий подземного мира и нарушить волю богов. Неподалеку от дворца Аида он по наводке все того же Мелеагра освободил осужденного на вечное заточение мужика по имени Аскалаф. Бедолага пострадал за то, что на устроенном Деметрой после похищения Персефоны следствии дал обвинительные показания против владыки преисподней. Случайный свидетель, он видел, как Аид уговаривал Персефону съесть гранатовые зерна, от которых она попала в зависимость. Аскалафу этого не простили. Мужика схватили и живого засадили в яму, накрыв здоровенной скалой.
Отзывчивого на чужое горе Геракла возмутило такое обращение с людьми, он откатил камень в сторону и выпустил узника. Потом, когда Цербер по воле Геракла отлучился на время и оставил черный ход из подземелья без охраны, Аскалаф бежал на волю, но ею наслаждался недолго. Длинные руки достали его еще раз: за неумение держать язык за зубами страдальца превратили в филина, способного лишь невнятно угукать по ночам.
Но сразу после освобождения он этого знать еще не мог, поэтому в робкой надежде на окончательное избавление испуганно смотрел из-за скалы, как Геракл крушит последний барьер на его пути к свободе. Геракл же, как обычно, не стал терять времени попусту и с ходу пошел на приступ. Но, в отличие от его брательника Орфа, Церберу повезло гораздо больше. Ему познакомиться с легендарной дубиной не пришлось.
Со словами: «Ну что, пограничный пес Жуткий, пойдешь со мной?» — Геракл сдавил стальными объятьями собачке все три шеи, чем сразу решил исход поединка. Песьи головы достать героя не могли, голова драконья безуспешно пыталась прокусить шкуру Немейского льва, а мелкие змеиные покусывания лишь заставляли Геракла сильнее сжимать кольцо, что в свою очередь непосредственно отражалось на самочувствии его противника.
Попыхтев в стальных клещах минуту-другую, Цербер понял, что в жизни каждой собаки бывают моменты, когда даже самая собачья жизнь становится мила и чертовски желанна.
Еще Цербер успел подумать, что в случае если этот бугай сейчас задушит его насмерть, то далеко путешествовать не придется, ведь он и так в преисподней. И только он хотел начать, молотя хвостом по земле, просить о пощаде, как потерял сознание.
«Hand made, — подумал Аскалаф, глядя на работу героя, и вприпрыжку мимо героя и полузадушенного Цербера бросился к выходу из подземелья. А Геракл, передохнув, привел собаку в чувство и где на веревке, где на руках, а где попросту пинками начал транспортировать добычу на поверхность.
В отличие от предыдущего подвига, на этот раз путь до Микен не доставил герою особых хлопот. Цербер, когда его вытащили на свет, орал как резаный и всю дорогу плевался ядовитой слюной, стараясь попасть во встречных прохожих. Но одна бешеная собака — все же не стадо бешеных коров, и эти невзгоды переносились Гераклом легко. Тем более, когда норный зверь брал чересчур заунывную ноту или вел себя слишком вызывающе, его всегда можно было на некоторое время успокоить легким пинком.
Единственным негативным последствием пребывания Аидова пса на поверхности земной тверди стало появление в местах соприкосновения его слюны с землей ядовитого растения. Трава под названием алконит прорастала везде, куда плевал подлый пес. Причем по своей ядовитости эта собачья травка могла дать сто очков вперед любой волчьей ягоде.
Как и следовало ожидать, Цербер произвел в Микенах небывалый фурор. Эврисфей, с трудом переносивший даже таксидермированных чудовищ, при виде натурального дьявола из преисподней пришел в ужас и, поставив Гераклу в зачетку «удовл.» в графе: «девятый подвиг», попросил поскорей депортировать эту нечисть на родину, с глаз долой.
Возможно, повторный поход к лаконскому ущелью был самым веселым путешествием в жизни Геракла. Тяжелая, глупая и донельзя унизительная служба практически позади, дембель не только неизбежен, но и скор. Осталось последнее усилие, последний подвиг — и впереди откроется долгожданная свободная жизнь. Жизнь, которую он проживет так, что стыдно не будет даже за бесцельно проведенные на эврисфеевой службе годы.
За всеми этими мечтами Геракл, совершенно не заметив неблизкого пути, добрался до уже знакомой пропасти. Он поднял Цербера над головой и с удовольствием швырнул извивающегося пса в ущелье. Поправ таким образом смертью саму смерть. Как бы странно по отношению к этому человеку это ни звучало. Хотя в пределах ойкумены вряд ли нашлась бы более подходящая кандидатура на подобную роль.
Герой давно уже повернулся и ушел в Микены навстречу последнему испытанию, а мшистые скалы ущелья еще продолжали играть, перекидывая друг другу тонкий визг пролетающей в бездну собаки.
Глава 15
ЯБЛОКИ ГЕСПЕРИД
При всем разнообразии культурных, экономических и всяких прочих особенностей подход большинства народов, населяющих земной шар, к формированию имен своих представителей удивительно схож. И обессиленный постоянным поминанием всуе среднерусский Иван Петрович Пупкин, по большому счету, ничем не отличается от представителя трудового Востока Гассана Абдурахмана ибн Хоттаба. И тот и другой согласно установившейся традиции несут по жизни в паспорте имя тела, имя отца и имя рода.
Нездоровая фантазия представителей западного мира иногда выкидывает забористые коленца, но в принципе Жан-Поль Готье в этом плане недалеко ушел от Пупкина с Хоттабом. И только античные греки, еще не скатившиеся в фонетический шабаш Перепендопулосов и Сантиметриакисов, не боялись выйти вон из общего ряда и чтили в человеке в первую очередь отчество, а потом уже все остальное. Причем чтили настолько, что иногда даже заменяли собственно отчество на «дедчество», а порой и на «прадедчество», если, конечно, прадед того заслуживал.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93