— Серьезный бой был. Даже однофамилец нашего героя попал в переделку.
— Не однофамилец.
— Ну, — вскочил Серебровский, — Мишка? Лично? Вот это номер. Ваня, готовь бумагу к его начальству. Пиши что хочешь, только Кострова с нами надо оставить. Он нам во как пригодится. — Серебровский провел ладонью по горлу.
— Он сейчас у меня сидит, — усмехнулся Данилов, — слушай дальше. Один из нападавших убит, двое скрылись. Когда они бежали, раненый Фролов подбил одного из нагана в шею.
— Откуда известно?
— Вот шинель нашли.
Серебровский разложил шинель на столе, внимательно рассмотрел.
— Так, Ваня! Ты нарисовал леденящую душу картину. Так. А слушай-ка, шинель твоего роста. А ну прикинь-ка!
Данилов пожал плечами и, брезгливо поеживаясь, натянул на себя чужую, чем-то неприятно пахнущую шинель.
— Повернись-ка, сынку, — Серебровский подошел к нему, внимательно осмотрел воротник. — А знаешь, Иван, ранение-то касательное, с такой отметиной много вреда можно еще принести. Как думаешь?
— А чего думать, — Данилов скинул шинель, вытер платком руки, — думать, Сережа, нечего. Они все равно постараются из города выйти. Нельзя им в городе-то оставаться. Да и потом Крук их ждет.
— Что предлагаешь?
— Рана хоть и касательная, да противная больно. С такой отметиной шеей не повертишь. Так?
— Так.
— А стало быть, подранок наш к врачу пойдет. Я распорядился уже, дана команда во все поликлиники, медпункты, аптеки, больницы, госпитали, практикующим частникам сообщено, участковые сориентированы: если кто обратится с похожим ранением, звонить нам.
— Добро. — Серебровский сел на диван, закурил. — Ну как ты пока обстановку-то оцениваешь?
Данилов потянулся к коробке, взял папиросу, задумчиво начал разминать табак.
— Как оцениваю?
Он помолчал и потом сказал резко:
— Плохо дело, Сережа. План-то, продуманный в Москве, сорвался. Алтунин убит.
— Так кто же знал, что Никитин «крестника» встретит? Незапланированная случайность.
— Так в Москву и доложим?
— Ох, Ваня, тяжелый ты человек…
— Что есть, то есть. Эти двое — единственная ниточка к Круку.
— Твои соображения.
— Ждать. Усилить внимание КПП, теперь приметы точные: высокий, ранен в шею. Да пусть здешние ребята начнут чистку всех притонов, всех подозрительных мест.
Младший провизор Стася Пашкевич
День был сухой и солнечный. Свет с улицы, пробиваясь сквозь крест-накрест забранные металлом стекла, падал на кафель пола замысловатой решеткой. Аптека была старой. Ее построили еще в годы Семилетней войны. Здесь перевязывали гусаров командующего кавалерией Фридриха Великого генерала Зейдлица, мудреным инструментом, больше похожим на пыточный, доставали пули у гренадеров Салтыкова. Окна аптеки видели затянутые копотью пушки Наполеона и польских повстанцев.
Немецкий комендант города, приехавший сюда, долго жевал сигарету, разглядывал кованый фонарь, свисающий с высокого потолка, видимо примериваясь, куда бы его можно было приспособить, но его убили партизаны ровно через неделю, и фонарь остался. Война не тронула аптеку так же, как не тронула ни одного дома на этой нарядной старинной улице.
Младший провизор Стася Пашкевич пришла на работу ровно в девять. Дежурный провизор Лазарь Моисеевич, поправив очки, сказал ей, вздохнув тяжело:
— Милая Стасенька, звонили из органов.
— Откуда? — удивилась Стася.
— Проще, из милиции. Предупредили, что, если к нам за помощью обратится человек с пулевым ранением шеи и высокий, видимо, в военной форме, немедленно позвонить в милицию, номер телефона лежит на столе управляющего.
— Хорошо, Лазарь Моисеевич. — Стася прошла за прилавок, села на высокий крутящийся табурет.
С утра посетителей почти не было. Только у рецептурного отдела стояли, что-то горячо обсуждая, две старушки из соседнего переулка. Они говорили быстро по-польски, и Стася ничего не могла разобрать, кроме бесконечных «матка боска».
Внезапно ожил репродуктор. Сначала из черного круга послышалось шипение, потом бодрый голос диктора заполнил аптеку:
«Говорит Москва, сегодня пятница, 30 марта. Передаем оперативную сводку Советского информбюро за 29 марта. Войска 3-го Белорусского фронта 29 марта завершили ликвидацию окруженной восточнопрусской группы немецких войск юго-западнее Кенигсберга. За время боев с 13 по 29 марта немцы потеряли свыше 50 тысяч убитыми, при этом войска фронта захватили следующие трофеи: самолетов — 128, танков и самоходных орудий — 605, полевых орудий — свыше 3500, минометов — 1440, пулеметов — 6447, бронетранспортеров — 586, радиостанции — 247, автомашин — 35 060, тракторов и тягачей — 474, паровозов — 232, железнодорожных вагонов — 7673, складов с боеприпасами, вооружением, продовольствием и другим военным имуществом — 313».
Старший провизор Мария Петровна вышла из подсобки и внимательно выслушала сводку. Потом повернулась к Стасе сразу помолодевшим лицом и, улыбнувшись, сказала:
— Скоро войне-то конец, девочка.
Стася проводила ее взглядом и подумала о том, что Мария Петровна, видно, очень ждет своего мужа, который воюет где-то в Польше.
Взвизгнула пружина входной двери, и в аптеку вошел высокий военный в фуражке с черным околышем и кожаной куртке без погон. Шея его была обмотана грязным бинтом. Сразу же за ним вошел второй с погонами лейтенанта.
Повязка была сделана неумело, наскоро, она мешала раненому повернуть голову.
— Девушка, милая, — улыбнулся Стасе лейтенант, — у вас бинтика не найдется? Моего шофера зацепило. Бандиты из лесу обстреляли.
Он еще раз улыбнулся. Улыбка на его небритом лице была словно приклеена. Улыбались только губы, а глаза оставались пустыми и неподвижными.
— Его надо перевязать, — решительно сказала Стася, — куда вы ранены?
— В шею, — мрачно ответил «шофер».
— Проходите, — Стася показала рукой на дверь в подсобку и вдруг вспомнила разговор с Лазарем Моисеевичем: «Господи, он же предупреждал о высоком человеке с ранением шеи. Господи, что же делать?» А «шофер» уже распахнул дверь подсобки, и Стася увидела удивленные глаза Марии Петровны.
— Марь Петровна, — стараясь сдержать волнение, сказала Стася, — вот товарищ военный в шею ранен. Его надо перевязать и сыворотку противостолбнячную ввести. А я пойду, мне медикаменты взять надо.
Стася плотно закрыла за собой дверь и встретилась глазами с «лейтенантом». Он стоял посередине зала, похлопывая пальцами по передвинутой на живот кобуре. Стараясь не смотреть на него, Стася пересекла зал и вошла в кабинет. Она накинула на дверь тяжелую щеколду и подошла к телефону.
Белов
Они выскочили из машины, не доезжая аптеки.
— Ты заходи, — сказал Токмаков Никитину, — а то меня многие в лицо знают. Впрочем, постой, тебя же тоже вчера срисовали.
— Пойду я, — сказал Сергей.
— Точно, — обрадовался Токмаков, — иди, у тебя вид вполне штатский, ты больше на студента похож.
Сергей улыбнулся и толкнул тяжелую дверь. Отвратительно взвизгнула пружина. Облокотясь на прилавок, лицом к двери стоял небритый человек в мятой офицерской шинели, рука его лежала на кобуре. Из-за прилавка смотрели на Сергея испуганные девичьи глаза. «Это и есть Стася Пашкевич», — подумал Сергей и сказал громко:
— Здравствуйте, товарищ Пашкевич, моя фамилия Белов, я из аптекоуправления.
— Здравствуйте, — ответила девушка, и по ее тону Сергей понял, что правила игры она приняла.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49