С своей стороны, мы рады новой отрасли
промышленности, которой по преимуществу недостает нашему сильному и
разнообразному отечеству. Вслед за сим первым крокодилом, исчезнувшим в
недрах петербуpгского гастpонома, веpоятно, не пpойдет и года, как навезут
их к нам сотнями. И почему бы не акклиматизировать крокодила у нас в
России? Если невская вода слишком холодна для сих интересных чужестранцев,
то в столице имеются пруды, а за городом речки и озера. Почему бы,
например, не развести крокодилов в Парголове или в Павловске, в Москве же в
Пресненских прудах и в Самотеке? Доставляя приятную и здоровую пищу нашим
утонченным гастрономам, они в то же время могли бы увеселять гуляющих на
сих прудах дам и поучать собою детей естественной истории. Из крокодиловой
кожи можно бы было приготовлять футляры, чемоданы, папиросочницы и
бумажники, и, может быть, не одна русская купеческая тысяча в засаленных
кредитках, преимущественно предпочитаемых купцами, улеглась бы в
крокодиловой коже. Надеемся еще не раз возвратиться к этому интересному
пpедмету".
Я хоть и предчувствовал что-нибудь в этом роде, тем не менее опрометчивость
известия смутила меня. Не находя, с кем поделиться впечатлениями, я
обратился к сидевшему напротив меня Прохору Саввичу и заметил, что тот уже
давно следил за мною глазами, а в руках держал "Волос", как бы готовясь мне
передать его. Молча принял он от меня "Листок" и, передавая мне "Волос",
крепко отчеркнул ногтем статью, на которую, вероятно, хотел обратить мое
внимание. Этот Прохор Саввич был у нас престранный человек: молчаливый
старый холостяк, он ни с кем из нас не вступал ни в какие сношения, почти
ни с кем не говорил в канцелярии, всегда и обо всем имел свое собственное
мнение, но терпеть не мог кому-нибудь сообщать его. Жил он одиноко. В
квартире его почти никто из нас не был.
Вот что я прочел в показанном месте "Волоса":
"Всем известно, что мы прогрессивны и гуманны и хотим угоняться в этом за
Европой. Но, несмотря на все наши старания и на усилия нашей газеты, мы еще
далеко не "созрели", как о том свидетельствует возмутительный факт,
случившийся вчера в Пассаже и о котором мы заранее предсказывали. Приезжает
в столицу иностранец-собственник и привозит с собой крокодила, которого и
начинает показывать в Пассаже публике. Мы тотчас же поспешили
приветствовать новую отрасль полезной промышленности, которой вообще
недостает нашему сильному и разнообразному отечеству. Как вдруг вчера, в
половине пятого пополудни, в магазин иностранца-собственника является некто
необычайной толщины и в нетрезвом виде, платит за вход и тотчас же, безо
всякого предуведомления, лезет в пасть крокодила, который, разумеется,
принужден был проглотить его, хотя бы из чувства самосохранения, чтоб не
подавиться. Ввалившись во внутренность крокодила, незнакомец тот час же
засыпает. Ни крики иностранца-собственника, ни вопли его испуганного
семейства, ни угрозы обратиться к полиции не оказывают никакого
впечатления. Из внутри крокодила слышен лишь хохот и обещание расправиться
розгами (sic}), а бедное млекопитающее, принужденное проглотить такую
массу, тщетно проливает слезы. Незваный гость хуже татарина, но, несмотря
на пословицу, нахальный посетитель выходить не хочет. Не знаем, как и
объяснить подобные варварские факты, свидетельствующие о нашей незрелости и
марающие нас в глазах иностранцев. Размашистость русской натуры нашла себе
достойное применение. Спрашивается, чего хотелось непрошеному посетителю?
Теплого и комфортного помещения? Но в столице существует много прекрасных
домов с дешевыми и весьма комфортными квартирами, с проведенной невской
водой и с освещенной газом лестницей, при которой заводится нередко от
хозяев швейцар. Обращаем еще внимание наших читателей и на самое варварство
обращения с домашними животными: заезжему крокодилу, разумеется, трудно
переварить подобную массу разом, и теперь он лежит, раздутый горой, и в
нестерпимых страданиях ожидает смерти. В Европе давно уже преследуют судом
обращающихся негуманно с домашними животными. Но, несмотря на европейское
освещение, на европейские тротуары, на европейскую постройку домов, нам еще
долго не отстать от заветных наших предрассудков. Дома новы, но
предрассудки стары - и даже и дома-то не новы, по крайней мере лестницы. Мы
уже не раз упоминали в нашей газете, что на Петербургской стороне, в доме
купца Лукьянова, забежные ступеньки деревянной лестницы сгнили, провалились
и давно уже представляют опасность для находящейся у него в услужении
солдатки Афимьи Скапидаровой, принужденной часто всходить на лестницу с
водою или с охапкою дров. Наконец предсказания наши оправдались: вчера
вечером, в половине девятого пополудни, солдатка Афимья Скапидарова
провалилась с суповой чашкой и сломала-таки себе ногу. Не знаем, починит ли
теперь Лукьянов свою лестницу; русский человек задним умом крепок, но
жертва русского авось уже свезена в больницу. Точно так же не устанем мы
утверждать, что дворники, счищающие на Выборгской с деревянных тротуаров
грязь, не должны пачкать ноги прохожих, а должны складывать грязь в кучки,
подобно тому как в Европе при очищении сапогов... и т.д., и т.д."
- Что же это, - сказал я, смотря в некотором недоумении на Прохора Саввича,
- что же это такое?
- А что-с?
- Да помилуйте, чем бы об Иване Матвеиче пожалеть, жалеют о крокодиле.
- А что же-с? Зверя даже, млекопитающего, и того пожалели. Чем же не
Европа-с? Там тоже крокодилов очень жалеют. Хи-хи-хи!
Сказав это, чудак Прохор Саввич уткнулся в свои бумаги и уже не промолвил
более ни слова.
"Волос" и "Листок" я спрятал в карман да, кроме того, набрал для вечернего
развлечения Ивану Матвеичу старых "Известий" и "Волосов" сколько мог найти,
и хотя до вечера было еще далеко, но на этот раз я пораньше улизнул из
канцелярии, чтоб побывать в Пассаже и хоть издали посмотреть, что там
делается, подслушать разные мнения и направления. Предчувствовал я, что там
целая давка, и на всякий случай поплотнее завернул лицо в воротник шинели,
потому что мне было чего-то немного стыдно - до того мы не привыкли к
публичности. Но чувствую, что я не вправе передавать собственные,
прозаические мои ощущения ввиду такого замечательного и оригинального
события.
------------------------------------------------------------------------
Впервые опубликовано в журнале "Эпоха", 1865 г., N2 под названием
"Необыкновенное событие, или пассаж в Пассаже"; из-за закрытия журнала
рассказ остался незаконченным. Текст воспроизводится по тексту Полного
собрания сочинений Достоевского, изданного Ф. Стелловским в 1865-1866 гг.
Опечатки исправлены по журнальному тексту.
------------------------------------------------------------------------
Ohe, Lambert! Oue est Lambert? As-tu vu Lambert? - Эй, Ламбер! Где Ламбер?
Видел ли ты Ламбера? (франц.)
о мейн аллерлибстер Карльхен! Муттер, муттер, муттер! - о мой милейший
Карльхен! Матушка, матушка, матушка! (нем.).
Унзер Карльхен, унзер аллерлибстер Карльхен вирд штербен! - Наш Карльхен,
наш милейший Карльхен умрет! (нем.).
дас вар мейн зон, дас вар мейн айнцигер зон - это был мой сын, это был мой
единственный сын! (нем.).
фуфциг (нем.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11
промышленности, которой по преимуществу недостает нашему сильному и
разнообразному отечеству. Вслед за сим первым крокодилом, исчезнувшим в
недрах петербуpгского гастpонома, веpоятно, не пpойдет и года, как навезут
их к нам сотнями. И почему бы не акклиматизировать крокодила у нас в
России? Если невская вода слишком холодна для сих интересных чужестранцев,
то в столице имеются пруды, а за городом речки и озера. Почему бы,
например, не развести крокодилов в Парголове или в Павловске, в Москве же в
Пресненских прудах и в Самотеке? Доставляя приятную и здоровую пищу нашим
утонченным гастрономам, они в то же время могли бы увеселять гуляющих на
сих прудах дам и поучать собою детей естественной истории. Из крокодиловой
кожи можно бы было приготовлять футляры, чемоданы, папиросочницы и
бумажники, и, может быть, не одна русская купеческая тысяча в засаленных
кредитках, преимущественно предпочитаемых купцами, улеглась бы в
крокодиловой коже. Надеемся еще не раз возвратиться к этому интересному
пpедмету".
Я хоть и предчувствовал что-нибудь в этом роде, тем не менее опрометчивость
известия смутила меня. Не находя, с кем поделиться впечатлениями, я
обратился к сидевшему напротив меня Прохору Саввичу и заметил, что тот уже
давно следил за мною глазами, а в руках держал "Волос", как бы готовясь мне
передать его. Молча принял он от меня "Листок" и, передавая мне "Волос",
крепко отчеркнул ногтем статью, на которую, вероятно, хотел обратить мое
внимание. Этот Прохор Саввич был у нас престранный человек: молчаливый
старый холостяк, он ни с кем из нас не вступал ни в какие сношения, почти
ни с кем не говорил в канцелярии, всегда и обо всем имел свое собственное
мнение, но терпеть не мог кому-нибудь сообщать его. Жил он одиноко. В
квартире его почти никто из нас не был.
Вот что я прочел в показанном месте "Волоса":
"Всем известно, что мы прогрессивны и гуманны и хотим угоняться в этом за
Европой. Но, несмотря на все наши старания и на усилия нашей газеты, мы еще
далеко не "созрели", как о том свидетельствует возмутительный факт,
случившийся вчера в Пассаже и о котором мы заранее предсказывали. Приезжает
в столицу иностранец-собственник и привозит с собой крокодила, которого и
начинает показывать в Пассаже публике. Мы тотчас же поспешили
приветствовать новую отрасль полезной промышленности, которой вообще
недостает нашему сильному и разнообразному отечеству. Как вдруг вчера, в
половине пятого пополудни, в магазин иностранца-собственника является некто
необычайной толщины и в нетрезвом виде, платит за вход и тотчас же, безо
всякого предуведомления, лезет в пасть крокодила, который, разумеется,
принужден был проглотить его, хотя бы из чувства самосохранения, чтоб не
подавиться. Ввалившись во внутренность крокодила, незнакомец тот час же
засыпает. Ни крики иностранца-собственника, ни вопли его испуганного
семейства, ни угрозы обратиться к полиции не оказывают никакого
впечатления. Из внутри крокодила слышен лишь хохот и обещание расправиться
розгами (sic}), а бедное млекопитающее, принужденное проглотить такую
массу, тщетно проливает слезы. Незваный гость хуже татарина, но, несмотря
на пословицу, нахальный посетитель выходить не хочет. Не знаем, как и
объяснить подобные варварские факты, свидетельствующие о нашей незрелости и
марающие нас в глазах иностранцев. Размашистость русской натуры нашла себе
достойное применение. Спрашивается, чего хотелось непрошеному посетителю?
Теплого и комфортного помещения? Но в столице существует много прекрасных
домов с дешевыми и весьма комфортными квартирами, с проведенной невской
водой и с освещенной газом лестницей, при которой заводится нередко от
хозяев швейцар. Обращаем еще внимание наших читателей и на самое варварство
обращения с домашними животными: заезжему крокодилу, разумеется, трудно
переварить подобную массу разом, и теперь он лежит, раздутый горой, и в
нестерпимых страданиях ожидает смерти. В Европе давно уже преследуют судом
обращающихся негуманно с домашними животными. Но, несмотря на европейское
освещение, на европейские тротуары, на европейскую постройку домов, нам еще
долго не отстать от заветных наших предрассудков. Дома новы, но
предрассудки стары - и даже и дома-то не новы, по крайней мере лестницы. Мы
уже не раз упоминали в нашей газете, что на Петербургской стороне, в доме
купца Лукьянова, забежные ступеньки деревянной лестницы сгнили, провалились
и давно уже представляют опасность для находящейся у него в услужении
солдатки Афимьи Скапидаровой, принужденной часто всходить на лестницу с
водою или с охапкою дров. Наконец предсказания наши оправдались: вчера
вечером, в половине девятого пополудни, солдатка Афимья Скапидарова
провалилась с суповой чашкой и сломала-таки себе ногу. Не знаем, починит ли
теперь Лукьянов свою лестницу; русский человек задним умом крепок, но
жертва русского авось уже свезена в больницу. Точно так же не устанем мы
утверждать, что дворники, счищающие на Выборгской с деревянных тротуаров
грязь, не должны пачкать ноги прохожих, а должны складывать грязь в кучки,
подобно тому как в Европе при очищении сапогов... и т.д., и т.д."
- Что же это, - сказал я, смотря в некотором недоумении на Прохора Саввича,
- что же это такое?
- А что-с?
- Да помилуйте, чем бы об Иване Матвеиче пожалеть, жалеют о крокодиле.
- А что же-с? Зверя даже, млекопитающего, и того пожалели. Чем же не
Европа-с? Там тоже крокодилов очень жалеют. Хи-хи-хи!
Сказав это, чудак Прохор Саввич уткнулся в свои бумаги и уже не промолвил
более ни слова.
"Волос" и "Листок" я спрятал в карман да, кроме того, набрал для вечернего
развлечения Ивану Матвеичу старых "Известий" и "Волосов" сколько мог найти,
и хотя до вечера было еще далеко, но на этот раз я пораньше улизнул из
канцелярии, чтоб побывать в Пассаже и хоть издали посмотреть, что там
делается, подслушать разные мнения и направления. Предчувствовал я, что там
целая давка, и на всякий случай поплотнее завернул лицо в воротник шинели,
потому что мне было чего-то немного стыдно - до того мы не привыкли к
публичности. Но чувствую, что я не вправе передавать собственные,
прозаические мои ощущения ввиду такого замечательного и оригинального
события.
------------------------------------------------------------------------
Впервые опубликовано в журнале "Эпоха", 1865 г., N2 под названием
"Необыкновенное событие, или пассаж в Пассаже"; из-за закрытия журнала
рассказ остался незаконченным. Текст воспроизводится по тексту Полного
собрания сочинений Достоевского, изданного Ф. Стелловским в 1865-1866 гг.
Опечатки исправлены по журнальному тексту.
------------------------------------------------------------------------
Ohe, Lambert! Oue est Lambert? As-tu vu Lambert? - Эй, Ламбер! Где Ламбер?
Видел ли ты Ламбера? (франц.)
о мейн аллерлибстер Карльхен! Муттер, муттер, муттер! - о мой милейший
Карльхен! Матушка, матушка, матушка! (нем.).
Унзер Карльхен, унзер аллерлибстер Карльхен вирд штербен! - Наш Карльхен,
наш милейший Карльхен умрет! (нем.).
дас вар мейн зон, дас вар мейн айнцигер зон - это был мой сын, это был мой
единственный сын! (нем.).
фуфциг (нем.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11